Парни были похожи друг на друга, под футболками перекатывались мышцы. Горничная поняла по их английской речи, что это англичане. Но это был странный английский, она едва узнавала слова, к тому же в принципе плохо знала язык, едва-едва объяснялась с менеджером. Женщина лучше говорила по-гречески. Когда они сказали: guy, имея в виду — «парень», прозвучало это одновременно как «галстук» — «tie» или «день» — «day». Это кокни — лондонское просторечье.
К ужасу горничной, один из мужчин подступился к ней и стал допытываться о чем-то на своем невразумительном диалекте.
Она качала головой, слабо улыбалась, прикладывала руки к груди, пытаясь заверить их на смеси румынского и греческого, что она ни в чем не виновата и у нее есть разрешение на работу. Бессмысленный диалог мог продолжаться бесконечно, пока второй парень не разъярился и не опрокинул тележку вместе со всем содержимым. По коридору рассыпались шариковые ручки, блокнотики, шоколадки, шампуни, которые горничная раскладывала по всем номерам.
— Что вы делаете? — Она попыталась собрать вещи, но парни ее оттолкнули и, как коршуны, накинулись на мешок с мусором. Довольно быстро они нашли дискету.
— Это отсюда? — стараясь произносить слова четко, спросил тот, который опрокинул тележку, указывая на бывший номер Ермилова.
Она снова покивала, радуясь, что они, наконец, отвязались и уходят, унося… пустую дискету.
— Давай, докладывай, как съездил? Загорелый, как черт, — вместо приветствия сказал Виталий Романович, когда Ермилов на следующий день по приезде пришел на службу.
— Сегодня-завтра, надеюсь, нам придут диппочтой документы из компьютера Дедова. Но судя по тому, что сообщил офицер безопасности посольства, а он видел документы лично, это копии свидетельств на собственность на три дома на Кипре — все на имя Дедова. — Олег рассказал и о расшифрованном списке с фамилиями высокопоставленных чиновников.
Ермилов выглядел озабоченным. Что-то его беспокоило. Он достал из кармана мобильный телефон и крутил его в руках, то и дело поглядывая на дисплей.
— Документы добыты, конечно, незаконным путем… — констатировал шеф.
— Думаю, не будет проблемой получить их законно и подлинники заодно, когда Дедов будет сидеть у нас в камере. А он, кстати, скоро возвращается в Россию, в отпуск. А вот реальной проблемой было то, что кто-то слил информацию о моем «хождении за три моря». Меня пасли там от аэропорта и до отлета. На таможне трясли, устроили дотошный личный досмотр. Но самое загадочное в этом всем — мной интересовались не кто-нибудь, а английские спецслужбы, действовавшие, вероятно, в тандеме с местными. Всячески пытались пойти на сближение. Меня эсвээрщик просветил. А теперь в довершение ко всему за мной, похоже, следят и здесь.
— В чем это проявляется?
— Телефон вдруг начал характерно пощелкивать, когда разговариваю, причем не только сотовый, но и домашний, городской. А то дозвониться мне не могут. Ну, сами понимаете…
— Надо в ФСБ сообщить об этом, — решил Карпенко. — Пусть они голову ломают. У тебя вроде там знакомый следак?
— Есть такой, — неохотно признался Ермилов, подивившись, как быстро слухи распространяются. — А что по Дедову?
— Вопрос решенный. Приедет, возьмем. Но раз где-то у нас «течет», — Карпенко постучал по столу, — возбудимся, когда он сядет в самолет. Попросим Руденко отзвониться, когда Дедов таможню пройдет. Из самолета не выпрыгнет, а здесь встретим.
— А Воробьева брать будем?
— Замминистра? — Карпенко сразу стал отрешенным и строгим. — Основания? На него ничего нет. Возьмем Дедова, сможешь раскрутить на Воробьева и на всех, кто в том списочке. Тебе и карты в руки. Но, думаю, Юрий Леонидович о них будет молчать в трубочку. Пока суд да дело, разузнай осторожно про те фирмы. Хоть они и развалились, ведь есть по ним документация в регистрационной палате, в налоговой. И так далее.
— Вспугнем, Виталий Романович, — возразил Ермилов. — Не исключено, что кто-то из этих контор связан с ними. Ведь не одну фирму создавали, могли и законтачить. А где ваша Светочка?
Вместо симпатичной секретарши в приемной сидел молодой парень в очках.
— В отпуске. А что?
Олег покачал головой.
— Займись текущими делами. Там Зайцев зашивается. Подключись пока. Да, и разберись с этим, — Карпенко кивнул на телефон в руках Ермилова. — Если что, может, позвонить кому надо?
Ермилов удивленно вскинул глаза на шефа. Не замечал за ним такой заботы.
— Думаю, справлюсь. А что там с Гусинским? Снова будем арестовывать? Зря отпустили, зря.
— Что ты хочешь? Инерция еще действует. По рукам-ногам вяжут. Лужков заявил, что гарантирует, что Гусинский не даст деру. Сказал, что сам сядет, если он все же сбежит, — с издевкой в голосе, граничащей с отчаянием, сказал Карпенко.
— Да Гусинского только за то посадить надо, что в Первую чеченскую его НТВ так войну освещало. Грязью поливали солдат и офицеров, в спину словами своим стреляли… — Ермилов вздохнул, понимая, что это разговор в пользу бедных. — Я тогда отъеду ненадолго по этим делам, — он оттенил слово «этим».
— Добро!
Олег облокотился о перила и смотрел вниз на торговый зал «Детского мира». Вращалась карусель, между стеллажами с мягкими игрушками сновали родители с отпрысками. Суета была на руку его встрече, которую он здесь назначил. Да и Чигракову идти недалеко — улицу пересечь. Вообще, он работает в Лефортово, но и на Лубянку приезжает часто по делам службы…
— Здорово! — Со спины подошел Чиграков и хлопнул Олега по спине. Тот обернулся.
Высокий однокашник казался усталым, с лицом, чуть желтоватым от никотина, с темно-синими, как будто пыльными, глазами. Он выглядел старше и Ермилова, и Логачёва, да, собственно, и был старше — поступил в институт после срочной службы на границе. Однако его обманчивая внешность скрывала довольно живую и смешливую натуру.
Олег пожал ему руку. И замялся, чувствуя скованность. Время и редкие встречи создавали неловкую дистанцию.
— Константиныч, времени в обрез. Если по поводу перевода, то я пока не в курсе. Надо узнавать. В конце концов, если ты решился, то надо уже просто-напросто подавать документы.
— У меня сейчас дело одно наклевывается, очень перспективное, интересное. Но я не о том… Контролируют меня, Николай, и история, прямо скажем, запутанная.
Ермилов рассказал вкратце о странной слежке на Кипре, о том, что пересекся даже с тамошним резидентом, о тщательном досмотре на таможне…
— А что за дело? Ты ведь не в обычный отпуск туда ездил.
— Не думаю, что это с ним связано. Мы еще по этому фигуранту не возбудились. Коррупционер. Нельзя сказать, что рядовой, но и не Гусинский. Госчиновник, а собственности на него и на его жену записано явно больше, чем позволяет зарплата. Может, перепутали меня с кем-нибудь?
— Ты понимаешь, — Чиграков облокотился о перила рядом с Олегом, прислонившись плечом к его плечу. Ермилов чувствовал запах одеколона и табака. — Тот офицер, с которым ты общался на Кипре, без сомнений, доложил обо всех перипетиях в Центр. Не исключено, что эта информация вызовет определенную заинтересованность у контрразведки. Я тебе прямо говорю, потому как хорошо тебя знаю.
— Погоди, — нервно рассмеялся Ермилов. — Ты хочешь сказать, меня свои же пасут? Вернее, ваши? Глупости! Что же, они будут за мной пожизненно следить? А вдруг я лет через пять только начну шпионскую деятельность, а теперь затаюсь?
— Не в этом дело, — поморщился Николай. — Если те, с Кипра, выбрали тебя объектом вербовки, они и в Москве могут попытаться выйти на контакт.
— Вы же смотрите за их ребятами, работающими здесь в посольстве? Если они пойдут на контакт со мной, и так станет известно. Зачем прослушка?
— Я этого знать не могу. Не исключаю только, что в сложившейся обстановке тебя вызовут для беседы к нам.
— Час от часу не легче. — Ермилов поскреб затылок. — И что говорить?
— Все как есть. Другое меня волнует. Не связана ли слежка с твоими делами? Я попробую что-нибудь узнать. Но у нас не принято делиться информацией, даже если работаем в одном управлении или отделе. Рад тебя видеть. — Он пожал руку Олегу. — Привет Люсе.
Последние слова слегка разозлили Ермилова, ведь в институте Чиграков увивался за Людмилой Коротковой. «Люсе он привет передает, — глядя в сутуловатую спину бывшего однокашника, с досадой подумал Олег. — Так, словно виделся с ней недавно. Наверное, думает, что я ее загнал в домохозяйки… Как-то с упреком ведь привет передавал, с намеком. Черт долговязый».
Рабочий день выдался сумбурным, выматывающим бессмысленностью бумажной волокиты. По просьбе Зайцева Олег допросил свидетеля по одному из дел, которое вел коллега.
Дома Ермилов решил собраться с мыслями, позвонил Логачёву и попросил того приехать на ужин. Людмила оживилась, начала хлопотать с готовкой, потом вдруг убежала в парикмахерскую, находившуюся на первом этаже их дома. Посмеиваясь над ее волнением перед встречей с бывшим однокурсником, Ермилов до прихода Игоря решил послушать Высоцкого. Слушал на виниле. В комнате стоял проигрыватель. Олег его тщательно оберегал, так как уже практически невозможно было купить такой аппарат в Москве. Винил отживал свое…
И вдруг обнаружил, что одна из пластинок поцарапана коварной рукой. Он даже догадывался чьей.
— Петр! — позвал он, едва сдерживаясь.
Сын пришел неохотно, неторопливо, склонив светловолосую лохматую голову и пряча под длинной челкой светло-серые, как у отца, глаза.
— Зачем проигрыватель трогал? Пластинку исцарапал!
— Почему сразу я? Васька это. — Петька отчего-то последнее время старался говорить басом. Он, наверное, считал, что так кажется старше. У них с Васькой было вечное соперничество из-за возраста.
— Ты не баси и на брата не сваливай. Подойди-ка сюда.
Петька оглянулся, будто прикидывал пути отступления. Но матери дома не было, приходилось слушаться отца. Ермилов пару раз крепко шлепнул его по обвисшим на заду треникам, вызвав возмущенный вскрик.