– Именно.
– Ничего себе немного, – проворчал Сангре. – Впрячь в одну упряжку коня и трепетную лань. Ну да ладно, где наша не пропадала. Попробуем проигнорировать предупреждение классика. Но обвинение насчет безделья не по адресу. Мы с побратимом уже придумали целую комбинацию по этому поводу. Правда, есть один щекотливый вопрос… – он осекся, покосившись на Буланова, и предложил: – Только вначале закончим с одним, а уж после перейдем к другому. Начали мы с печатей, верно? Вот и давайте добьем их, а то, может статься, Горыня не умеет работать с глиной и придется снова ломать голову, как ускорить процесс.
Они поднялись и дружно направились к лестнице…
Глава 9Не корысти ради
Как выяснилось, их опасения оказались напрасными. Более того, Горыня и ранее при изготовлении своих «забав для души», поначалу прибегал к глине. То есть материал был для него привычным. И вскоре они, донельзя довольные, вернулись обратно в трапезную. Но Изабелла, решив проявить деликатность, не стала настаивать на продолжении, а завела разговор совсем об ином.
Мол, ныне днем ее зазвала к себе княгиня Анна и между делом как бы невзначай обмолвилась о делах своего супруга. Дескать, она и без того переживает из-за расставания с одним из своих сыновей, отправленного в клятую Орду, где хан Узбек может выместить на малолетнем Константине недовольство ее супругом. Так вдобавок ныне услыхала, что и серебра Михаил Ярославич дал ему с собой всего ничего. Нет, дань-то будет выплачена сполна, сколь положено, две тысячи гривен и ни куной меньше, а вот на подарки ему князь-батюшка выделил совсем немного. Выходит, и злопыхателей не подмаслить, и доброхотов тверских не ободрить, чтоб и наперед словцо за них замолвили. А всему виной долги, кои ее муж в прошлый приезд в Орду наделал, когда с Юрием за великое княжение тягался. Сами-то они не столь велики, зато реза[10] такая наросла, ой-ей-ей.
А в заключение Изабелла поделилась своими догадками. Мол, жаловалась княгиня не просто так. Слишком она умна, чтоб выдавать мужнины секреты не особо знакомой женщине – всего-то и виделись раз пять. Да и приглашала она ее к себе в терем за пустяковиной, с которой играючи справится любая знахарка. А учитывая настойчивое желание Михаила Ярославича оставить побратимов в Твери, подаренные шубы и деревеньки, потакание чуть ли не всем их желаниям, можно с уверенностью предположить, что вскоре он сам обратится к ним насчет займа.
– А я-то полагал, что князь нас и впрямь от души наградил, – разочарованно протянул Сангре, – а он с корыстным умыслом…
– Его можно понять, – рассудительно заметил Улан. – И потом, как мне кажется, не придись мы ему по душе, он, даже нуждаясь в серебре, все равно вел бы себя с нами иначе. Слишком порядочен Михаил Ярославич, чтоб лицемерить. Обычное совпадение, вот и все. Но насчет займа я согласен. Думаю, он и впрямь скоро обратится к нам. Вспомни-ка, что он нам сказал, когда мы впервые вышли на него насчет создания дружины, – и он дословно процитировал: – «С серебрецом я ведаю, у вас все хорошо, ажно завидки берут, впору самому на поклон идти и взаймы просить». По-моему чуть ли не в открытую намекнул.
Изабелла недоуменно посмотрела на них.
– Но это же здорово, что он нуждается! – воскликнула она. – Вспомните, мы в любом случае собирались ему помочь, а здесь на Руси я слыхала замечательную присказку: «Дорога ложка к обеду». Выходим, коль вы его ныне выручите, он не просто будет обязан вам, но и станет вашим должником, а расплатиться в ближайшие год-два никак не сможет, следовательно…
– А что, мысль хорошая, – согласился Улан, неизменно одобрявший все сказанное Изабеллой. Но соблюдая политес, он вопросительно посмотрел на Петра.
– Хорошая, – сумрачно откликнулся тот, – но… как бы это деликатно сказать… – Сангре потер переносицу и произнес кодовую фразу, означавшую, что он хочет переговорить с побратимом тет-а-тет. – Мне кажется, донья забыла напоить нашего болезного вечерним отваром.
Та прекрасно все поняла, но тем не менее изобразила на лице неудовольствие и раздраженно заметила, уже вставая:
– Вообще-то amicitia aequalitas.
– Дружба – это равенство, – торопливо перевел Улан, в силу своей склонности к иностранным языкам успевший многому нахвататься от своей дамы сердца.
– Класс! – восхитился Сангре. – Вот потому-то мне и нужны предварительные переговоры с побратимом, чтобы он не подумал ничего лишнего за мою с тобой последующую беседу наедине.
Брови Изабеллы удивленно взметнулись, но она ничего не сказала, лишь благосклонно склонила голову – дескать, объяснение принято.
Дождавшись, когда ее шаги окончательно стихнут, Сангре устало произнес:
– Уланчик, ты мне брат, но извини, я никак не могу позволить тебе присутствовать на нашем с нею разговоре. Речь пойдет за финансы и ты снова станешь излишне нервно реагировать. Ни к чему тебе наблюдать различные перипетии беседы двух маланцев[11]?
– Как… двух?! – вытаращил глаза Улан. – Причем тут Изабелла?! Она же испанка!
– Так тебе что, инквизитор ничего о ней не поведал? – искренне удивился его друг. – Вот странно. То-то я смотрю, что ты никак не реагируешь на мои прозрачные намеки, вроде шерше ля хайфа… Таки чтоб ты знал, ее мамашку звали Юдифь и она – стопроцентная еврейка.
– А ты ничего не путаешь?! И потом, это же инквизитор тебе рассказывал. Он и соврет – недорого возьмет.
– Согласен – брехуны они изрядные, но здесь, как мне кажется, им врать попросту нет смысла. Видишь ли, какую бы лютую страсть ни питали в Европе к творцам бестселлера под названием Ветхий Завет, времена влюбленного в них до смерти дядьки Гиммлера не настали и сама принадлежность к этому беспокойному племени пока не является уголовно наказуемой.
А не веришь богомерзким святошам, сам посмотри раскосым степным оком правде жизни в глаза, – посоветовал Сангре.
– В какие глаза? – не понял Улан.
– В миндалевидные, – невозмутимо уточнил Петр. – Они, безусловно, красивые, но имеют специфический разрез. Я уж не говорю про волнистые волосы и легкую горбинку на прелестном носике.
Улан помрачнел и, сокрушенно крякнув, с досадой ощутимо приложился кулаком по гладко выскобленной желтой столешнице.
– Ты чего? – встревожился Сангре.
– Обидно! – пожаловался его друг. – Она же мне столько рассказывала о своих испанских предках! Выходит, обманывала! Меня обманывала?! Получается, она боялась, что я… – и, не договорив, снова в сердцах шарахнул кулаком по столу.
– Зря ты так про нее подумал, – перебил его Петр. – Она ж не далее как час назад прямым текстом нам с тобой про многострадальный народ своей мамочки выложила. А что раньше осторожничала, тоже понятно. К тому же я сам немного виноват, ляпнул ей как-то еще в Литве, про то, что мы с тобой розыскники. Потом лишь дошло, когда она от моего сообщения побледнела и стала допытываться, чем конкретно мы занимаемся. Дело в том, что розыск по латыни звучит как «инквизицио», то бишь весьма схоже с профессией ее злейших врагов, сечешь? Но лгать она никогда не лгала. И та часть биографии, коей она честно с нами делилась, голимая правда, поскольку в Испании ее мамочку повстречал знатный вдовец и прямой потомок Сида Компеадора.
– Погоди, погоди, но тогда получается, что Изабелла…
– Полуиспанка, – подхватил Петр. – Наполовину – потомок героя, а на вторую хоть и не из славного города Одессы, но имеет общие корни с подавляющим большинством одесситов. Я имею ввиду Авраама, Исаака, Иакова и косорукого дядьку Моисея, который так и не сумел с первой попытки донести каменные плиты с божьими законами, грохнув их по пути. Слушай, – изумился он, – неужто у тебя и мысли не возникало, что она полуеврейка, а исходя из их законов таки вообще чуть ли не целиковая?!
– Говорю же, меня ее национальность никогда не интересовала, – передернул плечами заметно повеселевший (все-таки не обманывала) Улан. – Имена, правда, в ее рассказах попадались странные, помнишь, она про Маймонида какого-то не раз упоминала, прапрадеда своего, но ведь иностранные же. Откуда мне знать, какие они у испанцев…
Петр весело фыркнул:
– Ха! У испанцев! Це ж такой щирый еврей, что ого-го. Круче его только ихний Сусанин, в смысле дядька Моисей. Короче, попал ты, друг ситный, как кур в ощип. Да и не мудрено, – и он с лукавой улыбкой процитировал:
Еврейская девушка – меж невест —
Что роза среди ракит!
И старый серебряный дедов крест
Сменен на Давидов щит[12].
– Это ко мне не относится, – буркнул смущенный Улан. – Я христианином никогда не был.
– Ах да, ты ж у нас буддист, – спохватился Сангре. – Впрочем, и она не иудейка, равно как и ее мамашка – перед свадьбой окрестили, как положено, назвав Марго. И все равно придется тебе променять лотос Будды на серебряный крест, то бишь устоить небольшой заплыв в корыте, в смысле, в купели.
– Надеюсь, ты сам-то не из антисемитов, и не собираешься менять к ней отношение из-за того, что она… – вдруг спохватился Буланов.
– Тю на тебя! – возмутился Сангре. – С чего ты взял?!
– Да лекция одна по психологии припомнилась, – замялся тот. – Мол, одним из основных качеств авторитарной личности является антисемитизм и вообще ксенофобия. А ты по всем признакам как раз и есть авторитарная личность. Опять же черносотенцы почему-то в памяти всплыли, погромы разные, вот я и… – он виновато развел руками, продолжая пытливо смотреть на друга.
Сангре вздохнул и уныло пожаловался:
– Вот она какая поганая штука – любовь. А ведь некогда числился в умниках. Даже постепенно стал приходить в себя и вдруг на тебе – новый приступ. Уланчик, ненаглядный ты мой, – ласково улыбнулся он побратиму, – таки напоминаю, что о ее еврейских корнях я, в отличие от тебя, узнал аж полгода назад и, как видишь, до сих пор не скрежещу зубами, стерев их до самых пяток.