– Да хоть через сто, – перебила Изабелла и судя по равнодушному тону, было видно – её и впрямь не интересуют сроки отдачи.
– То есть как? – опешил Петр.
Было с чего. Вообще-то обсуждение процента, который он должен был выплатить Изабелле за пользование кредитом, являлось главной целью затеянного разговора. И на тебе. Он даже не успел начать, а его оборвали, не пожелав выслушать. Или обычно подхватывавшая мысль собеседника на лету Изабелла на сей раз его не поняла? Тогда…. Сангре хотел пояснить, что она его не поняла и он собирается честно вернуть все до последней куны. Единственное, что он хотел бы…, – и осекся на середине, недоуменно глядя, как она отрицательно качает головой.
– Это ты меня не понял, благородный идальго, – улыбнулась донья и ее узкие женские ладони мягко легли на запястья рук побратимов. – Помнится, некогда в Литве два храбрых рыцаря ради меня рисковали своими жизнями. И хотя вы вскоре узнали, что я на самом деле бежала от угрозы быть схваченной и обвиненной в ереси, вас это не остановило.
– Пустяки, – небрежно отмахнулся Петр. – На нашем месте любой другой бы…
– Любой?! – почти выкрикнула Изабелла. – Любой другой, услышав десятую часть того, что вам обо мне наговорили, охотно выдал бы меня инквизиторам, спасая свою душу и тело, а вы… Вы по-прежнему были готовы на все ради жалкой еретички, вдобавок подозреваемой в сношениях с дьяволом. Я этого никогда не забуду. Поначалу мне помыслилось, каюсь, что все заключается в жажде наживы некоего идальго, но тот, удостоверившись лишь в том, что долговое обязательство купца при мне, даже не удосужился прочесть его.
– Языками не владею, – проворчал Сангре.
– И не попытался отнять, – продолжила Изабелла. – А ведь считал, что оно на безымянного предьявителя. Да и потом, когда мы приехали в Тверь, наше серебро хранилось в одном общем сундуке. Впрочем, какое там наше. Моих там было – ты правильно сказал, кабальеро – всего триста гривен. Если учесть обещанный мною, но так до сих пор не выплаченный выкуп за кузена, это даже меньше, чем ничего. Меж тем ткани и меха на мои новые платья, шубы и прочее, стоили куда дороже вашей одежды, но ни один из вас ни полсловом, ни намеком не…
Голос ее прервался, глаза наполнились слезами, но она держалась, не давая им скатиться по щекам, и, глубоко вздохнув, упрямо продолжила говорить.
– А вы никогда не задумывались о том, чего стоит простое спокойствие души? Хотя да, вам такие думы в голову не приходят, ибо вы сильны как телом, так и духом. А вот моё сердце впервые за последние десять лет обрело безмятежность и покой, ибо уверено: рядом те, кто никогда не оставит меня в беде, защитят, уберегут, выручат, а надо – спасут, закроют от беды, подставив под удар свою грудь. И это при том, что они знают обо мне всю правду. Говорить после такого о долге передо мной, да еще и о резе, с твоей стороны, благородный дон Педро де Сангре, просто… неучтиво. Да что там – глупо, ибо я счастлива внести хоть какую-то лепту в нашу казну. Признаться, я удивлена твоей недогадливости. И вдвойне удивлена тому, отчего ты, – обратилась она к Улану со слезами на глазах, – знающий меня гораздо лучше своего побратима, не остановил его, когда он начал…
– Он не мог вмешаться, пообещав молчать, – торопливо пояснил Сангре.
– Тогда понятно, – кивнула Изабелла. Она поднялась из-за стола и не столько спросила, сколько поставила точку. – Я надеюсь, сегодняшний разговор о долгах друг перед другом больше никогда не повторится? – и, не дожидаясь ответа, величаво направилась к лестнице.
Только тогда, оказавшись спиной к обоим, она позволила себе украдкой промокнуть платочком под глазами – все-таки не сумела сдержала слезы. Проводив ее взглядом, Улан потрясенно обернулся к другу. Глаза его буквально горели от восторга.
– Нет, ты понял?! – напустился он на Петра. – А ты не хотел, чтобы я присутствовал при вашей беседе!
– Извини, промашку дал, – развел тот руками. – Но кто ж знал, что дочка ухитрилась взять от родителей все самое лучшее: от мамочки красоту, а от рыцарственного папашки широту души, – и тяжело вздохнув, скорбно посетовал: – Сдается, задача несчастного одессита усложняется. Впредь ему придется заботится сразу о двух финансовых недотепах. О горе мне, о горе!
Глава 11Повседневная работа, или Будущие граждане Одессы
Подготовка к отъезду Улана завершилась в установленные им самим сроки. Взял их Улан не с потолка, но выяснив, когда собирается отчалить от тверской пристани купеческий караван, идущий в Орду. Поначалу казалось, уложиться в эти жесткие – меньше трех недель – рамки не удастся, однако успели.
Заготовленное письмо со свинцовой печатью князя Юрия побратим Петра поместил в обычный деревянный ларец. На первый взгляд казалось, что укрытие не совсем надежное, но Буланов заказал столяру устроить в нем аж два потайных схрона.
– В случае обыска найдут первый и успокоятся, – заметил он. – Тем более он как раз самый тяжелый, с золотом. К тому же второй тайник вообще заделан наглухо и чтобы его извлечь, надо разломать ларец.
Сангре идея друга так понравилась, что он, выяснив, кто ему такое изготовил, велел искусному столяру сделать сразу три штуки. Один – в Литву, второй – в Орду, а третий про запас. Настоял Петр и на том, чтобы Улан развинтил бинокль, взяв один из монокуляров себе. Мол, кто знает, что там ждет в пути. Да и в качестве подарка тамошнему падишаху может пригодиться. Разумеется, лучше обойтись без такой жертвы, но в крайнем случае, если не поверят в его полномочия, столь необычная вещица – самое то.
Свой вклад в подготовку Буланова к отъезду внесли и дамы. Изабелла снабдила его различными лекарствами на разные случаи жизни, но преимущественно для скорейшего заживления ран, а Заряница клятвенно заверила, что первые несколько дней закупать провизию им не придется вовсе – она все приготовила.
Тех, кто должен был сопровождать его, Улан отбирал лично, но взял немногих – помимо оруженосца с телохранителем всего восьмерых, заявив, что для скромного купца, каковым по легенде он является, больше никак нельзя.
– Скромного ли? – хмыкнул Сангре и повел его осматривать товар, который Улану предстояло везти в Закавказье.
Увидев его, Буланов присвистнул. Было с чего. Меха, приготовленные Петром для продажи, впечатляли. Чего стоили одни черные соболя, отливающие благородной сединой. Да и прочие мало чем уступали им по красоте.
– Ты сколько гривен на них спустил? – ужаснулся Улан. – Оно ж стоит никак не меньше…
– Вот еще! – фыркнул Сангре, услыхав названную другом сумму. – За такие бабки я бы всю Тверь скупил. А меха мне чуть ли вдесятеро дешевле обошлись.
– А ты часом не того? – усомнился Улан. – Не воспользовался тем, что рулишь дружиной правопорядка?
– Грустно, девицы, – вздохнул Сангре. – Грустно слышать такое обвинение в использовании служебного положения в корыстных целях. И от кого – от побратима.
– Да нет, я чего, – замялся Буланов. – Но мне показалось, что чересчур дешево, вот и…
Петр усмехнулся и честно раскололся, как он, услыхав литовскую речь, подошел к купчишкам и продемонстрировал им перстень Гедимина.
– Веришь – нет, хотел всего-навсего спросить, где и у кого меха прикупить, а они как накинулись на меня со своими предложениями. Ну не отказывать же людям. Да и остальные достались тоже, можно сказать, по блату.
Заряница, стоявшая рядом и с восторгом оглаживающая черную соболиную шкурку, понимающе кивнула и усмехнулась.
– Ты бы, Улан Тимофеевич, со мной как-нибудь по торжищу за-ради любопытства прошелся и узрел, почем мне снедь достается – вовсе бы обомлел. Чуть ли не задарма, прямо в руки суют, лишь бы взяла. А коль куплю, так благодарят, ровно я им одолжение сделала.
Улан еще больше помрачнел и поинтересовался у девушки, но при этом отчего-то осуждающе глядя на друга:
– А не просят при этом, чтобы ты за них словечко перед этим гавриком замолвила? – кивнул он на Сангре.
– Не без того. Но это ранее, поначалу, ажно три седмицы назад. А Петр Михалыч мне наказ дал: ежели кто о чем попросит, враз товар обратно ему на прилавок класть, а самой молчком уходить. И вовсе без уплаты ни от кого ничего не принимать. Потому я и поведала, что мне купли не вовсе задарма обходятся, а почти.
Сангре при этих словах надменно подбоченился и фыркнул:
– Что, съел, друг ситный?! – и он совсем по-мальчишески показал другу язык. – Будто не знаешь. Я ж отродясь мзды не брал.
– Все равно как-то не того, – проворчал Улан. – Во всяком случае такие полуподарки чересчур напоминают обычные взятки.
– Дурак ты, братец, – хмыкнул Петр. Но не обиделся, сочтя обвинение настолько глупым, что не его не стоило принимать во внимание. Вместо этого пояснил: – Это ж своего рода людская благодарность, за ликвидацию поборов. Точно, точно, а не веришь, пошли со мной, продемонстрирую. Слушай, а и впрямь, пошли, а? – загорелся он. – Уматываешь-то черт знает на сколько, и когда еще тебе доведется по тверским торжищам прошвырнуться, неведомо. А то бродишь цельными днями невесть где, а пройтись по ним хоть разок не удосужился, – и видя колебания друга, добавил: – В конце концов пусть сегодня будет твой маленький выходной. Чай, заслужил.
Улан чуть помедлил, но после недолгого колебания махнул рукой.
– Пошли. Заодно к портному Ганте загляну, да штаны свои заберу с кафтаном. Надеюсь, хоть сегодня окажутся готовы. Представляешь, чуть ли не целый месяц тянет с пошивом.
– Гантя, Гантя. Знакомое имечко, – нахмурился Петр. – В годах мужик, плешивый и носом постоянно шмыгает, да?
– А откуда ты его знаешь? – удивился Улан.
– Помнится… – начал Петр, но отмахнулся. – Неважно. А по поводу затяжки – сам виноват. Надо было сказать, что ты не кто-нибудь, а мой побратим.
– И что бы изменилось?
– Отношение, – ухмыльнулся Сангре. – Не веришь? Ну ладно. Тогда зайдем к нему вместе.
Но портной Гантя жил в посаде, и чтобы добраться до него, требовалось миновать главное торжище, расположенное на главной площади самого города. А пройти мимо Петр отказался наотрез, заявив, что сейчас продемонстрирует, за что люди столь по-доброму относятся к нему и, соответственно к его друзьям и Зарянице.