Как оказалось, обоим Гедимин выделил вполне комфортабельные помещения. Каждого разместили в отдельной подклети. Невелики, три на три метра, но сухие и теплые. С мебелью не ахти, но стол, стул и топчан для сна имелись. Матрац из свежей соломы, подушка вполне мягкая, шкур, заменяющих одеяла, в достатке. Да и кормили их нормально, без изысков, но сытно.
Дитрих смотрелся сносно. Похудел слегка, но в остальном полный порядок. С Бонифацием хуже. Очевидно, само осознание пребывания в плену тягостно воздействовало на кузена Изабеллы. Да и вынужденное безделье, особенно в молодые годы, подчас изнуряет человека куда сильнее, чем тяжелый труд. Словом, бывший тамплиер и впрямь выглядел так себе – неестественно бледное лицо его приобрело нездоровую одутловатость, да и двигался он как-то вяло, заторможенно. Правда, увидев Сангре, он оживился, заулыбался, и, хотя до румянца на щеках не дошло, но нее-естественная бледность запропала. Однако прошло пять минут, десять, пятнадцать, и… все вернулось на круги своя.
– Ты бы его хоть на прогулки выпускал, – уходя, посоветовал Гедимину Петр.
– Сам не хочет, – пожал тот плечами.
Вот даже как. Получалось, надо срочно вывозить парня на Русь, иначе окончательно пропадет. И тут же подоспел кунигас с тем же советом.
– Ты бы и впрямь, когда Рагнит возьмешь, забрал его с собой. Глядишь, и отойдет.
Ну как мысли читает, зараза. И, разумеется, не упустил случая намекнуть, что если замок взят не будет, ни о каком вывозе речи быть не может.
– Думать стану, – мрачно заявил Петр, слегка покривив душой. На самом деле он собирался поразмыслить об ином: как уговорить кунигаса назначить за свою грамотку иную цену.
– А долго ли? – осторожно поинтересовался Гедимин.
– Надеюсь, дня три хватит.
– Это хорошо, – кивнул кунигас и осторожно посоветовал: – А не лучше ли тебе за это время проехать к Рагниту. Глядишь, при виде самого замка быстрее что-нибудь на ум придет. Да и я, пожалуй, вместе с тобой прокачусь.
Сангре чуть помедлил и решил согласиться. В любом случае следовало создать у Гедимина вид, что он, Петр, делает всё возможное, дабы придумать новую хитрость. А если она никак не хочет придумываться, не его вина. К тому же и карты бабы Фаи, к коим он прибегнул, рекомендовали не торопиться с принятием решения и сулили удачу в рискованном мероприятии.
…Дорогу к Рагниту выбирали приданные его отряду люди кунигаса. И когда они, спустя пять верст после того, как миновали Бизену, свернули с дороги круто вправо и направились по небольшой тропинке, пролегающей по мрачному лесу, Сангре не заподозрил с их стороны подвоха. Правда, через полчасика все-таки спохватился, поинтересовался, отчего повернули, но удовлетворился логичным ответом: следуя далее по дороге, можно запросто нарваться на крестоносцев.
После очередного крутого поворота в ноздри резко ударил въедливый запах гари. Сангре поморщился, стараясь дышать ртом. А через минуту они выехали на пепелище. Им оказалась лесная полянка, очертания которой показались Петру знакомыми. Правда, весьма смутно.
– Что по сторонам оглядываешься? – равнодушно поинтересовался Гедимин. – Или знакомо?
– Святилище богини Мильды, – неуверенно произнес Сангре.
– Верно, – подтвердил кунигас. – Ишь ты, признал.
Петру невольно припомнилась главная жрица этой богини вайделотка Римгайла, а услужливая память моментально выдала пару постельных эпизодов с ее участием. Что и говорить, азартная дама. И главное – без предрассудков и условностей. Даже не взирая на недавние – всего-то пара недель прошло – ночи с Заряницей, пониже паха у него что-то предательски зашевелилось.
Сангре с подозрением покосился на Гедимина, начав догадываться, что они заехали сюда неспроста. «А ведь с него станется, чтоб меня уболтать, и Римгайлу сюда из-под Вильны вызвать», – пришло ему на ум. Он невольно посмотрел по сторонам, ожидая ее появления.
– А вайделотку свою ты напрасно выглядываешь, – буркнул Гедимин.
– Никак замуж вышла? – осведомился Сангре, испытывая некоторое облегчение (зато теперь перед Заряницей неудобно не будет) и одновременно – чего уж там таить – легкое сожаление. Ну, нравилось ему кувыркаться с Римгайлой в постели. Эдакий азартный экстремальный секс на грани выживания, когда понятия не имеешь, встретишь утро бездыханным или, как подлинный герой, сумеешь стойко выдержать все атаки и не осрамиться. И потом, когда ты, не выдержав искушения, предаешься ему, но затем возвращаешься к жене, это не измена. Иное дело, если ты и позже постоянно думаешь о ней. Во всяком случае, Петр считал именно так.
– Не вышла, – мотнул головой кунигас, пояснил: – Она ныне в чертогах своей богини Мильды.
– Умерла?! – охнул Петр.
– Погибла, – поправил Гедимин. – Рыцари сожгли. Заживо. Прямо тут. Привязали к дубу и….
И он принялся неторопливо рассказывать, как она через месяц после отъезда Сангре упросила Лиздейку вернуть ее святилище из-под Вильно обратно под Бизену. Мол, Христмемеля больше нет, следовательно, врагов опасаться нечего, а старое место куда лучше нового: и красивее, и намоленнее, и вообще… Тот ее и отпустил. Кто ж знал, что крестоносцы заявятся с тайным набегом из-под самого Рагнита. Стража не подвела, дала знать, запалив сигнальный костер, но когда Кейстут примчался с отрядом к святилищу, нашел одни головешки – все, что осталось и от дубов, и от людей.
– Во славу божию, – рассеянно добавил Гедимин и, помедлив, добавил: – Злые у твоего Христа служители. У моих богов они куда добрее.
– Злые, – рассеянно подтвердил Сангре, потрясенный страшным известием, еще раз обводя полянку-пепелище тяжелым долгим взглядом. Комок, подступивший к самому горлу, проглотить никак не получалось, и он прошипел Яцко:
– Кубок меда налей! Нет, лучше два, – и когда тот поднес их, Петр протянул второй кунигасу. – Помянем.
Опустошив свой одним махом, Сангре задумчиво протянул, крутя в руке пустой кубок:
– Стало быть, крестоносцы. Ну-ну. А скажи-ка, вы пленных для жертвы Перкунасу по каким-то особым признакам выбираете или как?
Гедимин внимательно посмотрел на него и пожал плечами.
– Чем знатнее пленник, тем лучше. Но не думаю, что мой криве-кривейо воспротивится твоему выбору, если ты сам захочешь отобрать их для жертвенного костра.
– Захочу, – хрипло выдохнул Петр. – Обязательно захочу.
Он хотел было предложить выпить еще по кубку – ярость так и не отпустила – но в этот самый миг как назло к кунигасу из Трок прискакал гонец. Вести, по всей видимости, оказались достаточно серьезные, поскольку кунигас, внимательно вчитавшись в свиток, кисло поморщился и, буркнув, что неотложные дела требуют его скорейшего возвращения, спешно повернул коня обратно.
Сангре был бы весьма удивлен, узнав, что на самом деле грамотка, привезенная гонцом, содержала малозначимый текст прошлогоднего послания от одного из доверенных купцов в Риге. Еще больше он удивился бы, если бы ему сказали, что кунигас вовсе не умеет читать. Просто ему требовался веский предлог удалиться, поскольку изначальная цель Гедимина заключалась в том, чтобы продемонстрировать Петру сгоревшее святилище – место гибели Римгайлы. И теперь он неспешно возвращался обратно в Троки, мысленно хваля хитроумие своего криве-кривейо. Умница Лиздейка предсказал все точно, и ныне у кунигаса не было сомнений, что загадочный испанец не просто согласится, но возьмет замок.
Он припомнил перекошенное от ярости лицо Петра, влажные от подкативших слез глаза, прокушенную до крови губу, его вопрос насчет пленников для костра, и мысленно поправился: «А может, и не один Рагнит»…
Глава 17Кура и Аракс против Орды…
Стоящий перед Булановым в шелковом цветастом халате и нарядных расписных сафьяновых сапогах вельможа по имени Чобан был хмур. Недоверчивость сквозила во всей его коренастой плотной фигуре, не говоря уж о буравившем Буланова остром взгляде, вырывавшемся, подобно стреле, из-под узких щелочек небольших глаз под тяжелыми веками.
Впрочем, иного Улан и не ожидал. Уж больно опытен был сей вояка, успевший повоевать еще при деде нынешнего падишаха, а также при дяде и отце нынешнего правителя. И не просто повоевать, но сделать нешуточную карьеру, добравшись до должности улусного эмира – одной из наиглавнейших в государстве Хулагуидов. Тут и дураку понятно – дабы достичь таких высот и уберечь голову от различных наветов и оговоров, надо иметь не только способности полководца, но иострый ум.
И он в душе еще раз порадовался тому, что, будучи еще в Твери, не пожалел времени на предварительные беседы с купцами, прибывшими из этих краев. Зато теперь он не просто знал, с кем ему предстоит иметь дело, но и успел достойно подготовиться к разговору. И самое главное – грамоту от имени московского князя Юрия они с Петром после долгого обсуждения адресовали не падишаху, но именно Чобану.
Чтобы добраться до Чобана, Улану, оставившему свою ладью вместе с людьми подле Баку, пришлось затратить полторы недели. Но впустую они не прошли. Во-первых, он успел худо-бедно, но освежить в памяти монгольский язык, который в эти времена изрядно отличался от современного калмыкского. Во-вторых, за время своего путешествия к месту летней откочевки Чобана, он, внимательно оценив местность, сумел окончательно прояснить для самого себя, что он в силах предложить всесильному улусному эмиру.
Первоначальное недоверие Чобана Улана не смущало. Главное, эмир его выслушал. Да, были каверзные вопросы с его стороны. Мол, отчего посланец князя Юрия прибыл без свиты, поскольку сопровождавшие его два воина – оруженосец Вилкас и телохранитель Кантрус – все равно что ничего. И откуда у его князя взялись сведения о готовящемся нападении Узбека? А вот самому Чобану купцы, торгующие в Орде, сообщают иное – хан ведет прежний образ жизни и ныне как и в былые годы неторопливо кочует по степи.
Однако Буланов ответы на эти вопросы заготовил заранее. Дескать, отсутствие сопровождающих вынужденное – миссия-то у него тайная. Сведения же совершенно точные – Узбек поделился ими с князем Юрием еще год назад как со своим родичем, ведь его жена Агафья-Кончака – родная сестра Узбека. Правда, ныне ее нет в живых, но хотя Юрий и не виноват в ее смерти, хан необоснованно виноватит именно его. То есть сейчас его положение резко изменилось и московскому князю весьма обидны несправедливые ханские слова.