Причём часть пироксилина на госпредприятиях перерабатывали в шашки и продавали на мои же стройки и рудники для взрывных работ. А с мая месяца, как запустится аммиачный цех в Беломорске, я должен был существенно расширить производство тола.
— Мы планируем закончить переоснащение Флота с пироксилина на тол примерно к середине 1904 года. Вот только вдруг японцы раньше нападут? Вот и прошу вас проследить за очерёдностью переоснащения. Это же мелочь, верно?
Все улыбнулись. А зря. Насколько я помнил, в передачах про Русско-Японскую войну жаловались на то, что русские снаряды часто пробивали броню японских кораблей, но либо не взрывались вообще, либо взрывались, уже пройдя корабль навылет. Да и из торпед срабатывала лишь половина. Объясняли это как раз тем, что где-то отсырел пироксилин, а в других случаях подвели слишком грубые взрыватели.
Теперь же можно было надеяться, что в этом варианте истории результаты боев на море окажутся лучше, чем в прошлой версии.
— Следующими у нас идут подводные лодки. Тут особо стараться не придётся. Мы с первого дня участвовали в постройке подводной лодки «Дельфин».
— Ещё бы! — усмехнулся наш свежеиспечённый контр-адмирал. — Только вам и удалось вписаться в условия конкурса! В первую голову — по весу двигателя.
— Именно так. Все дело в нашем топливе. Оно позволяет делать двигатели легче, компактнее и мощнее, чем у конкурентов. Так и тут. Мы не просто единственные вписались в требования по весу и габаритам, но обеспечили при этом даже бо́льшую мощность. Ну и прочие мелочи — аккумуляторы у нас более ёмкие, а небольшое количество ионисторных батарей, позволяет подлодке «прыгнуть», на четверть часа развивая под водой скорость даже повыше, чем в надводном положении. Ну и регенерацию воздуха мы предложили.
— И совершенно напрасно, кстати! — не удержался от подколки Сандро. — Плавают они недалеко, погружаются ненадолго, так что им воздуха не только на дыхание хватает, они даже самоваром пользуются, чаи гоняют.
— Я их понимаю. Под водой в любую погоду прохладно! — свёл всё к шутке я. — Но учтите, подводные лодки в скором времени себя покажут. Не уверен, что в эту войну, но попробовать надо. Так что регенtрация воздуха лишней не будет!
— Ладно. А за чем ещё вы предлагаете мне присмотреть?
— За связью. Вернее, за рациями! Флот потихоньку закупает их, и закупает именно у нас. Если массовая продукция у нас пока уступает по качеству немецкой или британской, то в небольших партиях мы превосходим их, просто за счет применения более передовых радиоламп.
Вообще, как мне представлялось, по радиоделу мы тут опережали историю моего мира лет на пятнадцать-двадцать. Качественные радиолампы мы ещё на рубеже веков научились делать, но и потом не стояли на месте. Рации постоянно совершенствовались. Хватало и других наработок. Закупленные в Америке осциллографы помогли совершенствовать наши рации и радиодетали куда быстрее, чем это делалось бы вслепую. Причём учёные и инженеры очень быстро начали требовать совершенствовать осциллографы. Мол, у этих характеристики слабоваты. Это и радовало, и тревожило. Ведь по заявленным требованиям и конкуренты могли многое понять. Но я ничего не мог с этим поделать. Нельзя объять необъятное, и осциллографы в России мы производить пока не могли. Приходилось закупать.
Зато нашим лабораториям удалось разобраться с амплитудной модуляцией радиосигнала и уменьшить количество помех, так что теперь по радио передавали песни и музыку, переговаривались голосом.
Именно это непрерывное совершенствование привело к тому, что более новые рации на российских броненосцах обеспечивали уверенный приём морзянки на расстоянии до двухсот морских миль, в то время как японские, относившиеся к предыдущему поколению, — только на полсотни. И мало этого, за счет компактности новых раций, их ставили даже на эсминцы. Хотя дальность приёма и передачи у компактной версии была примерно такая же, как у японских раций. А на дистанциях до тридцати морских миль наши рации позволяли связь «голосом», что могло существенно упростить управление боем.
— Да, связь — это важно! И для управления боем, и для разведки. А раз такие закупки уже включены в бюджет, то поторопить сумею. И проследить. Но это всё уже и так делается! Сами говорите, только проследить. А что мы можем новенького предложить?
— Дирижабль! Я ещё в прошлом году начал проектировать к постройке небольшой водородный дирижабль. Материалы самые современные — дюраль и пластик. Движки тоже наши, компактные и мощные. Если «пробьёте» проект, то строить начнём через месяц.
— Это так не делается! Нужно утвердить проект в Морском Техническом Комитете, потом включить его в бюджет будущего года…
— И закончить уже после войны. Верно, Ваше Высочество? Нет уж, давайте делать так, чтобы результат был. Я построю его в кредит. А бюджет рассчитается обычным порядком.
Ну да, а заодно я получу рекламу дюралюминия и наших движков. Причем при малейшем везении — бесплатную.
— Если вы согласны, Александр Михайлович, то дирижабль будет достроен уже осенью этого года. Вполне можно успеть испытать его для флотской разведки на Балтике, потом довести до ума, в том числе, и с учётом требований МТК, а к началу войны перегнать на Тихий океан. Думаю, эта «мелочь» будет весьма полезна и для разведки, и даже для корректировки огня, если что. Причем и на море, и на суше.
— М-да-с! Если сработает, то весьма ценным может оказаться. А почему вы не предлагаете применить для этого ваши самолёты?
— А это пусть вам поручик Семецкий объяснит! Его епархия! Как-никак, первый лётчик в мировой истории!
Юрий наградил меня недобрым взглядом, но отвечать не отказался.
— Видите ли, господа, у самолётов пока ещё очень низкие надёжность и скорость. При чём тут низкая скорость? Ну, сами подумайте, самолёты летают со скоростью сорок-сорок пять вёрст в час, не больше. А ветер средней силы дует со скоростью двадцать пять — тридцать пять вёрст в час. И что у нас получается? А получается у нас, что если вдруг задует встречный ветер хотя бы даже средней силы, он «съест» половину скорости самолёта. И тогда на возвращение может не хватить топлива. Садиться же в море, в лесу или даже на поле, но на территории противника очень опасно для пилота. И сведений не доставит, и сам пропадёт! Про самолет я и вовсе молчу.
— Если же совсем не повезёт, и встречный ветер будет сильнее, то пилота вообще может «сдуть» в сторону моря! — продолжил я. — Так что пока мы экспериментируем, господа.
— И это верно! Горячо поддерживаю. Самолёты ваши пока ещё младенцы. Верю, они себя покажут! — горячо поддержал Сандро. Ну, он и в прошлой реальности стал шефом российской авиации, и активно продвигал данное направление, так что в этой, со своим производством самолётов, ему, как говорится, сам Бог велел!
— Ладно, с этим понятно! Но хотелось бы чего-то действительно эффектного!
— Ну что же, смотрите! — И я выложил на стол пару рисунков.
— Что это?
— Торпедные катера. Небольшие катера, недорогие, несут по две мины Уайтхеда каждый. С калибром пока не определились — есть варианты под пятнадцатидюймовые, как у миноносцев, но возможно, удастся и восемнадцатидюймовые установить, как на самых современных наших броненосцах. Из обычного вооружения — пулемёт.
— Калибр, конечно, впечатляет, но что в этом нового, кроме английского названия? Минные катера уже десятки лет применяются. И мины Уайтхеда они ещё в русско-турецкую войну применяли. Макаров придумал. Но у них и скорость никакая, и радиус действия невысок. Какая же польза может быть от такого «недоминоносца»? — скептически вопросил наш единственный флотский офицер. — Мореходность отвратительная, скорость невысокая, потопить проще простого, да и запас хода будет невелик.
— Скорость невысокая? А что вы скажете про скорость в сорок узлов?
— Сколько?! — в один голос воскликнули Сандро и Горенко.
— Сорок! Плюс-минус три! Так расчёты показывают! Моё топливо позволяет сделать двигатели куда компактнее, чем паровые! — твёрдо повторил я. — И эффективность использования топлива у них выше, так что запас хода будет около трёхсот пятидесяти морских миль.
Да, наши опыты с ребятами из «ладожских паровых двигателей» дали первые плоды — двигатели мощностью в пятьсот и тысячу лошадиных сил. Моторесурс и цена у них пока что не годились для торговых судов, но для Военно-морского Флота вполне подходили.
— Хм! Кажется, я немного погорячился! — отношение Сандро переменилось. — И более того, в малых размерах этих ваших торпедных катеров можно найти и плюсы. Так что да, они заслуживают отдельного названия. Пусть будут «торпедные катера»!
— Пусть будут! — улыбнулся я. — А другие достоинства имеются, вы правы! Невысокая цена строительства и обслуживания, например. И быстрота постройки!
— Это само собой. Но я знаете что предлагаю… Для начала, давайте сократим название. Каждый раз произносить «торпедные катера» слишком длинно! Пусть будут ТК. Или «тэкашки». Так вот, ТК нужно проектировать так, чтобы можно было перевозить их по железной дороге.
Хм. А вот я, кстати, об этом не задумывался. А вот контр-адмирал Романов Александр Михайлович на этом не остановился.
— Знаете, вспоминается мне пароход «Великий князь Константин»[59]! Он в войну с турками знатно отличился. Надо бы нам с вами подумать о носителе «тэкашек». Тогда и радиус их действия существенно возрастёт!
— Мысль интересная! — задумчиво пробормотал я. — Но нам бы до войны хотя бы сами ТК успеть спроектировать и построить.
— Тогда нужен лидер для них. Дозаправить при случае, связь осуществить, спасти экипажи с подбитых катеров, раненых принять…
— Кстати, господа, а что насчёт топлива? — поинтересовался Андрей Антонович. — Из Беломорска на Дальний Восток мы не навозимся!
— Там произведём, на месте! — коротко ответил я.
В Порт-Артуре, а вернее, неподалёку от него, мы уже наметили площадку, чтобы построить химич