— Тут заметка про Лампиана, — его неулыбчивое лицо просветлело. — Ты знаешь, что Лампиан — мой крестный отец?
— Правда?
— Ну, это моя мать выбрала его, потому что Лампиан — настоящий мужчина, никого не боится. Моя мать была храброй женщиной, умела ружье в руках держать. Один раз так встретила двух полицейских — они еле ноги унесли. Она сильная была — стоила любого мужчины.
Дора восхищенно слушала и с теплотой всматривалась в хмурое лицо мулата. Сухостой замолчал, но было видно, что ему хочется сказать что-то важное. Наконец, он решился:
— Ты тоже храбрая… Знаешь, моя мать была высокой и сильной. Она была мулаткой. У тебя волосы золотистые, а у нее жесткие и курчавые. Да и по возрасту она могла бы быть твоей бабкой… Но ты так на нее похожа. Сухостой посмотрел Доре в глаза и опустил голову:
— Можешь мне не верить, но я смотрю на тебя и вижу ее. В это трудно поверить, но ты так на нее похожа!
Профессор наблюдал за ним, близоруко щурясь. Сухостой почти кричал, его неулыбчивое лицо сияло счастьем. «Он тоже нашел свою мать», — подумал Профессор. Дора стала серьезной, но глаза ее светились нежностью. Сухостой засмеялся, Дора тоже. Но как ни заразительно звучал их смех, Профессор не присоединился к ним. Он стал торопливо читать газетное сообщение. В заметке говорилось, что при въезде в один поселок Лампиан попал в засаду. Водитель грузовика, встретивший его по дороге, помчался в поселок и предупредил о приближении банды. Жители поселка попросили подкрепления в соседних городках, подоспел и летучий полицейский отряд. Когда Лампиан вошел в поселок, его встретили градом пуль, что было для него полной неожиданностью. Единственное, что оставалось в такой ситуации Лампиану, — это уйти в каатигу, где он, как у себя дома. Один из его людей остался лежать на земле с пулей в груди. Ему отрубили голову, а затем отправили ее в Баию как доказательство славной победы. Тут же была фотография: какой-то человек держит за волосы отрезанную голову, рот открыт, глаза выколоты…
Дора содрогнулась:
— Несчастный… Какое зверство!!
Сухостой посмотрел на нее с благодарностью, глаза его налились кровью, на мрачном лице появилось скорбное выражение.
— Сукин сын, — сказал он негромко, — сукин сын этот шофер… Ну, попадешься ты мне…
Далее в заметке говорилось, что, по всей видимости, еще несколько бандитов Лампиана ранены, поскольку отступление было чересчур поспешным. Сухостой сказал негромко, словно самому себе:
— Ну вот, пора и мне… собираться…
— Куда? — спросила Дора.
— К моему крестному. Теперь я ему нужен.
Она посмотрела на него с грустью:
— Ты твердо решил, Сухостой?
— Да.
— А если полиция схватит тебя, отрубит голову?
— Клянусь, живым я им не дамся. Прихвачу одного на тот свет, но живым они меня не возьмут. Не бойся.
Он убеждал свою мать, сильную и храбрую мулатку из сертана, способную обратить в бегство нескольких солдат, куму Лампиана, возлюбленную кангасейро, в том, что будет сражаться до последнего вздоха, в этом она может быть уверена…
Дора слушала с гордостью.
Профессор прищурился и вместо Доры увидел сильную мулатку, защищающую от полковников свой клочок земли, — мать Сухостоя. Сейчас он видел то же, что и мулат: золотые волосы превратились в жесткую курчавую шевелюру, нежные голубые глаза — в раскосые индейские глаза жительницы сертана. Вместо юного серьезного лица они видели угрюмое лицо измученной жизнью крестьянки. Но улыбка осталась прежней — это была улыбка матери, которая гордится своим сыном.
Фитиль встретил появление Доры с опаской. Для него она была сосудом греха. Он давно стал избегать податливых негритянок, жарких объятий на песчаном берегу. Он постепенно избавлялся от своих грехов, чтобы незапятнанным предстать пред очами Господа и заслужить сутану священника. Он подумывал даже о том, чтобы устроиться разносчиком газет и тем самым избежать греха воровства.
Фитиль следил за Дорой с недоверием: женщина была грехом. Конечно, она только ребенок, беспризорный ребенок, такой же, как он сам. Она не смеялась, как те негритянки на берегу, дерзким зовущим смехом. И лицо у нее было серьезное, как у взрослой порядочной женщины. Но ее маленькая грудь заметно обрисовывалась под платьем, а колени были белыми и округлыми. Фитиль боялся. Но не того, что Дора станет соблазнять его. Видно, что она не из таких. К тому же совсем ребенок, наверное, и не понимает, что это такое. Он боялся поддаться греховному желанию, которое вложил в него дьявол. Поэтому при ее приближении, он пытался спастись молитвой.
Дора рассматривала прикрепленные к стене иконки. Профессор стоял за ее спиной. У образа Христа-младенца, которого украл когда-то Фитиль, лежали цветы. Дора подошла поближе.
— Как красиво…
Страх испарился из сердца Фитиля: она проявила интерес к его святым, на которых никто раньше не обращал внимания. Дора спросила:
— Это все твое?
Фитиль кивнул и улыбнулся. Потом показал ей все свои сокровища: иконы, катехизис, четки, все-все. Дора рассматривала их с неподдельным интересом и улыбалась. А Профессор не сводил с нее близоруких глаз. Фитиль рассказал историю о святом Антонии, который находился в двух местах одновременно, чтобы спасти от виселицы своего ни в чем не повинного отца. Он говорил с таким воодушевлением, с каким Профессор читал героические истории о мужественных и непокорных моряках. И Дора слушала с таким же вниманием и интересом. Разговаривали они вдвоем, Профессор молча слушал. Фитиль рассказывал о своей вере, чудесах святых и доброте падре Жозе Педро:
— Он тебе понравится, вот увидишь…
Дора была в этом уверена. Фитиль уже забыл, что она может ввести в грех своей юной грудью, своими голыми коленками, белокурыми волосами. Теперь он разговаривал с ней как со взрослой женщиной, которая слушала его с пониманием и сочувствием. Как мать… Только сейчас это пришло ему в голову. И в ту же минуту ему захотелось сказать ей, что он хочет стать священником, что в этом его призвание, потому что он слышит в своей душе глас Божий. Об этом можно рассказать только матери. И она стояла перед ним.
— Знаешь, я хочу стать падре, — проговорил Фитиль.
— Вот здорово! — ответила Дора.
Фитиль прямо просиял. Посмотрел Доре в глаза и спросил взволнованно:
— Думаешь, я заслуживаю? Господь добр, но он может и наказать…
— За что?
— Разве ты не видишь, что наша жизнь полна греха? Каждый Божий день…
— Разве в этом наша вина? — возразила Дора, — ведь у нас никого нет.
Но теперь у Фитиля была она — его мать. И он счастливо рассмеялся:
— Падре Жозе Педро говорит то же самое. Может быть… — Он снова рассмеялся, Дора тоже улыбнулась, радуясь за него.-… может быть, я когда-нибудь стану падре.
— Обязательно станешь.
— Хочешь взять себе Христа-младенца? — предложил он вдруг. Так ребенок угощает свою мать лакомством, которое она же ему и купила. И Дора приняла этот дар, как мать берет конфету у любимого сына, чтобы порадовать его.
И Профессор видел перед собой мать Фитиля, хотя и не знал, какой она была. Он видел ее на месте Доры. И почувствовал зависть к счастью Фитиля.
Они нашли Педро Пулю на берегу. Вожак капитанов песка не вернулся этой ночью в склад. Он лежал на мягком песке и глядел на луну. Дождь уже кончился, теплый ветер разогнал тучи. Профессор лег рядом с Пулей, Дора села между ними. Педро Пуля наблюдал за ней краешком глаза, сильнее надвинув кепку на лоб.
— Вчера ты защитил нас с братом… — обратилась к нему Дора.
— Ты должна уйти отсюда, — ответил Пуля.
Она ничего не сказала, только опустила голову.
Тогда Профессор сказал:
— Нет, Пуля. Она останется. Она нам как мать. Да, как мать.
И повторил:
— Она как мать… Для всех…
Педро Пуля сел, сдвинув кепку на затылок. Посмотрел сначала на Профессора, потом на Дору. Она ответила ему полным нежности взглядом. Для него… Для него она была всем: матерью, сестрой, возлюбленной.
Он смущенно улыбнулся Доре:
— Я думал, из-за тебя все будут с ума сходить… (Она решительно замотала головой). А потом, когда нас не будет, воспользуются случаем…
Дора рассмеялась, а Профессор еще раз повторил:
— Нет. Она нам как мать.
— Ладно, оставайся пока, — сказал Педро.
Дора улыбнулась ему. Это был Он. Тот, кого она ждала всегда, всю жизнь. Даже не осознавая этого, в глубине души она знала, что придет день, и она обязательно встретит Его. Она любила его как сына, лишенного ласки, как отважного брата, как возлюбленного, единственного на всем свете. Профессор заметил, как они улыбаются друг другу, и сказал еще раз, с ударением:
— Она как мать!
Он произнес это с печалью в голосе, потому что для Профессора она тоже не была матерью. Для него Дора тоже была Любимой.
Дора, сестра и невеста
Платье мешало ей принимать участие во многих «делах» капитанов, и Дора сменила его на брюки, которые дали Бузотеру в одном доме в Верхнем городе. Брюки были непомерно велики негритенку, и он предложил их Доре. Но и ей пришлось их укоротить, чтобы были как раз. Дора подвязала брюки веревкой, как это делали все капитаны, а платье служило блузой. Если бы не длинные белокурые волосы, да не наметившаяся грудь, ее можно было бы принять за мальчишку, одного из капитанов песка. Когда она предстала в такой одежде перед Педро Пулей, тот просто покатился со смеху. Наконец он сумел выговорить:
— Какая ты смешная.
Она опечалилась. Педро Пуля перестал смеяться.
— Несправедливо, что вам приходится кормить меня. Теперь я буду участвовать в ваших делах.
Удивлению его не было предела:
— Ты хочешь сказать…(Дора спокойно ждала, когда он закончит фразу)… что пойдешь с нами на улицу, воровать?
— Вот именно, — ее голос был полон решимости.
— Ты с ума сошла!
— Почему это?
— Ты что, не понимаешь? Тебе нельзя. Это занятие не для девчонок. Это дело для настоящих мужчин.