– Я могу присматривать за ней. И верить, что Ария сможет жить дальше.
Пожимаю плечами и смотрю в пол.
– Зря я так привязывал ее… Нужно было дать вам шанс.
Федерико нервно прыскает и остервенело складывает инструменты в коробку.
– Вам все равно придется идти дальше. Без меня. Ты же знаешь, что Ишис даст мне выбор. И он очевиден.
– Ты ничего еще не знаешь, а уже все решил. Знаешь, что я думаю? – Федерико криво ухмыляется. – Ты просто хочешь уйти. Потому что тебе больно. Потому что ты боишься жить. И Арию боишься. Открытую, сильную, готовую ради тебя на все. Тебе страшно и ты сбегаешь. И молишься втихаря, что подохнешь в финале, потому что просто не умеешь иначе.
Он грохает коробкой по столу, и тот жалобно скрипит.
– На твоем месте, я бы перед ней от стыда под землю провалился. Такая молодая, а готова жить на полную катушку и умирать с победным кличем на устах. А ее возлюбленный трусливо готовит завещание!
– Ты несешь ересь! – начинаю закипать. – Я не хочу, чтобы мои дети умирали! – мой голос вылетает залпом и разбивается о перекошенное лицо сына.
– Твои дети проживали полные жизни! – он уже кричит, не сдерживаясь, дрожит, как от холодного ветра. – Они любили, смеялись, заводили детей. Они уходили с осознанием, что все не зря. Даже я! Ты хоть у одного из них спросил, что бы они выбрали?! Твою смерть или тридцать лет, полных открытий? Ты спросил у Савьи? У меня? Ты – эгоист, вот что! Ты хочешь пожертвовать собой. Герой и спаситель! А ты понимаешь, как все МЫ будем жить с этим бременем? Просыпаться и засыпать с мыслью, что ты мертв из-за нас! Что наша жизнь – купленный за твой счет приз!
В карих глазах стынут слезы, а у меня горло сжимает невидимой когтистой лапой.
– Пожертвовать собой – много ума не надо. Жить ради кого-то, через боль, через мрак и проблемы, побеждать их, принимать прошлое – вот в чем вся сложность.
– Тридцать лет полной жизни, – фыркаю и оседаю на пол. – Не смеши! Ты хоть женщину познал? Любовь?
Федерико тяжело сглатывает и поджимает губы. Прячет глаза.
– И ты мне говоришь, что тяжело жить ради кого-то? – качаю головой. – А жить, зная, что мое бессмертие забирает у вас прекрасные счастливые годы, просто?! Я устал, мое сердце похоже на истерзанный акулами кусок мяса. Прости меня, Федерико, прости… Когда-то ты сможешь меня понять. Когда у тебя свои дети появятся, ты возьмешь на руки сына или дочь и поймешь меня. Обязательно поймешь.
– Вот только ты не возьмешь на руки своего сына, – бросает отчаянно он. – Ты превратишь сердце Арии в уголь, который однажды угаснет. Прекрасно, правда? Зато в спасителя сыграешь один долбаный раз. Познал ли я женщину? Нет! Ясно тебе? И это был мой сознательный выбор, потому что я не хотел делать больно другому человеку. А ты делаешь больно всем, кроме себя.
Стискиваю зубы до хруста и поднимаю на сына горячий взгляд.
– Твоя мать тоже не взяла тебя на руки! Я – причина всех бед, мне и отвечать.
– Она приняла решение быть с тобой, – холодно говорит Федерико, и его глаза полны грозовых облаков. – Как и все мы. Мы принимаем решение быть с тобой. Открываем сердца тебе, потому что хотим этого. Ария рядом не потому, что ты заставил ее! А потому что хочет. И не думай, что она не осознает риск. Осознает сильнее любого из нас, я уверен. Тебе просто нравится винить себя в бедах, хотя пора принять одну простую вещь, – он чуть наклоняется вперед, и мне кажется, что в его зрачках вспыхивают молнии, – люди сами за себя отвечают, ясно? И я уверен, что моя мать не пожалела ни об одном мгновении проведенном на этом корабле рядом с тобой. Просто ты хочешь выставить себя мучеником. Так проще.
– Предлагаешь жить на полную катушку и жертвовать любимыми и детьми? Ты понимаешь, о чем говоришь?!
Деру волосы и рычу.
– Нужно было зачерстветь. Стать конченным, злым и подлым пиратом, чтобы никому не повадно было идти за мной…
– Я предлагаю тебе перестать все брать на себя. И перестать мыслить так, будто ты в мире один такой несчастный, – Федерико садится на корточки и касается моей руки. Совсем как Ария когда-то. – Свое нутро не спрячешь, у тебя в глазах написано, что ты не конченая тварь, – сын хмыкает под нос и внезапно мрачнеет. – И с чего ты взял, что выбор вообще коснется тебя, отец?
Мотаю головой. О другом я даже думать не хочу. Сдавливаю лицо ладонями. Задушить бы себя и не просыпаться. Каждый вариант хуже прежнего, и я отсекаю их, как сабля колючки.
– Я не смогу выбрать кого-то еще, даже не проси… – в голове туман и мрак. Да, им будет больно, я знаю, но они будут жить. Для меня это самое главное.
– Ты не понял, отец, – говорит Федерико. – Ишис может вообще не дать тебе возможности умереть. И что ты будешь с этим делать?
– Она не сможет разорвать договор. Слово богини все-таки что-то значит. Когда карта сгорит до тла, я… смогу умереть. Не думаю, что она расщедриться на долгую жизнь до старости, а вами рисковать я не стану. Выкуплю своей жизнью, – Федерико открывает рот, чтобы возразить, я выставляю указательный палец и заставляю его молчать. – Просто знай, что я, не раздумывая, шагну в пропасть, если эта сучка поднебесная пообещает вам жизнь.
Глава 61. Ария
Медленно открываю глаза и блаженно потягиваюсь. Откидываю плед в сторону, чувствую приятную тяжесть в каждой мышце, будто проспала несколько дней. Даже не смотрю в сторону медальона и иду в душ.
Ополоснув лицо холодной водой, стою над тазиком и пытаюсь поймать ускользающее отражение. Касаюсь пальцем небольшой сферы, застывшей прямо над сердцем и пустившей в меня крепкие корни. Теперь у всех осколков был один цвет. Кроваво-красный.
Как маки в моем сне. Вздрагиваю, обвожу пальцами голубоватую сетку вен под кожей, прислушиваюсь к постукиванию под ладонью. Ничего особенного, но мне кажется, что сердце бьется тяжелее, чем обычно. Точно камень ударяется о ребра.
Когда возвращаюсь в каюту, на постели что-то лежит. Подхожу ближе и замираю, рассматривая мягкие переливы черного шелка.
– Сшил все-таки, – бормочу тихо и беру со стола деревянный гребень, чтобы привести волосы в порядок.
Через минуту натягиваю платье, и оно мягко обволакивает тело, а юбка струится по ногам до пола. Немного узковата, сковывает чуть-чуть, но я не могу удержать вздох восторга. Спина открыта до пояса, и я тушуюсь, представляя, как мои шрамы будут выставлены на всеобщее обозрение.
Демоны морские, пираты шрамов что ли не видели?!
Не стеклянные, в обморок не упадут.
Мягкий шелк тянется по полу, подтягиваю подол, чтобы выбраться по лестнице на палубу. Приходится идти босиком.
На улице глубокая ночь. Ветер шуршит в парусах и гонит корабль к последней завершающей точке на карте. Холодно от одной мысли, но я удаляю все плохие эмоции, как только замечаю впереди застывшего Энзарио.
Белоснежная рубашка щедро поливается синью Мэс-тэ, черные волосы трепещут и кружатся в свободном полете. Узкие подтянутые брюки подчеркивают широкие и сильные бедра капитана.
Он оборачивается на шорох юбки, и я успеваю заметить, как темные эмоции на его лице сменяются на светлые.
– Как спалось? – говорит он и протягивает ладонь.
– Без сновидений, что уже хорошо, – вкладываю пальцы в его руку и осматриваюсь по сторонам. Никого. Он что, снова заставил всех моряков по каютам попрятаться?
Невольно улыбаюсь этой мысли, вспоминаю наш первый бой.
Сейчас даже Скадэ и Федерико отослал. На палубе ни души.
– Просто поздно уже. Все спят, – Энзо пожимает плечами и коварно ухмыляется. По глазам понимает мой вопрос. – А мне не спится, вот и остался дежурить.
– Так сильно не спится, что даже приоделся и платье мне дошил, – слабо улыбаюсь и обхожу его по дуге. Иду к носу, чтобы посмотреть на море. В свете Мэс-тэ оно кажется темной ртутью, мягко перекатывается, тянется древесной смолой.
Мне тревожно и горько.
Энзо умеет менять маски почти мгновенно, но я успеваю заметить, что его точат совсем не радостные мысли.
Да и чему радоваться? Вот он, финал. Только руку протяни.
Я не хочу потерять его. Не хочу.
А если именно это потребуется, чтобы спасти жизнь Федерико? Как я смогу…
Теплые руки ложатся на живот, а горячая грудь касается моей головы.
– Хочу побыть с тобой на свежем воздухе. Смотри, какая прекрасная ночь.
Поглаживаю его запястья и не могу оторвать взгляд от воды.
Щелчок.
Что-то в груди будто трескается на части и осыпается остывшим пеплом. Страшно. Мне страшно. Как было страшно тогда на Ласточке, когда Искра взмыла в небо и срезала мачту.
Чувство неотвратимых перемен. Оно мягко ложится на плечи, тычется в шею, как слепой щенок, что-то нашептывает на ухо. От него не избавиться, как невозможно оторвать от себя тень.
К добру ли оно? А если нет?
Чувствую, как по щекам катятся крупные горячие капли, срываются вниз, разбиваются о мои руки.
– Ты чего нюни распустила? – шепчет на ухо Энзо. – Корабль потопишь. А ну, иди сюда! – тянет меня к подставкам с оружием. – Выбирай! Что хочешь. Вызываю тебя на бой, – он держит меня за руку и обводит указательным пальцем татуировку колечка. – Моя жена должна выстоять даже перед сильным воином, даже в неудобной одежде. Или струсишь?
Смотрю на сабли, а затем на Энзо. Улыбается, шутит, а мне совершенно не до смеха. Внутри перекатываются настоящие грозы.
Беру клинок молча, отхожу от подставки и чувствую, что не смогу двигаться свободно. Платье совершенно для этого не годится. Оно мягкое и облегает плотно, как перчатка, в юбке тесно и слишком уж она длинная.
Поворачиваюсь к пирату лицом и смотрю в глаза:
– Надеюсь, что это был не последний моток черного шелка, – наклоняюсь медленно, цепляю ткань пальцами и веду клинком по мягкой черноте, позволяя ей расходится в стороны и открывать ноги. До высшей точки, обнажая бедра. Еще один надрез, параллельно первому. Переступаю с ноги на ногу и довольно усмехаюсь. Вот теперь в самый раз.