На фронт ездили без кинооператоров, и Вилки вел себя тихо, очень близко к окопам идти отказался, стрельба ему не понравилась.
Ну вот, это может тебя поразвлечь, как Вилки делал свой „бюзнесс“ у нас в Союзе.
Сегодня едет Павлов, с ним пошлю это письмо.
О делах пишу Ольге Алексеевне, она тебе расскажет.
Помни обещание и пиши, что делается у вас.
Целую тебя и поросят.
Как Сережа, занимается ли, и как ведет себя Андрей?
Привет Ал. Ник. и Евг. Ник., надеюсь, с отъездом их все устроится. Но, говорят, в Боровом плохо кормят сейчас, пусть захватят с собой продукты».
«20 октября 1942 г., Казань
Дорогой Петя,
Получила твое письмо, ты пишешь аккуратно, за что тебя и хвалю. Посылаю тебе адрес Василия Евграфовича Калинина: Ярославская ж.д., Московская обл., [Пушкино,] ул. Кренкеля, д. 5, кв. 4.
Посылаю тебе письмо от Зубова Евгения Николаевича, это муж Анечки Аракчеевой (Анны Львовны). Надо как-нибудь их оттуда вызволить. Может быть, ты его по его адресу вызовешь к себе и переговоришь. Меня все время беспокоит судьба Анечки с детьми, а как их извлечь из Махачкалы, прямо не знаю.
У нас все очень хорошо, дедушка с Женечкой собираются ехать в пятницу, но не знаю, как это выйдет, папа немного простужен, и не хочется его отпускать в таком виде.
Тебе пришло письмо от Байкова, он благодарит тебя за письмо и выполненное поручение.
Интересно, как хорошо у нас обращаются с беспризорным имуществом, но все-таки это лучше, чем если бы грабили немцы. Но я думаю, что вряд ли и сруб уцелеет при таких темпах.
Мы тут получили паек из Академии, за который заплатили 700 р. (!). Это икра и шоколад. Надеюсь, что больше такого не будет, а то никаких денег не хватит. Почему надо выдавать сразу 2 кг икры и 20 плиток шоколада? Не у многих академиков найдется так много свободных денег.
Насчет Юры Семенова родители, как всегда, не могут решиться. У него 22-я статья, это компенсированный туберкулез, освобождающий вчистую. Я не знаю, решаться или нет им отсылать его одного в Институт восточных языков. Боюсь, что он может свой туберкулез этим подогреть. Коля должен выехать на днях, у него были штучки с пропуском, как всегда, НКВД ведет себя как Папа Римский. Да и нога у него еще не совсем прошла.
Был ли ты у дяди В.[117], это очень интересно, напиши об этом.
Я давно не писала тебе писем, и даже странно опять писать.
В госпитале, как я уже писала, все тихо, работы мало. Завтра операционный день, так что будет больше работы.
Сережа хорошо работает, много занимается, и у него все хорошо.
Андрей занимается с отвращением, и на это противно смотреть. <…>
Теперь, когда Наташа будет работать дома, все будет гораздо проще.
Все целуют крепко и шлют привет. Когда ты собираешься возвращаться?»
«22 октября 1942 г.,
Гостиница „Москва", № 312
Дорогой Крысен,
Очень много работы сейчас. Все административной. Приходится налаживать работу. Суков не справляется и халтурит. Но вот с нашими товарищами кое-что и удается наладить.
Был у нас Ираклий Андроников. Он очень интересно в лицах рассказывал, как был в бою, как был у партизан. Рассказывал он с 11 вечера до 5 утра. Он похудел и был дома полтора месяца с воспалением желчного пузыря. Сейчас он в резерве, только что выписан из госпиталя и устраивает свои дела.
Был у Гоголевой однажды, там был Ерусалимский. Он рассказывал, как допрашивал свежих пленных у Рулева, а также о последней речи Гитлера. В которой [тот] говорит (это 2 недели тому назад), что в этом году закрепится в Союзе, построят линию заграждений от Балтики до Каспия и займутся Англией, которую ему нечего бояться, пока там сидит Черчилль.
Был вчера у Сперанского, выглядит он хорошо, очень довольный, что в Москве, Г[еоргия] Несторовича мало беспокоят. Говорил насчет болезни Лени. Он советует спринцевать аскорбиновой кислотой, я взял рецепт.
Получил телеграмму от президента Корол[евского] общества. Меня и Виноградова назначают представлять общество на чествовании памяти Ньютона. Я думаю выступить и сказать, что если Ньютон был бы жив, то он был бы за открытие 2-го фронта.
Пришла моя медаль[118] в ВОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей. – Е. К). Обещают дать, я прошу просто, но они хотят с помпой, говорят, это политически важно.
У нас в гостинице очень холодно, нельзя заниматься, но так во всей Москве. Собираюсь переезжать в дом Ольги Алексеевны, там, говорят, топят.
Ну как Ал. Ник.? Получил ли вагон такой, как ему нужно?
Пришли адрес Калинина В. Е. и книгу воспоминаний Ал. Ник.[119].
Ну, крепко целую вас всех и поросят.
Твой Петя».
«27 октября 1942 г., Казань
Дорогой Петюшик,
Проводили Крыловых в Боровое. Они благополучно уехали, вчера получили от них „молнию“ из Свердловска, едут хорошо, тепло, уютно. Мы их обязали нам посылать телеграммы с дороги. Им, конечно, надавали массу вещей в детдом Акад. наук. Очень без них скучно, как-то уж привыкли к совместной жизни, и странно, что их нет. Мы сейчас же переехали в их комнаты, чтобы не было пустого вида, на это неприятно смотреть. У тебя стало очень хорошо в кабинете, я думаю, что не надо говорить больше о лишней комнате. Ты увидишь, что тебе вполне достаточно того, что сейчас есть. У Наташи с Леней тоже очень хорошо. Леня опять работает, его нога гораздо лучше после ультракоротких волн, или несмотря на них, может быть?
Вчера мы с массой приключений переехали с дачи. Костю [Сидоренко] занесло в овраг, он решил, что так ближе сможет подъехать к даче, чтобы не ехать через мост. Конечно, застрял в канаве, его вынимали красноармейцы (им обещали 1 литр водки!). Потом он и Вася [Перевозчиков] строили настил через канаву, т. е. спилили 8 берез. Все это происходило начиная с 1 ч. дня и до 10 часов вечера. Все вещи лежали грудой среди леса. Наконец ночью мы всё погрузили и пошли ночевать на дачу, и только утром я их отпустила в Казань. И все-таки вся мебель еще осталась на даче, надо ждать грузовик.
Пожалуйста, ешь, сколько хочешь, фруктов и бери из нашего лимита, что хочешь. У меня еще осталось октябрьских денег больше 300 руб. Привези нам или фруктов свежих, или сухих, если там есть. Остальное у нас все есть.
Как у тебя с перспективой жизни в Москве зимой? Я поеду тебя опекать, только если ты будешь жить там не менее 2 месяцев, а то не стоит. Я работаю в госпитале, но у нас осложнения с карточками, иждивенцам неработающим их не полагается, а кто мы такие, никто еще не выяснил.
Пиши мне тоже о твоих делах. Пришло письмо от Иофана, но не ответ на твое, а встречное.
Целуют все тебя очень крепко».
«28 октября 1942 г.,
Гостиница „Москва", № 312
Дорогой Крыс,
Очень трудно с оказией для писем, никто за эти дни из Академии не ехал в Казань. Как ты, наверное, заметила, за эти дни произошло вручение мне медали Фарадея. Медаль шикарная, и к ней гравированный диплом на пергаменте.
Передача состоялась в ВОКСе, собралось не много народу – Иоффе, Семенов, Фрумкин, Соболев, Бернштейн, Шмидт, Веселовский, Бах и др. Я произнес речь, которую полностью воспроизводит газета „Труд“ за сегодня. Но нас не собирались угощать. Я стал протестовать и сказал, нужно хоть раз, чтоб Вокс угостил и своих ученых, а не только же заграничную шпану кормить. Тогда начали сооружать угощение. Угощение было хорошее, было вино. Я произнес тост за Кеменова, председателя ВОКСа. Произнес я тост за связь ВОКСа с советскими учеными, которая по сей день отсутствовала.
Был я у Роз. Сам. [Землячки] и дяди В. Роз. Сам. все спрашивала о комнате и возмущалась. Оказывается, всю эту историю знает и дядя В. Я успокаивал, говорил, что сейчас с отъездом Ал. Ник. вопрос стоит не остро и, вообще, в военное время такие вопросы имеют второстепенное значение. Сказал, что Ол[ьга] Ал[ексеевна] очень старалась, но, конечно, ей трудно.
Сейчас много хлопот с установкой, вроде критический момент. Удалось расшевелить автогенщиков. Но надо, чтобы все сохранили инерцию. Думаю, что ранее 3-го выехать не удастся. Между 15–18 ноября сессия [Академии наук] в Свердловске. Говорят, обязательно надо ехать. Из Свердловска поеду прямо в Москву. Подумай, не поехать ли тебе туда тоже со мной.
Ну, пока, крепко целую тебя и ребят. Поклон Ол. Ал.
Твой Петя».
«29 октября 1942 г., Казань
Дорогой Петюша, получила твое письмо, посланное с Соболевым. Наконец получил медаль, долго же она путешествовала. Здесь люди, забыв о том, что это все та же медаль, решили, что ты получил орден! Колдаев был один из немногих, которые слышали твое имя и слово „медаль“ по радио. Он пришел в Институт и там рассказал про медаль, на вопрос, какую же медаль ты получил, он, не задумываясь, ответил: „За отвагу“. Ты это имей в виду. Я вижу, что ты не особо скучаешь в Москве и кроме дела еще выбираешь время для визитов, это очень утешительно. О. А. послала „молнию“, чтобы тебя и Олега [Писаржевского] впустили в ее комнаты. Но вы выпустили из виду, что там ведь нет ни белья, ни одеял, подушек, затемнения и пр. Как это вы будете жить после комфорта „Москвы“ в этом отношении? Тепла недостаточно. Если тебе придется жить в Москве больше 2 месяцев, то, конечно, я приеду, т. к. не представляю, как вы с Олегом такой долгий срок будете пребывать одни. Ваше хозяйство придет окончательно в упадок.
От папы пришла телеграмма, что они доехали до Петропавловска, т. е. до разветвления, где идет ветка на юг, в Боровое. Думаю, что теперь они благополучно на месте.
Сергей смастерил машину для резки стекол и вырезает все свободное время кругляшки самых разнообразных размеров.
Так в Казани все тихо и мирно. Леня ходит на работу, дети учатся, я хожу в госпиталь, Наташа дома – график-художник, это очень хорошо.