Девочка уже примирилась с тем, что ей придется продолжать путь одной, как вдруг впереди по склону холма скатился камень. Глаза у Изабеллы были очень зоркие. Она разглядела вдали силуэт Парижанина, а затем вслед за ним мелькнула тень грузного, пригнувшегося к земле человека.
Изабелла удвоила осторожность. Она не сомневалась: кто-то выслеживал партизана. С какой целью? Чтобы помешать ему выполнить поручение? Человек, который шел за Парижанином, мог подслушать приказ, отданный господином Дореном. Девочка размышляла, стараясь не волноваться. Без сомнения, кто-то мог услышать слова учителя. Ведь возле дома ходило много людей, а было уже темно. Кто-то мог притаиться за стеной, а потом побежать к выходу из деревни и дождаться там Парижанина.
Высоко над деревьями в направлении ближних горных вершин гулко прокатился ружейный залп. Сердце девочки судорожно забилось. Изабелла испугалась, но пыталась успокоить себя: «Отец здесь, совсем близко. Он ведет мулов. Он не один, с ним мальчики. Я скоро увижу их и побегу им навстречу».
Парижанин выбирал кратчайший путь. Это были старые пастушьи тропки; они извивались среди кустов и деревьев.
Вдруг девочка вздрогнула. Фигура человека отчетливо обозначилась на уже посветлевшем небосводе, и она без труда узнала старого скрягу папашу Фога. «Значит, во время тревоги он был в деревне и бродил возле нашего дома».
Изабелла вспомнила слышанные ранее слова: «Немецкая полиция дорого заплатит ему за сведения».
Тропка тянулась по склону горы и вела к груде скалистых обломков. Парижанин скрылся среди них. Папаша Фога остановился. Изабелла видела, как он нагнулся, почти прижался к земле. Горец смотрел куда-то вниз, но девочка со своего места не могла разглядеть, что привлекло его внимание. Он держал в руках какой-то предмет. Палку? Нет, ружье! Старик был вооружен.
Изабелла старалась подползти ближе к опасному шпиону. Внезапно она услышала голоса. Ей показалось, что она различает слова, которыми отец успокаивал мулов: «Тихонько, тихонько». Нет, это только шелест листьев и плеск сбегающего по склону ручейка. Изабелла снова прислушалась.
Фога продолжал осторожно продвигаться вперед. На ремне, перекинутом через правую руку, раскачивалось ружье. Внезапно старик выпрямился. Девочка подумала, что он сейчас приложит ружье к плечу и прицелится, но Фога снова ускорил шаг.
Не обращая внимания на колючки и острые камни, которые царапали ей руки и голые ноги, Изабелла карабкалась вслед за ним. Уже рассветало. На востоке небо побледнело.
«Нужно подобраться к нему как можно ближе, — думала девочка. — Я должна следить за каждым его движением. Если он прицелится в Парижанина, я закричу. Старик испугается. Потом я спрячусь среди скал, а Парижанин убежит».
Вдруг Изабелла услышала стук копыт приближавшихся мулов. Теперь она не ошиблась: да, это был стук копыт о камни; до нее донесся голос отца. И в ту же минуту девочка увидела, как человек, шедший впереди нее, остановился, вскинул ружье и прицелился. Сейчас он выстрелит. Но в кого? В Парижанина, в отца или в мулов? Старый скряга хотел отомстить, он был полон ненависти, коварства и страха.
Изабелла задрожала. Тревога сжала ей горло. Она еще далеко от своих. Кричать, нужно кричать! Предостеречь дорогих ей людей. Но она не могла издать ни звука, онемев от гнева и страха.
Прошла секунда, и все же крик сорвался с ее уст. Во весь голос Изабелла предупреждала тех, кому грозила пуля.
Человек подскочил от неожиданности. Он круто повернулся на крик. Девочка увидела красноватую вспышку и упала как подкошенная.
Мы нашли дочку Фредо на краю каменистой тропы. Она не была ранена. Девочка помнила только, какой страх охватил ее и как она была ослеплена зловещим красным светом, прежде чем потеряла сознание.
Светало. Малышка тихо всхлипывала в объятиях отца, который вполголоса успокаивал ее. Все позади. Ей нечего бояться. Они скоро будут в деревне.
— А где же этот человек? — дрожащим голосом спрашивала Изабелла.
— Не бойся, не бойся, — отвечал отец. — Он ушел, скрылся. Фога больше ничего не может нам сделать. Мы сильнее его. Посмотри, все друзья с тобой: Жанно и Бертран, Эстебан и Паскаль.
— А этот человек?.. — настаивала Изабелла. — Больше не вернется?..
— Нет, — серьезно ответил отец, — никогда не вернется, больше не может вернуться.
Занималась заря. Очень далеко, на другом конце нашей долины, золотистое и розовое сияние предвещало восход солнца. Горы просыпались в тишине. Перестрелка у перевала прекратилась. Враг отказался от штурма.
Мы услышали пение петуха. Его негромкое «кукареку» донес до нас прохладный утренний ветерок.
Крик петуха напомнил знакомые образы, звуки, запахи: двор фермы, утренние хлопоты, хозяйку, разжигающую сухие ветки в очаге, запах парного молока, скот, мирно идущий на водопой. Мягко шелестело сено, сбрасываемое вилами с чердака в кормушки коров…
— Все позади, — повторял отец Изабеллы, поглаживая дочку по щеке. — Капитан Весна одержал верх.
— Он прогнал черного человека?
— Прогнал.
Я вспоминаю то, что случилось недавно. Над дорогой нависла скала, и на ней стоит обезумевший Фога с ружьем в руке. После обмена выстрелами старик сразу перестал прятаться. Хотел ли сдаться или понял, что нас много, а он один и его непременно схватят?
— Бросай ружье, подлюга! — крикнул Паскаль.
Папаша Фога не ответил… Он вдруг закачался и рухнул к подножию скалы.
Глава двенадцатаяКАПИТАН ВЕСНА
Когда совсем рассвело, пришло известие, что длинная колонна броневых машин движется на север, уходя с наших гор. Враг отказался от борьбы. Теперь он стремился к Атлантическому побережью, по возможности уклоняясь от столкновений с партизанами, а те непрерывно наседали на него.
Немецкие войска еще представляли опасность, но многие селения и города уже сбросили власть оккупантов. Фашистский зверь еще не был раздавлен, но ему не оставалось ждать ничего хорошего.
Над горами занимался прекрасный летний день. Никогда еще небо не казалось мне таким синим. И, хотя я спал всего несколько часов, никакой усталости не чувствовал.
Нашей деревне больше ничто не угрожало. Бои продолжались в долине, и без сомнения они будут жестокими и потребуют немало жертв. Но этот маленький уголок земли с его скалами и лесами переходил к спокойной, мирной жизни. Деревья, кустарники, пещеры в горных склонах не служили укрытием для друзей или врагов. Я вновь узнавал милый моему сердцу пейзаж: поля ржи и гречихи, леса, шумящие на ветру, звонкие мелодии водопадов, чью музыку разносит легкий бриз.
У входа в каждую долину собирались мужчины этого края. Они преградили врагу путь, они оттеснили его и теперь должны были гнать к океану и до самых границ страны.
Много было долгих военных ночей. Но одна навсегда останется у меня в памяти. Услышав крик Изабеллы, мы поняли, что она попала в беду, что девочка ушла из деревни нам навстречу, как делала прежде много раз. Но тогда это не было так опасно.
Я, как сейчас, слышу дрожащий голос Фредо:
«Это малышка, моя малышка! Бандит стреляет в нее, спасите малышку!»
С этой минуты события развернулись стремительно. Старый скряга выстрелил несколько раз — в сторону долины и в сторону гор. Почему он обнаружил себя? Решил, что окружен и потерял голову от страха? Паскаль и Эстебан ответили несколькими автоматными очередями. Они стреляли наугад, так как еще не видели его. Тогда старик выпрямился на скале во весь рост и бросился вниз, проломив череп о придорожные камни.
Позднее следствие установило, что негодяй сотрудничал с оккупантами и выдал им несколько патриотов из соседних деревень. Какие цели предатель преследовал в эту ночь? Быть может, помешать Парижанину передать приказ и тем самым открыть немцам выход из долины?
— Это навсегда останется тайной, — задумчиво произнес господин Дорен. — Ведь Фога мог выдать нас раньше. Сделал ли он это? А если сделал, то почему враг не напал на нас с этой стороны? Как видно, немцы боялись сильного сопротивления, а может быть, папаша Фога медлил до самой последней минуты. Все же это была его родная деревня, его дом. Едва ли он хотел, чтобы эсэсовцы поднялись до Вирвана. Мы знаем, на что они были бы способны, и старик это тоже знал.
Услышав слова учителя, дядя Сиприен горячо возразил ему:
— Неужели вам жаль его, господин Дорен? Такого подлеца! Он стрелял в ребенка, он стрелял в наших мальчиков. Фога всех ненавидел и любил только одно — деньги. За деньги мерзавец продал бы всех и, наверное, это сделал.
— Я не жалею его, друг мой, нисколько не жалею. И готов был убить его без колебаний. Не всегда известно, что таится в глубине человеческой души. Кто знает, не был ли и папаша Фога по-своему привязан к лесу, к своей хижине, к своим горам…
— Скряга он и убийца — вот и все! — крикнул дядя Сиприен.
При слове «лес» я подумал о наших недавних постояльцах, о господине Бенжамене, о господине Пьере, унесенных ураганом войны. Где они сейчас? Живы или погибли? Увижу ли я их вновь?
Казалось, из ночного мрака доносится тихий, надтреснутый голос: «Война — скверная штука, мой мальчик, очень скверная. А я люблю деревья — горы и деревья. Как это чудесно для живописи! Ты можешь себе представить, какая здесь наступит красота, когда выпадет снег!»
Я забыл про недавнюю перестрелку, про все наши тревоги, раны и беды — ведь передо мной была картина ясного осеннего утра. Солнечные лучи золотили лужайки. В кристально чистом воздухе разносился тихий шепот деревьев. Чистота этого утра сочеталась в моей памяти с чистотой юного лица.
Изабелла улыбалась мне. Ее губы, как ягоды малины, длинные темные волосы, черные бриллианты сверкающих глаз приближались ко мне на фоне трепетной листвы высоких деревьев, бронзовых и пурпурных одежд осеннего леса.
Изабелла… Она спала наверху в нашем доме. Открытое окно комнаты выходило в горы. Ее окружало привычное благоухание этого края: запах сложенного в сарае сена, зерна, картошки, липовых листьев и вервены, кладовой, где хранятся свежие фрукты и где годами не выветривается аромат румяных яблок, усеянных золотыми точками груш, чернослива, терпкий запах айвы…