Бесконечность спустя.
Скадэ замирает и требует остановиться. Наши взгляды скрещиваются и моряк прикладывает палец к уху.
Прислушиваюсь к шелесту и треску. Пытаюсь уловить что-то чужеродное, но в этом лесу чужеродным кажется абсолютно все!
Федерико смотрит на меня, раскрыв рот, и указывает за спину. Медленно оборачиваюсь, и в груди все каменеет.
Огромная, совершенно плоская змея нависает над головой на высоте нескольких метров. Не вижу глаз твари, но не решаюсь двинуться. Тихое шипение вырывается из ее глотки, пасть раскрывается, чуть ли не раскалывая змею до середины.
Треск ветки под ногой одного из моряков. Рывок, и мужчина исчезает в бездонной глотке, не успев даже вскрикнуть.
Некогда задумываться. Мы бежим дальше. Косим тварей, как поле кукурузы. Кости хрустят, кровь летит, а у меня под ребрами разворачивается густая тьма. Безжалостные стрелы срываются, кинжал свистит в руке и прыгает назад в ножны.
Чем дальше двигаемся, тем сильнее Ария стискивает губы. Я знаю, что ей печет, мы уже близко к цели, и мне больно на нее смотреть. Перед глазами на миг мутнеет, я теряю равновесие и едва не влетаю плечом в очередную тварь.
Девушка неожиданно вскрикивает и выпускает медальон. Он соскальзывает по толстому корню дерева и проваливается в черноту грунта. Я прыгаю вперед, оттолкнув Арию, чтобы не лезла, и хватаю цепочку.
Корневище выгибается, резко поднимает, и дерево заматывает меня ветвями, будто куколку. Так быстро, что я не успеваю выхватить из чехла кинжал, чтобы отрубить гибкую деревяшку. Лук вылетает из рук и исчезает вместе с моими попутчиками. А меня тащит и несет куда-то вглубь и не дает дышать.
Я застываю в воздухе, обвитый черными щупальцами древесных корней. Кромешный мрак не преграда, я все равно вижу, как пульсирует кровь под корой, как натягиваются жилы и мускулы, спрятанные в теле дерева. Что-то касается уха. Холодное, липкое, будто язык невидимой твари обводит ушную раковину. Скользит дальше по шее, а я дергаюсь, извиваюсь в черных путах, но куда там! Силы явно неравны. Язык обвивает горло, сдавливает, лишая дыхания.
Я готовлюсь к первой смерти, но у твари другие планы.
Она давит до потери сознания и позволяет дышать снова. Новые тонкие щупальца спускаются сверху, оглаживают грудь, почти ласково, нежно.
Пробираются под кожу, ввинчиваются в вены. Я вижу, как вспучивается плоть под напором черноты. Нечто проникает в меня, пульсирует в висках, копошится в голове, забивает горло, нос, впивается в глаза.
Я чувствую, как что-то скользит по глазному яблоку, сдавливает его, будто хочет вырвать из черепа. Хочу зажмурится, но не могу. В черноте вспыхивает красное и белое, будто закатное солнце заглянуло в темную комнату.
Один вздох, и удар в спину выбивает хрип из забитого горла. Что-то врывается в позвоночник, крошит его, выкручивает каждую кость и бросает меня в кромешную черноту снова…
Весалия смеется звонко и зовет за собой. Хочу ее поймать, а она выскальзывает из рук и бежит босиком по густой траве. Ее нежные пяточки сверкают, а тонкая юбка из шелка кружится от легких движений, словно кровавое облако над зеленым полем.
Чуть впереди жена замедляется, оборачивается и говорит:
– Мои ноги устали, – опускает взгляд, а меня подбрасывает от ужаса и толкает назад. Я пытаюсь встать, но не могу. Вместо ног у любимой стеклянные колбы. Она делает шаг, и разлетается на мелкие осколки.
А рядом с ней лопаются мои дети. Я хочу остановить их, защитить, но не могу подняться. Толком и закричать не могу, рот будто ватой набит.
Осколки стекла врезаются в меня, режут мою плоть, мою суть.
Мое сердце.
Мрак затягивает меня и сдавливает холодными объятиями.
У Мириды дерзкий нрав. Она даже улыбается строго и только тогда, когда посчитает нужным. Хочу поцеловать ее, но она отстраняется.
– Твои поцелуи отравляют, Энзарио, – она хмурится, и на смуглом лице появляются морщинки. Жена гладит пальцами свои губы и заходится булькающим кашлем.
Пытаюсь ей помочь, подхватываю, но она утончается, сникает и растекается под пальцами белым молоком. Я смотрю на свои руки и не могу поверить, что любимой больше нет.
Тьма волочит меня за собой, дергая за шею, и бросает в пустоту.
Когда встаю на ноги, замечаю под собой тонкую трещину. Она змеится вперед и стремительно раскрывается. Я должен выбрать на какой стороне остаться.
– Энзарио-о-о… – зовут голоса справа. Мои жены, дети, друзья, сотни и тысячи знакомых лиц. Я их так люблю. Хочу к ним, без сомнений. Дернуться, побежать, быть с ними всегда. Но другой голос привлекает внимание. Тонкий, нежный…
– Энзо! – в нем столько страсти и отчаяния, что меня пробирает дрожью, а в грудь всего один раз ударяется черный уголек, который, как мне казалось, давно угас.
Я слышу молодой и мужской голос. Помню его, но никак не сложу в голове пазл и не пойму, кому принадлежит:
– Папа!
И еще чьи-то голоса:
– Брон, выбирайся!
– Капитан!
Но я никого не вижу с другой стороны трещины. Все они, будто за пеленой тумана, будто со мной говорят призраки.
А трещина растягивается, края обваливаются, камни и песок летят в бездну, и я уже готов прыгнуть вправо, к детям и женам, когда слышу снова нежный голос:
– Энзо, я люблю тебя!
Меня колышет от резонанса в груди. Я переполнен сомнениями и звенящей болью. Она распирает меня и травит.
А перед глазами всплывают лица: моей команды, друзей, Риччи, Федерико, Савьи. И в веренице живых людей я нахожу самого дорогого человека: Арию.
И когда я понимаю, что неосознанно живу прошлым, расщелина расходится и тащит вниз. Черные щупальца хватают за ноги и хотят сорвать меня в бездну и вечный мрак. В последний миг хватаюсь за край и повисаю со стороны ушедших.
Простите меня, мои милые и родные. Я вас очень люблю и никогда не забуду, но я выбираю живых!
Подтягиваясь, выбираюсь наверх, бросаю последний взгляд через плечо. Усопшие растворяются в молочной дымке.
Шаг, прыжок, и я лечу к своей фурии через пропасть. Расщелина огромная, как пасть зверя. И даже если не смогу схватиться за край, я знаю, что попытался. Я готов за них, за каждого, гореть в агонии вечно, только бы они верили в меня. И ждали.
Глава 43. Ария
Энзо падает на землю, обтянутый черной дрянью и облепленный древесной корой. Без сознания, сжимает в руке медальон.
Я дрожу от облегчения и слез, но времени нет. Ветки цепляются за одежду, рвут волосы и собираются впиться в плоть.
Выхватываю украшение. Оно горит огнем, бьется в руке, оставляя новый ожог, очередную отметину.
Поднимаю его над головой, и карта рвется вверх, скручивает меня, сдавливает и поднимает в воздух. Вспыхивает белым пламенем, бьет в дерево, выжигая в нем внушительную дыру.
Крохотный красный осколок врастает в грудь, выжимая протяжный болезненный крик. Дергаюсь, но жидкое золото держит крепко, а через секунду сворачивается.
А в сердце нарастает бушующее пламя, требует выпустить, освободить излишек магии.
Сила крошит меня, раскрывается огненным цветком, поджигает древесные стволы, крошит хребты пленников, бьет в нос запахом горелого мяса и костей.
Мир вспыхивает, языки пламени жадно облизывают вросших в деревья людей, а те воют и корчатся в агонии, пока огонь не превращает их в пепел.
Тонкие красные нити тянутся к медальону, оставляют на нем отметины, напитывают его новой силой, заставляют светиться и жечь меня сильнее.
А через мгновение мир темнеет, как разноцветный холст, залитый чернилами.
***
Прихожу в себя, укрытая чистым голубым небом. Энзо рядом лежит, не шевелится. Федерико сидит на камне и, едва заметив, что я пришла в себя, улыбается и подбирается ближе.
– Воды? – подносит к моим губам флягу, а затем кивает на Энзо. – Что с ним?
Я не знаю. Даже предположить не могу, потому пожимаю плечом. Говорить сейчас тяжело, в горле ком стоит, а в груди невидимый кинжал торчит. Будто кто-то вставил и провернул между ребрами.
Моряки слаженно поднимают капитана на шлюпку. Скадэ и Федерико помогают мне. Сдавливаю холодную ладонь Энзо и всматриваюсь в его лицо. Жду, когда он вздрогнет и откроет глаза.
Но любимый молчит и не двигается.
Закусываю губу, чтобы унять предательскую дрожь. Хочется кричать, но терплю, сжимаюсь в комок и даже не дышу, потому что каждый вдох причиняет мучительную боль.
Моряки заносят капитана в каюту и так же тихо удаляются. Даже Федерико уходит, слегка подволакивая ногу. Только Скадэ замирает в дверях, и я в его светлых глазах читаю немой вопрос: нужна ли мне помощь?
Я качаю головой и вымученно улыбаюсь.
Я справлюсь сама, как и всегда до этого, пусть ступает свободно.
Скадэ кивает, отскакивает в сторону, когда в каюту влетает Бикуль, все еще возбужденный торопливым бегством и кровью врагов.
Я вообще заметила, что мне почти не нужны слова, чтобы он и Федерико меня понимали. Магия, не иначе.
Или душевное родство пустило корни.
Стаскиваю одежду, аккуратно переодеваюсь в широкую пиратскую рубаху. Я хочу свободы, хотя бы в движениях.
– Бикуль, дверь! – командую строго, а сама иду в душ, за теплой водой.
Грудь давит и ноет, а я открываю сумку с лекарствами и достаю обезболивающий настой. Пью одним глотком, морщусь от противной горечи. Через несколько минут станет лучше.
Я надеюсь.
Бросаю карту на стол и замечаю, что она теплая и мягкая, как человеческая кожа, отчего к горлу подкатывает комок тошноты.
Даже смотреть на нее невыносимо и я накрываю украшение рубашкой.
Возвращаюсь к постели. Касаюсь бледного лица Энзо и реву снова.
Захлебываюсь, давлюсь слезами и медленно стаскиваю с него одежду. Понимаю, что пират слишком тяжелый и безжалостно кромсаю влажную грязную ткань ножом.
В сторону ее, прочь! Попрошу сжечь позже, мало ли какая дрянь была в том дереве. Вытираю слезы рукавом и мочу полотенце в тазу. Медленно и упрямо оттираю от смуглой кожи каждое черное пятнышко, пока вода не остывает.