«Чокнутый», — подумал Кот, но, тем не менее, сказал:
— Заметано. О чем разговор.
Они поменялись. Тогда Хромой вернулся в свой угол и попытался заснуть.
…По улице идет доктор Рауль с двумя полицейскими. Это те самые, что избивали его в тюрьме. Хромой пытается убежать, но Рауль показывает на него, полицейские хватают его и приводят в ту самую камеру. Дальше все происходит как в его обычных кошмарах: полицейские, развлекаясь, заставляют его бегать по камере, бьют, и так же смеется тот человек в жилете. Только теперь в камере Хромой видит еще и дону Эстер. Она печально смотрит на него и говорит, что он больше не ее сын, он вор. И взгляд доны Эстер заставляет страдать сильнее, чем удары полицейских дубинок, чем мерзкий смех того человека в жилете.
Он проснулся весь в поту, выбежал ночью из барака и до рассвета бродил по берегу.
На другой день Педро Пуля принес ему деньги — долю за участие в грабеже. Хромой без объяснений отказался. А потом Сухостой принес газету с известиями о Лампиане. Профессор прочитал заметку Сухостою и стал просматривать другие. Вдруг он позвал:
— Хромой! Хромой!
Тот подошел. Остальные капитаны потянулись за ним, окружили Профессора.
— Тут вот есть кое-что про тебя, Хромой, — сказал Профессор и прочитал вслух:
«Вчера из дома номер… по улице… в Грасе исчез мальчик, сын хозяев по имени Августо. Должно быть, он потерялся в незнакомом городе. Ему тринадцать лет хромает на одну ногу, очень застенчив, одет в серый кашемировый костюм. Полиция разыскивает мальчика, чтобы вернуть его обеспокоенным родителям, но безуспешно. Семья хорошо вознаградит того, кто может сообщить что-нибудь о маленьком Августо или привести его домой.»
Хромой не проронил ни звука, только кусал губы Профессор сказал:
— Значит, еще не обнаружили…
Хромой кивнул. Когда пропажа откроется, его уже не будут искать как сына. Бузотер скорчил насмешливую гримасу и закричал:
— Твоя семья ищет тебя, Хромой. Мамочка хочет дать тебе титьку.
Но больше ничего сказать не успел, потому что Хромой одним прыжком сбил его с ног и занес кинжал. И, без сомнения, ударил бы негритенка, если бы Жоан Длинный и Сухостой не оттащили его. До смерти напуганный Бузотер убежал от греха подальше, а Хромой бросил на собравшихся полный ненависти взгляд и отправился в свой угол. К нему подошел Педро Пуля, тронул за плечо:
— Может, они вообще не обнаружат пропажу. Никогда и не догадаются… Не переживай.
— Когда доктор Рауль вернется — обнаружат…
И зарыдал в голос. Капитаны остолбенели. Только Педро Пуля и Профессор поняли. Но Профессор лишь руками развел: мол, что уж тут поделаешь? Педро же начал разговор о всяких посторонних предметах. А ветер на берегу стонал и плакал, как ребенок, надрывая душу.
Утро как картина
Педро Пуля, поднимаясь по Ладейре да Монтанья, думает, что в целом свете нет ничего лучшего, чем бродить вот так, без дела, по улицам Баии. Некоторые улицы заасфальтированы, но неизмеримо большая часть вымощена огромными черными камнями. Из окон старинных зданий выглядывают девушки, и невозможно понять, то ли это мечтательная швея ждет богатого жениха на украшенном цветами балконе, то ли проститутка высматривает очередного клиента. Женщины в черных накидках спешат к мессе. Солнце льется на камни и асфальт мостовых, освещает крыши домов. На балконе одного дома в старых жестяных банках растут цветы. Их разноцветные головки тянутся к солнцу, и оно питает их своим живительным теплом. Колокола собора Пресвятой Богородицы призывают женщин в черном ускорить шаг. Прямо посреди улицы над игральными костями склонились негр и мулат. Педро Пуля, проходя мимо, поприветствовал негра:
— Как дела, Белая Сова?
— Привет, Пуля! Как жизнь?
Но тут его партнер бросил кости, и негр уже ничего, кроме игры, не видел.
Педро Пуля идет дальше. Рядом с ним худенький Профессор резко наклоняясь вперед с трудом преодолевает подъем. Но он тоже улыбается этому праздничному утру. Педро Пуля оборачивается к нему и ловит его улыбку. Город полон солнца и радости. «Баия — как праздник», — думает Педро Пуля, чувствуя, что его тоже переполняет радость. Заливисто свистнув, он хлопает Профессора по плечу, и оба радостно хохочут. Пусть в карманах у них лишь несколько медяков, пусть одеты они в лохмотья и не знают, что будут есть завтра, зато их сердца полны красотой этого утра, свободой и любовью к своему городу. Педро Пуля обнимает Профессора за плечи, они идут рядом и смеются без всякой причины. Отсюда, с холма, им хорошо видны и Рынок, и лодочная пристань, и даже их старый склад. Педро, опершись на парапет, смотрит на город внизу и говорит Профессору: — Тебе нужно это нарисовать… Красотища…
Лицо Профессора мрачнеет:
— У меня не получится.
— Почему?
— Иногда я ловлю себя на мысли… — Профессор смотрит на пристань внизу, на кажущиеся игрушечными парусники, на крошечных людей с мешками на спинах. Голос мальчика дрожит, словно его ударили:
— Мне хочется нарисовать много-много таких картин…
— Ты сможешь, у тебя ведь талант. Если б ты еще поучился…
— Но я знаю, что никогда мне не передать эту радость, никогда… (Профессор словно не слышал замечание Пули. Он смотрел куда-то вдаль и казался совсем слабым и худеньким.)
— Почему? — удивился Педро Пуля. — Разве ты не видишь эту красоту? Все вокруг радуется…
Потом показал на крыши Нижнего города:
— Смотри, цветов больше, чем в радуге…
— Это верно… Но люди… Лица у всех печальные. Я не о богатых говорю, ты же знаешь. Я о других — из доков, с рынка. Печальные, изможденные лица. Понимаешь, я не знаю, как выразить словами… Просто я это чувствую.
Педро Пуля больше не удивляется:
— Вот поэтому Жоан де Адам устраивал забастовки в порту. Он говорит, что когда-нибудь все изменится, мир станет другим.
— Я тоже читал об этом в одной книге… Мне дал ее Жоан де Адам. Конечно, хорошо бы поучиться в школе, как ты говоришь. Тогда я бы нарисовал замечательную картину: чудесный день, счастливые люди смеются, дарят женщинам цветы, понимаешь? Но я не умею. Я пытаюсь нарисовать веселую картину, да ничего из этого не выходит: и солнце светит, и в городе праздник, но лица у людей всегда печальные, не знаю почему… А мне так хочется нарисовать радость.
— Как знать, может, так даже лучше? Мне кажется, у тебя получается ярче, сильнее.
— Что ты понимаешь? И что я понимаю? Мы ведь никогда ничему не учились. Я хочу рисовать лица людей, город. Но я не умею. Есть куча вещей, о которых я и не подозреваю.
Профессор сделал паузу, посмотрел на внимательно слушающего Педро Пулю:
— Ты не бывал в Академии изящных искусств? Ох, и красотища там, парень. Я разок пробрался туда, в одну залу. Никто меня не заметил. Все там были в длинных рубахах и рисовали обнаженную женщину. Если б я когда-нибудь смог…
Педро Пуля задумался. Он внимательно смотрел на Профессора, что-то прикидывая в уме. Потом очень серьезно спросил:
— Ты знаешь цену?
— Какую цену?
— Ну, сколько нужно платить за учебу. Преподавателю.
— А чего это вдруг?
— Мы бы сложились, заплатили за тебя.
Профессор засмеялся:
— Ты даже не представляешь… Там такие сложности… Это невозможно, брось глупости.
— Жоан де Адам говорит, что когда-нибудь все смогут учиться…
Они пошли дальше. Но теперь прелесть утра не радовала Профессора. Казалось, все это было бесконечно далеко от него. Тогда Педро легонько ткнул его в бок кулаком:
— Придет день, и ты выставишь кучу картин в лучшем зале на улице Чили, браток. И без всякой школы. Ни один из этих ученых болванов не нарисует так, как ты. У тебя же талант.
Профессор засмеялся. Педро тоже:
— И ты нарисуешь мой портрет, правда? А внизу напишешь: капитан Педро Пуля, настоящий мужчина.
Он встал в боксерскую стойку, сжав кулаки. Профессор снова засмеялся, за ним Пуля. Они хохотали, пока не увидели толпу зевак, окруживших гитариста. Он пел известную в Баии песенку:
Она сказала мне «прощай»,
И сердце превратилось в камень…
Мальчишки подошли поближе. И скоро стали подпевать музыканту. И вместе с ними пели все, кто там был: лодочники, бродяги, грузчики и даже какая-то проститутка. Но гитарист, поглощенный своей музыкой, никого не видел. И если бы музыкант не поднялся и не пошел прочь, играя и напевая на ходу, мальчишки так и стояли бы рядом, позабыв, что шли в Верхний город. Но музыкант ушел и унес радость своей музыки. Толпа разошлась. Пробежал продавец газет, выкрикивая заголовки утренних изданий. Профессор и Педро Пуля пошли дальше. С Театральной площади они поднялись на улицу Чили. Вытащив из кармана мелок, Профессор присел на тротуар, Педро Пуля — рядом. Издали заметив парочку, Профессор начал быстро рисовать. Когда парочка приблизилась, Профессор уже заканчивал лица. Девушка улыбалась. Сразу видно, что это жених и невеста. Молодые люди были так поглощены разговором, что не заметили рисунка. Пришлось Педро Пуле привлечь их внимание:
— Не наступите девушке на лицо, сеньор.
Молодой человек недовольно взглянул на Педро и уже хотел сказать какую-нибудь грубость, но девушка посмотрела под ноги и захлопала в ладоши, как маленькая девочка, которой подарили куклу:
— Ой, как красиво!
Теперь молодой человек тоже заметил рисунок и улыбнулся. Потом обратился к Педро Пуле:
— Это ты нарисовал, парень?
— Это мой друг, художник Профессор.
Профессор тем временем наносил последние штрихи на щегольские усики молодого человека. Потом перешел к фигуре девушки. Тогда она стала специально ему позировать. Девушка опиралась на руку возлюбленного, Оба весело смеялись. Когда рисунок был закончен, молодой человек вытащил из кошелька монету в два мильрейса, которую Пуля поймал на лету. Влюбленные пошли своей дорогой, а рисунок остался посреди тротуара. Какие-то девушки, выйдя из магазина, издали увидели его, и одна сказала: