– Что я могу сказать про этого клиента? – переспросил майор. – В принципе, ничего особенного. Играл, пил, общался с девицами легкого поведения. Как все. Проиграл не особенно много, для него, конечно.
– Может быть, что-нибудь странное в его поведении было? – с надеждой спросил Дейл.
– Пожалуй, – согласился майор. – Знаете, у меня сложилось такое впечатление, что он намеренно нарывался на скандал. Пил явно не по своим возможностям, слишком нервно реагировал на проигрыш, совсем не обрадовался, когда выиграл на цифре с самого начала, даже, скорее, расстроился. Лицо у него было такое…целенаправленное, когда он в казино вошел. С такими лицами в казино не ходят. Я его «подсек» сразу, но он вел себя нормально, и я его просто упустил из виду, когда он бузу затеял. И потом, поверьте моему опыту, ребята, такие люди никогда, НИКОГДА, не дерутся с охраной, даже если сильно напьются и проиграются. Не тот тип. И пословица про чертей в омуте здесь не подходит. А он не только с охраной, он с милицией пытался подраться. Этот парень очень расчетлив, такие ничего не делают повинуясь эмоциям, только по плану. Вот как ты! – он посмотрел на Чипа.
– Спасибо за комплимент, – кривовато усмехнулся «бурундук».
– Не за что. Он что-нибудь натворил?
Чип и Дейл не ответили.
– В общем, ты считаешь, что он намеренно сделал так, чтобы оказаться в ментовке? – спросил Дейл.
Майор подумал, прежде, чем ответить и, наконец, кивнул:
– Я думаю, что так.
«Бурундуки» переглянулись.
– Алиби? – вопросительно произнес Чип.
– Очень похоже, – согласился Дейл.
Парни поблагодарили начальника охраны и пошли к своей машине. Майор проводил их долгим взглядом. Профессиональное чутье подсказывало ему, что он вряд ли еще когда-нибудь увидит того шумного клиента в своем заведении. Майор цыкнул зубом и вернулся в казино. Два года в этом бизнесе отбили у него привычку соваться в чужие дела, если они не пересекаются с его собственными интересами.
Длинный больничный коридор был тускло освещен лампочками, горящими, по причине позднего часа, через две. Лампа дневного света прямо над головой издавала легкое гудение, и этот звук оказывал прямо таки гипнотическое воздействие, мысли начинали путаться, глаза закрывались сами собой.
Молоденький парень-ОМОНовец, сидящий в коридоре на больничной кушетке, из последних сил боролся со сном и уже начал проигрывать в этой схватке. Еще вечером он взял у кого-то из больных почитать журнал «Итоги», но помогал он мало, скорее, даже, наоборот. Душераздирающие истории о судьбах Отечества, в основном, сводившиеся к беспределу, чинимому олигархами, оставляли его равнодушным. Он плохо понимал смысл слова «олигарх». Среди его знакомых олигархов не было. А что там творят Березовский, Потанин или Смоленский, его совершенно не волновало. Вот то, что его зарплата за полную опасностей работу в долларовом эквиваленте стала выглядеть совсем уже неприлично – это да, это проблема. Он уже подумывал о том, чтобы перейти в какую-нибудь частную охранную фирму, как, например, его приятель Мишка, устроившийся вышибалой в хороший кабак и за полгода купивший себе неновый, но вполне приличный СААБ.
Вот только к работе своей он уже привязался. Ему нравилась форма, черный берет, автомат «Клин», камуфляж «Ночь». Он испытывал настоящий кайф, когда они с ребятами горохом высыпались из автобуса в полной боевой экипировке, в бронежилетах и черных масках, внушающих страх обывателям, в считанные секунды оцепляли какой-нибудь рынок и, выстроив «черных» вдоль стен, или уложив их носом в заплеванный асфальт, желательно там, где погрязнее, начинали «зарядку по-ОМОНовски». «Руки вверх, ноги в стороны, шире плеч, приступаем к досмотру»…
Боевые операции, сопряженные с настоящим риском, гнали адреналин в его кровь и заставляли чувствовать себя суперменом. Это был настоящий кайф, по сравнению с которым рыночные облавы совершеннейший пустяк, так, подслащенная пилюля для самоуважения. Правда, пока он побывал только на одной операции, когда они брали бригаду автоугонщиков в гаражном кооперативе в Долгопрудном. Из пятерых угонщиков попытался оказать сопротивление только один, но, для верности, сапогами по почкам прошлись всем.
У угонщиков оказался один незарегистрированный газовый пистолет, так что настоящего риска, как оказалось, не было, но выяснилось это только потом. Опытные «волки», бравшие настоящих убийц и матерых террористов, говорили, что на базарном «построении» нужно находиться в таком же напряжении, как если бы ты участвовал в захвате отряда наемных убийц. Только так ОМОНовец может выжить. Расслабился – жди пулю.
Парень совершенно искренне жалел, что к тому времени, когда он смог пробиться в ОМОН, боевые действия в Чечне уже закончились и он не успел почувствовать вкуса настоящей войны. Ветераны, побывавшие там, виделись ему в облаках славы и порохового дыма. Они знали что-то такое, чего ему уже никогда не узнать.
ОМОНовец бросил взгляд налево, где метрах в тридцати по коридору отдыхала дежурная медсестра. Закуток возле процедурной, где стоял ее стол, был освещен только ночником. «Сестрица» мирно спала, положив голову на тетрадь с конспектами. Попытки установить с ней контакт не увенчались успехом, почему-то ее не прельстили широкие плечи и крутая форма с множеством эмблем и нашивок. Ну и черт с ней, самой же хуже будет.
Справа, из другого конца коридора, где был пожарный выход, почудился шорох. ОМОНовец резко обернулся в ту сторону. Почудилось, нет там ничего…
…Из сада, росшего возле больницы, выскользнули две тени в черных одеяниях, чем-то похожих на униформу ниндзя. В самом центре корпуса на уровне второго этажа был бетонный навес, на который выходила дверь из небольшого холла. Навес был снабжен перилами и служил балконом, на который иногда выходили покурить больные из терапевтического отделения.
Темные фигуры замерли под балконом. Один из людей подставил сцепленные в замок руки, второй, оттолкнувшись ногой от импровизированной ступеньки, птицей взлетел наверх, перескочил через перила и замер, прислушиваясь. Убедившись, что не потревожил ничей покой, он достал из небольшой сумки, перекинутой через плечо, тонкий и крепкий штурмовой трос, выдерживающий нагрузку в две тонны, с завязанными на нем через тридцать сантиметров узлами, закрепил его на перилах, предварительно проверив их на скрип и на прочность, и сбросил вниз. Стоявший внизу человек схватился за трос и, перебирая узлы одними руками, быстро поднялся, и через пару секунд уже стоял рядом с напарником.
Тускло блеснуло узкое лезвие ножа. Поднявшийся первым немного поколдовал с дверью, просунув нож в щель у косяка, отодвинул задвижку, слегка приоткрыл дверь, и обе фигуры неслышно проскользнули внутрь помещения. Оказавшись в холле, они осмотрелись, хотя заранее представляли себе обстановку.
В холл выходила главная лестница корпуса, здесь же, на проходном месте, по славной совковой традиции, стояли несколько старых кресел и кушеток, допотопный цветной телевизор и неизбежная пальма в кадке, почва в которой была покрыта толстым «культурным» слоем, состоящим из чайной заварки и окурков.
Неизвестные замерли, прислушиваясь. Больница спала, наполненная специфическими запахами и звуками большого общежития – похрапывание, негромкие стоны, бормотание. Живущим здесь эти звуки были так привычны, что воспринимались мертвой тишиной. Осторожно выглянув из-за угла и убедившись, что коридор пуст, один из людей указал второму на дальний конец коридора, где был пожарный выход, ткнул себя пальцем в грудь, указал на главную лестницу и показал три пальца. Тот кивнул, соглашаясь, и мелкими шажками, пригнувшись, побежал к лестнице, бесшумно ступая мягкими каучуковыми подошвами.
Убедившись, что товарищ без приключений достиг цели, партнер выбрался на главную лестницу и по бетонным ступеням взлетел на четвертый этаж, где располагалось хирургическое отделение…
…Леша-Перпл лежал в одноместной палате, освещенной лишь тусклым светом дежурной лампочки. Сна не было ни в одном глазу, хотя часы показывали три часа ночи. К постоянной ломке он уже привык, она давно была его неизменным спутником. Леша слышал, что в клиниках для наркоманов пациентам дают метадон, легкий наркотик, заменитель героина, снимающий ломку, но не дающий кайфа. Хотя, все дело в дозе, если принять нужное количество метадона, то без кайфа не останешься, чем и пользовались, зачастую постсоветские наркоманы, ложащиеся в клинику, якобы для лечения.
Но и этот суррогат был сейчас недоступен, так как лежал Перпл не в специальной лечебнице, а в обычной горбольнице, простреленный, как рябчик.
Боль уже достала, при каждом вздохе в груди словно вспыхивала электросварка, так что даже дышать Леша старался пореже. Вдобавок, постоянно болела голова. Один из приходивших его «навестить» милиционеров, уж не известно из какого отдела, здоровый стриженый мужик лет сорока с жестким лицом много повидавшего на своем веку человека, поглядев на Лешу покачал головой и заявил, что он родился не в рубашке, а в бронежилете пятого класса защиты. Что это означало Леша не знал, но догадывался, что пятый класс – это что-то серьезное.
И в самом деле, когда Перпла доставили в операционную, врач все «цокал языком, и, удивляясь, пули удалял». Вошедшая под правую лопатку «маслина» выбрала, наверное, единственно возможный путь, чтобы причинить наименьший ущерб. Она не задела ни лопаточную кость, ни ребро, ни позвоночник, и прошила всю набитую органами грудь, не коснувшись ни одного из них даже краешком. Даже извлекать ее было легко – она прошла почти насквозь и застряла под самой кожей. Хирург сказал, что ее можно было нащупать пальцами, пришлось только разрезать кожу и достать ее пинцетом.
Ну а ранение в голову, вообще, из области фантастики! Стреляли почти в упор, даже волосы на затылке сожгло выстрелом. Но, видимо, пистолет убийца держал чуть под углом, и пуля срикошетила от черепа и только распорола кожу от затылка до виска. Крови вытекло, конечно, море, но единственные последствия этого неудачного контрольного выстрела – сотрясение мозга и микроскопическая трещина в затылочной кости. «Волкодав», сказавший про «бронежилет», уходя посоветовал Перплу завязывать с дурью и идти в церковь. Леша и сам был близок к тому, чтобы с ним согласиться – предупреждение свыше было недвусмысленным.