— Я сильно волнуюсь, — ответила Эвелин. — Так и не смогла заснуть.
Его глаза сверкнули.
— В конце концов, это всего лишь какие-то фамильные ценности.
Эвелин нерешительно помедлила.
— Я беспокоюсь и за вас тоже, — призналась она. Эвелин не шутила. Она отправляла Джека на опасное дело. Если с ним что-нибудь случится, это произойдет по её вине.
Он внимательно посмотрел на Эвелин:
— В лучшем случае я вернусь часа через три. Но не удивляйтесь, если пропаду на большую часть дня.
— Неужели это может занять так много времени? — вскричала Эвелин, тут же взвинчиваясь до предела.
— Если вызовем подозрения, нам наверняка придется задержаться — возможно, нам потребуется даже скрыться. Войска — повсюду. Вандея охвачена мятежом. Генерал Гош проводит кампанию, чтобы сломить сопротивление в долине Луары. Несмотря на то что он подумывает положить конец конфликту, позволив вандейцам снова открыть свои церкви, и добивается соглашений по всей Луаре, мои источники утверждают, что подозрение сейчас вызывает каждый прохожий.
— Я должна пойти с вами! — бросилась к нему Эвелин.
Джек остановил её, вскинув руку:
— Я ни за что не позволю вам сойти на берег, ни при каких обстоятельствах!
Она остановилась в центре каюты. Лицо Джека было твердым, взгляд — непреклонным. Спорить не имело ни малейшего смысла, даже притом, что Эвелин знала: с её помощью он гораздо быстрее доберется до шато. Ей вдруг подумалось, что Грейстоуна отличал некий налет галантности, — это чувствовалось, хотя он и пытался произвести прямо противоположное впечатление.
Эвелин принялась гадать, не стоит ли ей каким-либо образом самостоятельно выбраться на сушу и пойти за Джеком, но она тут же отбросила эту мысль. Она не была дурочкой и ни в коем случае не хотела создавать ему ещё больше проблем.
— Вы обещаете мне, что останетесь в этой каюте? Я не хочу, чтобы мои люди пялились на вас. Это грубые матерые моряки, и вы можете всерьез их взволновать.
— Я вам обещаю.
— Постарайтесь немного отдохнуть. Даже если я вернусь всего через несколько часов, нам предстоит непростое путешествие обратно, да и французский флот — в Гавре.
Это было опасно, ведь Гавр располагался немного севернее Нанта, совсем рядом. Оценив степень угрозы, Эвелин сказала:
— Тогда с Богом!
— Есть ещё кое-что. Под моей кроватью лежит карабин, а в ящике стола — пистолет с порохом. Моим людям приказано охранять вас, и, если их обнаружат, они поднимут паруса и отплывут. И всё же… у вас должно быть что-то, чем можно защитить себя.
Неужели, если корабль заметят, команда уплывет без него? Эвелин была потрясена.
— Я всегда найду дорогу домой, — твердо сказал Джек, напоследок взглянув на неё. А потом развернулся и удалился твердой поступью, закрыв за собой дверь.
Эвелин глубоко вздохнула, заметив, что вместо неба снаружи видны мелкие прибойные воды. Она бросилась к иллюминатору, в котором теперь отражался Ла-Манш. Ошибки быть не могло, и судно действительно замедляло ход. Вскоре Эвелин почувствовала, как оно накренилось, — значит, за борт бросили якорь.
Сейчас ей не оставалось ничего иного, кроме как ждать и молиться. Эвелин взглянула на позолоченные часы, приклеенные к письменному столу Джека. Было почти шесть утра. Как же ей выдержать следующие несколько часов, не говоря уже о целом дне?
Она отправила Джека Грейстоуна во Францию, в страну, раздираемую революцией и восстаниями. И долина Луары, где они теперь оказались, находилась в самой гуще мятежа. Как сказал Джек, войска были повсюду.
Если кто-то и мог успешно справиться с этой миссией, то только Джек. Но Эвелин боялась за него. Ей не хотелось, чтобы он попал в передрягу, и только сейчас она впервые начала по-настоящему просчитывать риск, связанный с попыткой забрать золото. Разве Джек с самого начала не настаивал на том, что эта задача чрезмерно опасна?
И почему он только сейчас признался, что корабль может вернуться в Великобританию без него?
Эвелин принялась взволнованно расхаживать по каюте. Внезапно она пожалела о том, что затеяла такое опасное предприятие. Да, она осталась без средств к существованию, да, она должна была материально обеспечить Эме. Но, несомненно, стоило найти другой способ позаботиться об этом или, возможно, отправить во Францию кого-то другого, кого угодно, только не Джека. Уже вне себя от страха, она тяжело опустилась на его кровать.
Если с Джеком что-то случится, то только по её вине.
Как же она тревожилась! Сначала их неудержимо тянуло друг к другу — никогда прежде она такого не испытывала. Теперь же она не знала, куда деться от беспокойства. И тут Эвелин испугалась. А вдруг она начинает испытывать к нему истинное чувство глубокой привязанности?
Ей уже доводилось любить. Но это была любовь из благодарности, вполне объяснимая привязанность. Теперь же её интерес к Джеку был иным, её чувства не подчинялись доводам разума. Джек страстно желал её, но не питал к ней романтических чувств, не любил. Даже если бы она не носила траур, он не стал бы ухаживать за ней с серьезными намерениями. Он был искателем приключений — он не ухаживал ни за одной женщиной.
Переживать из-за этого означало обречь себя на страдания.
Часы тянулись мучительно долго. Сначала Эвелин задумчиво наблюдала, как встает солнце. В полдень тот же самый матрос принес ей ланч — снова хлеб, сыр и на сей раз немного бренди. Она не смогла заставить себя проглотить даже кусочек.
Эвелин легла на кровать, глядя в потолок каюты и молясь, чтобы с Джеком всё было в порядке. После двух почти бессонных ночей она чувствовала себя совершенно измученной, но по-прежнему не могла заснуть. Эвелин закрывала глаза, а мысли продолжали лихорадочно метаться в её голове. Если бы только шато уцелело, если бы только Джек нашел золото… Если бы только он вернулся на свой корабль живым и невредимым!
Бум…
Эвелин судорожно дернулась, понимая, что задремала, а дверь каюты распахнулась, холод ворвался в каюту. Похоже, вот-вот должен был наступить вечер — пасмурный, сырой, с обволакивающим всё вокруг туманом.
Сначала Эвелин увидела силуэт. И тут же села на кровати, рассмотрев в дверном проеме Джека.
Ветер раскачивал судно. Первой реакцией Эвелин было невероятное облегчение. Джек казался мрачным, но явно был цел и невредим — он даже не выглядел уставшим. Он вернулся — с ним всё было в порядке.
А потом Эвелин осознала, что он крайне подавлен, и сердце тревожно екнуло. Ощущение, будто с плеч сняли непосильный груз, вмиг исчезло.
— Джек?
Он вошел в каюту, закрыв за собой дверь.
— Мы нашли дом. Мне очень жаль, Эвелин, но он разорен.
Она кивнула, стиснув покрывало. Значит, шато разрушено. Бедный Анри…
— И?…
— Мы раскопали участок между деревьями — никакого сундука там нет, мне очень жаль.
Она буквально приросла к месту, не в силах пошевелиться.
— Этого не может быть.
— Мы целых пять часов перекапывали этот участок. Мы ни за что не пропустили бы спрятанный сундук. — Умело сохраняя равновесие во время качки, он перехватил взгляд Эвелин.
Неужели там не было никакого золота?…
— Мне очень жаль, — в который раз, ещё мягче, повторил Джек.
Это золото было всем, что могло обеспечить будущее её и дочери.
— Оно должно быть там, — резко бросила Эвелин, вставая.
— Его там нет.
Она смотрела на него, покачиваясь, и по-прежнему отказывалась верить в происходящее. Неужели Эме суждено расти в нищете? Неужели у неё не будет никакого приданого, никакого будущего?
— Вы найдете способ свести концы с концами, я уверен в этом, — произнес Джек странным тоном, словно хотел проявить доброту.
Эвелин снова опустилась на кровать, едва слыша его. Куда же могло подеваться золото? Анри ведь оставил его им!
— Я вам не верю, — выдохнула она, чувствуя, как паника перерастает в ярость. Эме нельзя оставить ни с чем! — Оно должно быть там!
На сей раз во взгляде, который Джек устремил на неё, ясно читалось только одно — сострадание.
И этот его сочувственный взгляд окончательно вывел Эвелин из себя, заставив потерять самообладание. Паника накрыла её с головой, тело объяла яростная дрожь. Она попыталась взять себя в руки. Она понимала, что должна оставаться спокойной, должна всерьёз поразмыслить. Если золото действительно пропало, она должна найти другие средства к существованию!
Боже праведный… Никакого золота в шато не было. Выходит, ей придется оставить дочь ни с чем!
— Эвелин?
В свое время отец оставил её без гроша. Ребенком её бросили на родственников, которые почти не заботились о ней, и в ту пору Эвелин никак не могла взять в толк, почему жила с тетей и дядей, а не с родным отцом. Она не могла понять и того, почему её одежда была поношенной, почему большую часть времени ей приходилось проводить на кухне. Каждый раз, когда отец навещал Эвелин — а случалось это нечасто, — он сулил ей блестящее будущее, а заодно и приданое, которое сможет это будущее обеспечить. И каждый раз, когда он обещал ей жизнь принцессы, она верила. Но потом отца убили, и она осталась ни с чем.
А сколько раз она сама уверяла дочь в том, что всё будет хорошо? Сколько обещаний давала Эме?
Эвелин трясло.
Джек теперь сидел радом с ней, пытаясь вручить бренди, который она не выпила за ланчем.
— Вам нужно выпить.
Эвелин оттолкнула бокал, пролив немного янтарной жидкости.
— Нет! — Эвелин посмотрела на Джека, чувствуя, как подступающие слезы застилают глаза. Безысходность поглотила её. — Анри ведь оставил нам состояние…
— Если он что-то и оставил, теперь это исчезло. Украдено. Вот так. Сделайте глоток.
Эвелин вскочила. Никакого золота не было. Обещания, которые она дала своей дочери, оказались такими же пустыми, как и те, что давал ей отец.
О боже… Она ничем не отличалась от своего отца — она оставила Эме ни с чем.
— Эвелин, вам нужно прилечь.
— Нет! — Она метнула в Джека безумный взор. — Моя дочь — это моя жизнь! Она значит для меня буквально всё! А вы знаете, что мой родной отец оставил меня без гроша? Знаете, что я была нищей сиротой? Вам известно, что, если бы Анри на мне не женился, мне пришлось бы стать гувернанткой, портнихой или горничной?