ом ты хорошо удумал, князь, совсем хорошо.
Взгляд его до этого скользил по сундукам в княжеском шатре, словно оценивая, сколько лично Кавгадыю достанется по окончании суда при дележке имущества тверичей, но теперь притормозил на Петре. Маленькие гадючьи глазки, зорко выглядывавшие из-под припухших век, буквально впились в Сангре, словно пытаясь просчитать, насколько этот парень, оказавшись в опасной близости к хану и его духовному наставнику, может изменить соотношение сил.
– Надо же, сколько он всего у тебя ведает! Отчего в Твери не похвалился таким умным гусляром? – продолжал мурлыкать темник. – Зачем его от своего старого друга скрывал? И сильный какой. Без оружия с Романцом управился, а ведь у мытника нож был. Правильно сказал великий Узбек, то кара Аллаха, нельзя запрет ханский нарушать. Правда, – он хитро зажмурился, – и я немного помог, молвил хану слово в защиту твоего гусляра. И не не одного хана, но и еще кое-кого попросил. Думаешь, просто так Занги-Ата за твоего Петра заступился? Не-ет, то я ему подсказал. И не токмо подсказал, но и подарок сделал. А он хоть и шейх, но тоже серебро-золото любит. Только жадный совсем. Пришлось много платить. И беглербег с кади молчали, сам видел, правда? Тоже я потрудиться успел, одарил их от твоего имени. К тебе ехать за серебром некогда было, но я своего не пожалел. Не меньше полутысячи гривен раздал помимо тех трехсот, что ты мне передал. Весь сундук опустел. Но это ничего. Думаю, сейчас я за князя расплачусь, потом заеду – он вернет. Ведь мы с тобой друзья крепкие, можно сказать, почти побратимы, к чему считаться.
Михаил Ярославич развел руками.
– Рад бы обратно вернуть тобой потраченное, но у меня ничего не осталось, – сокрушенно произнес он. – Разве взаймы у нашего гусляра попросить? Если не откажет, тогда…
– Конечно, не откажет. Я же за него эти гривны платил, как он отказать может, верно? Да еще своему князю. А ты, гусляр, не жалей, не скупись. Мое слово ныне дорогого стоит. Если я и далее защищать тебя стану, никто тебя в Орде тронуть не посмеет.
Сангре слушал и улыбался, от души восхищаясь столь наглой ложью. Это ж талант иметь нужно, чтоб так беспардонно врать. Ну и, само собой, не иметь стыда и совести. И вдобавок считать своих собеседников за полных идиотов. А последнее не могло не радовать – самоуверенного жулика брать куда легче.
Картина окончательно прояснилась, и Петр решил приниматься за дело. Поднявшись с кошмы – и как в такой позе народ сидит, непонятно – он невозмутимо заявил:
– Гривны у меня не здесь, а у Кириллы Силыча в шатре.
Но едва они вышли, он обратился к князю.
– Мне тут кое-что тайное передать темнику надо помимо гривен. Ты уж прости, Михаил Ярославич, но о том тебе знать ни к чему, – князь недовольно засопел, но Петр непреклонно заявил: – Лучше одну мою небольшую просьбу выполни. Выстави своих дружинников возле шатра Кириллы Силыча, но на таком расстоянии, чтоб они ничего услыхать не могли, – он повернулся к Кавгадыю. – А ты, темник, для верности своими людьми их разбавь, тогда точно никто подслушать не сможет, – и он нахально усмехнулся, дружелюбно хлопнув опешившего татарина по плечу. – Что, заинтриговал? А это только начало. Погоди, погоди, то ли еще будет, ой-ёй-ёй, – многозначительно пообещал он.
Лицо Кавгадыя и впрямь посерьезнело, благодушная улыбка слетела напрочь, как не было ее вовсе и он, на пару с удивленным донельзя князем, принялся послушно распоряжаться, выставляя своих людей.
– Тебя как зовут, а то я запамятовал? – небрежным тоном осведомился Кавгадый, едва они вошли в юрту Сангре.
– Меня не зовут, я сам всегда прихожу, – многозначительно пояснил Сангре и чуть ли не насильно приземлил темника на кошму, посоветовав: – Разговор у нас долгий будет, так ты усаживайся поудобнее. Но вначале я привет тебе должен большой передать от сотника твоего, Азамата. Помнишь, надеюсь, его?
– Так он жив? – деланно изумился Кавгадый и начал оглядываться по сторонам. – A-а… где он?
– Где, где, в Караганде, – отмахнулся Сангре, чувствуя кураж и предвкушая предстоящее удовольствио от того, как он сейчас уделает эту наглую скотину. Это ж надо, жрать в Твери в три горла и принимать подарки, а затем, прибыв в Орду, попросту сдать гостеприимного хозяина. Причем не в силу каких-то беспощадных обстоятельств, а просто так. Как говорится, ни за понюшку табака. И вдобавок эта тварь умудряется продолжать вытягивать из князя гривны. Такое уметь надо.
В той, далекой ныне от него России, Петр с депутатами, политиками, олигархами и банкирами дел никогда ранее не имел, а потому столь беспринципного ублюдка воочию, а не на экране телевизора, встречал впервые. И теперь он даже слегка восхищался его беспредельной наглостью.
Но еще больше он наслаждался предвкушением, ибо всерьез вознамерился научить сидящего перед ним урода кое-каким правилам примерного поведения. Разумеется, тот ими не проникнется, не может черное в одночасье стать белым, но соблюдать их ему придется. Во всяком случае, по отношению к тверскому князю. Потому Петр и не торопился, оттягивая грядущие сладостные минуты и продолжая суетиться возле темника, словно самого дорогого гостя.
– Медку, медку возьми, – сунул он ему в руку доверху наполненную чашу. – Вареный, правда, но для такого быдла, как ты, и это в кайф. На безрыбье и уксус за бургундское сойдет, как говаривал Христос на кресте, облизывая мокрую губку. Пью за тебя, троглодит, – подмигнул он Кавгадыю, поднимая свой кубок. – Разумеется, от души, то бишь не чокаясь.
– Так о чем ты хотел потолковать со мной, гусляр? – не выдержал тот наконец.
– Ну-у, если кратко, то о жизни.
– О чьей? – нахмурился Кавгадый.
– О твоей, конечно. – Петр плотоядно улыбнулся, глядя на темника. – Мы ж теперь с тобой такие корешки, что ни чешским пивом не разольешь, ни бензопилой не распилишь! Вот я и позаботился о ней, потому как имею на руках тайную бумагу, написанную со слов Азамата, а в ней говорится… Нет, по памяти не смогу. – Он метнулся к одному из своих сундуков, извлек ковчежец со святынями, достал оттуда свиток и принялся вслух зачитывать его.
Едва речь зашла о том, что сотник совершенно случайно, будучи в тот вечер начальником охраны покоев Кончаке-Агафье, самолично видел, как именно Кавгадый передал ей мазь для лица, в которой содержалась отрава, как тот подскочил, расплескав свой мед, и истошно взвизгнул:
– Не было такого!
– Об этом, если мы с тобой не договоримся, сам Узбеку сообщишь, – пожал плечами Петр. – Как ты недавно говорил? Верит тебе хан? Вот и проверим, насколько сильна его вера. Особенно если ему кое о чем напомнить. К примеру, как два твоих родных братца отказались сменить прежнюю веру на мусульманскую.
– Я сам против них выступил!
– Сам, сам, – кивнул Сангре. – Но отчего-то оба ухитрились убежать от тебя. А еще, – он заглянул в грамотку, – как ты детей Искера, сына Тохты, ставшего после смерти отца великим ханом, укрыл в Волжской Булгарии, откуда ты сам родом. Для чего бы?
– И этого не было!
– А Азамат иное пишет. Он и место указал, куда именно отвезли по твоему повелению обоих сыновей бывшего великого хана. В грамотке и описание имеется: близ реки Казанки, в городище убогом, ну и прочие подробности. Он ведь сам их туда отвозил вместе с десятком верных нукеров. Правда, тогда он не знал, чьи это дети.
– А если хан своих людей на место, указанное Азаматом в грамотке, отправит и они увидят, что там никого нет?!
– Так ведь давно отвозили, а сейчас, наверное, там и впрямь никого нет, перекочевали они. Ты ж, темник, мастер следы своим лисьим хвостом заметать.
– Ты все врешь! – прошипел темник. – Не мог Азамат такого наговорить. Да и жив ли сам сотник? – и он впился глазами в Сангре.
– Конечно, – невозмутимо подтвердил тот. – Но чтоб ты не сомневался, я тебе видока привез. Возле юрты дожидается. Позвать?
И он, не дожидаясь согласия, откинув полог, крикнул в темноту:
– Янгалыч, ты где? Иди сюда, дорогой. Слово твое требуется, – и предупредил темника. – О том, что в грамотке написано, он ничего не знает, потому не вздумай проболтаться ему. Лучше, если эти страшные тайны останутся между нами тремя: мной, тобой и Азаматом, верно?
Не менее десяти минут, а может, и больше, Кавгадый выпытывал из вошедшего татарина подробности встречи с сотником, но главным образом выясняя как тот выглядел и пытаясь поймать его на лжи. Наконец отчаялся и махнул рукой, давая понять, что можно отпустить Янгалыча.
– Знал бы ты, каких трудов мне стоило отбить Азамата у разбойников, – поделился Сангре, ударившись в лирику. – Поначалу мы и впрямь не ведали, выживет, нет ли, больно раны страшные. Ну а сейчас ничего. Он и с постели стал вставать перед отъездом. Правда, на палочку опирается, но лекарь заверил, через пару месяцев как горный козлик запрыгает. А насчет того, что не мог – ты зря. Он же, когда догадался, что в мази яд содержался, к тебе пошел, а ты ему сто гривен за молчание посулил. Выходит, знал про отраву, иначе зачем бы столько обещал. Правда, обманул, на деле всего десяток подкинул, вот он на тебя и осерчал. Да и совесть у него взыграла, не захотел убийцу Кончаки покрывать. И вообще, за доказательства можешь не волноваться, чучмек вонючий. Их таки есть у нас, и больше чем надо. А потому, топота степная, повернись ко мне передом, а к Узбеку задом для вящего ханского удобства, и готовь себе клифт для погоста!
– Не мог Азамат такого написать, – упрямо пробубнил нахохлившийся Кавгадый, но чувствовалось, что больше по инерции.
Петр улыбнулся.
– Поначалу и впрямь не хотел, тебя опасаясь, – честно сознался он, припомнив, сколько трудов стоило уговорить сотника на такое рискованное дело, явно попахивающее в случае неудачи смертельным исходом для него самого.
– Летать на костылях непросто, но я тебя научу, – зловеще посулил ему Сангре, устав уговаривать. – Но это для начала, а потом тебе станет совсем интересно. Уланчик, да что мы с ним рассусоливаем, зови наших патологоанатомов.