– Но почему Чобан должен верить тебе? Ведь Юрий – данник Узбека. И пускай он именует себя господарем всея Руси, ярлык на это княжение вручил ему сам хан, – вопрошал во время первой из встреч толмач, одетый в пестрый, изрядно засаленный халат. Знание языка Улан благоразумно скрыл, да и не столь хорошо он знал его средневековую версию, чтобы говорить без переводчика. – Получается, он, подобно ядовитой змее, кусает своего покровителя. Тогда какая вера может ему быть? Предавший единожды, предаст и в другой раз. И почему князь адресовал грамотку не самому падишаху, но эмиру?
И Улану приходилось вновь и вновь терпеливо пояснять, что как раз верить ему абсолютно не обязательно, ибо настоящий друг познается не на словах, а в делах. Потому Юрий и решил вначале доказать свою искренность и преданность новому союзнику, направив своего посланника к эмиру Чобану и желая внести хоть какой-то вклад, пускай и весьма ничтожный, в его грядущую победу. Кроме того, у московского князя попросту нет возможности предать падишаха.
– Мудрые говорят: самый верный союзник для любого правителя – это тот, кто не имеет общей границы с его государством, – напомнил он. – Между нами ее нет. То, что Узбек ближе к зиме вторгнется в Ширван[30], мне доказать нечем. Но если прямо сейчас отправить пару верных смышленых купцов в Орду, то по возвращении они непременно расскажут, что на обычной кочевке не бывает такого количества туменов.
Имелся и еще один щекотливый нюанс. Чобану не очень-то понравилось, что Юрий прислал своего посланника в качестве помощника в предстоящей войне. Дескать, не считает ли князь, будто верные слуги властелина всего сущего не в силах сами разбить Узбека?
– В силах, – согласился Улан. – Но речь идет о другом. Согласись, мудрый эмир, что поражение врага и его разгром – не одно и то же. А в интересах князя Юрия, чтоб ты не просто разбил ханские тумены, но уничтожил их полностью, дабы никто не вернулся обратно в степи Дешт-и-кипчак.
– Урусит так ненавидит потомка Батыя?
– Позволь мне быть откровенным с тобой, эмир и пообещай, что ты не повелишь наказать меня за речи, которые могут показаться тебе непочтительными или дерзкими, – попросил Улан и, удостоившись утвердительного кивка Чобана, простодушно заявил: – У любого умного правителя в сердце не должно быть места для таких глупостей, как ненависть, месть, любовь и прочее. Выгода для своего государства – лишь она должна властвовать в его голове. Свою выгоду князь Юрий видит в том, чтоб ни один из воинов хана Узбека, пришедший на земли падишаха, впоследствии никогда не смог прийти на Русь с отточенной саблей в руке.
– Твой князь умен и хочет чужими руками одолеть своего врага, – задумчиво констатировал Чобан и вновь проницательно уставился на Улана.
– Потому что его собственные руки слишком слабы, – пояснил Буланов. – Но разве выгода самого эмира не превышает во сто крат выгоду моего князя? Ведь если вместе с жалкими остатками туменов в плен попадет и сам Узбек, великий эмир падишаха Чобан сможет беспрепятственно перевалить через горы Кавказа и вторгнуться в его владения, покорив для своего повелителя страну, где его многочисленные табуны встретят огромные степи с обилием воды и сладкими травами. Уверен, справедливый падишах передаст эти земли именно тому, кто завоевал их для него.
– А если хан не попадет в плен?
– Что проку в полководце, не имеющем войска? – пожал плечами Улан. – Будь он умен, подобно Искандеру Двурогому, тогда да, он мог бы быстро собрать новые тумены. Но те, кто придет по зову Узбека, соберутся нескоро, помня о несчастной судьбе своих предшественников. По той же самой причине они станут сомневаться в его победе. Даже львы, ведомые оленем, превращаются в обычное стадо. Что уж говорить о стаде, где львов нет вовсе.
– Так уж и нет?
– Они есть в нем сейчас. Именно потому моему князю и хотелось бы, чтоб эти львы нашли свою смерть здесь, в Ширване.
Глазки эмира окончательно исчезли под тяжестью морщинистых век, перестав пытливо буравить своего собеседника. А судя по чуточку разошедшимися в стороны уголкам рта Чобан даже соизволил улыбнуться. Так, слегка. И наконец-то последовал еле заметный кивок, означавший, что эмир поверил.
И вот теперь Улан, благодаря милостивому дозволению Чобана, вносил свой вклад в предстоящий разгром, поясняя, как лучше по его мнению совершить тайный обход войска Узбека, чтобы в нужный час зажать его тумены в железные тиски. Разумеется, советы он давал в эдаком вопросительном стиле: «Не кажется ли великому улусному эмиру, что надо заранее приготовить на западе два тумена и в нужный час бросить половину к Дербенту, окончательно зажав Узбека в кольцо? А не считает ли эмир, что следует оставить несколько сотен своих людей в тех краях и вовсе не вывозить местных жителей? Да, это будет жертва, но благодаря ей удастся усыпить бдительность полководцев Узбека – пусть до конца уверятся, что ордынское войско никто не ждали. А как думает великий улусный эмир, может, стоило бы… А отчего бы великому эмиру…»
Но главное ноу-хау Улан приберег напоследок, когда они добрались до полноводной Куры. Эта идея зародилась в его голове давно, еще когда он пробирался к Чобану – уж больно все к тому подталкивало. Левый берег, на который выйдут тумены Узбека был, как по заказу, низкий, да и далее на севере сплошь тянулась равнина. Получалось, если справа, подле ее притока Аракса, соорудить водохранилище, а в верховьях Куры вдобавок устроить плотину и затем в нужный момент открыть все шлюзы, мало никому не покажется. Словом, смотрите эпизод фильма «Властелин колец», когда живые деревья рушат плотину и грозный вал воды сметает на своем пути толпы злобных орков. Или… ордынцев.
Вдобавок, на пути к Дербенту кое-где проход между горами и Каспийским морем сужался до двадцати пяти километров, если не меньше. Достаточно было выставить там всего тумен, и ордынские воины неминуемо в него упрутся. А если их сзади станет подгонять вода, получится совсем красота: давка, неразбериха, задние в панике топчут передних… Это ж сказка, песня!
Кроме того, миновав проход, жалкие остатки войска доберутся от силы до Дербента, который можно захватить заранее. А помимо этой крепости прохода на Северный Кавказ вообще не существует.
И хотя идея с водной стихией была Чобану в новинку, он понял ее вмиг. Да и как не понять, когда Улан постарался продемонстрировать все как можно нагляднее, то есть стоя на высоком правом берегу, вдобавок еще и укрепленного нехилым земляным валом, и указывая на раскинувшуюся перед ними низкую долину. Великий улусный эмир даже закурлыкал (очевидно, изображая смех).
– Что ж, действуй, – кивнул он. – А что касается плотины, я повелю эмиру Курумиши, и он пришлет тебе людей из Грузии. Насчет водохранилища повеление получит ширваншах Кей Кубад.
– Но мне понадобится очень много людей, – предупредил Улан. – И кроме того, чтоб нашу тайну никто не узнал, надо объяснить строительство другими, мирными причинами. Мол, для лучшего орошения земель, и прочее.
– Пусть так, – важно согласился Чобан. – А что до людей, то ты их получишь столько, сколько нужно, – заверил он. – Кей Кубад будет счастлив помочь мне, отцу своей любимой старшей жены. А мне надо в Солтанию, дабы предстать перед падишахом и сместить одного… умника, – он вновь мечтательно прищурил глаза, закурлыкал от предвкушения грядущей небывалой победы и, оставив с Уланом сотню своих людей, был таков.
«Уф», – устало вытер со лба пот Улан. Давала о себе знать закавказская жара, да вдобавок постоянное напряжение от общения с эмиром. Но теперь все позади. Точнее, жара осталась, но от нее спастись несложно – река под боком. Правда, предстояло подсчитать объем будущего водохранилища, чтобы успеть закачать в него, но это обычные технические детали. А еще Улану отчего-то припомнились оставленные в Твери Сангре, Изабелла, Заряница, и он с легким беспокойством подумал, как там идет дело с монетами, да и с Литвой – успеет ли Петр управиться со всем без него. Впрочем, его побратиму общаться с Гедимином, скорее всего, в разы легче, чем было бы ему самому.
И вновь припомнились последние минуты расставания.
– In nomine patris, et filii, et spiritus sancti. Amen[31], – перекрестила его на прощание Изабелла, которой он так и не признался в любви – опять не хватило смелости.
Смешно получилось, столько теплых нежных слов он хотел ей сказать, а в конечном счете сам их услышал от нее. Про любовь она, конечно, не говорила, но в ее словах звучала неподдельная доброта и забота. Изабелла обещала ждать и верить, что он вернется, и просила беречь себя.
Да и Заряница на сей раз не косилась ревниво на донью. Застенчиво прижавшись к Петру и то и дело оглядываясь на него, словно до сих пор не веря своему счастью, она тоже наговорила много чего. Ну и всплакнула, не без того.
Сангре был последним.
– Ну, давай, старина, – он шмыгнул носом, крепко обнимая друга, и нарочито бодро произнес: – Если чего, пароль для связи: «Дубина с Нижнего Тагила». Отзыв: «Ты, зараза, на себя погляди!»
Дойдя в своих воспоминаниях до этого места, Улан в очередной раз весело улыбнулся. Ну не может Дон без своих хохмочек. Даже в такой миг и то. Хотя… Может, потому и шутил, чтоб грусть-печаль разогнать. Это он виду не подавал, а на самом деле, поди, тоже сердце щемило, вот и хорохорился.
– Ах да, – спохватился Сангре. – Забыли мы с тобой оговорить условный знак, означающий, что тебя или меня заставили писать под диктовку. Давай сделаем самое простое – подпишемся своими полными именами. Ты – Тимофеич или Буланов, а я – дон Педро де Сангре. Запомнил?
– Не думаю, что у нас вообще будет возможность написать друг другу, – возразил Улан. – Это ж жизнь, а не кино.
– На всякий пожарный случай, – заупрямился Петр.
– Ну хорошо, а если мы пишем не под диктовку, тогда как подписывать?
– Ставь внизу обычное. Ну-у, там «Красный кирасир», «Зеленый драгун» или нечто в этом роде.