— Откуда он ехал, вы выяснили? Не комбинируй, говори как есть.
— Ну, как тебе сказать, тиос Алексис, если тебя интересует мое мнение, то странное происшествие. Там при всем желании сложно вылететь с дороги. Поворот не крутой, более того, там же смотровая площадка, где можно с легкостью разъехаться даже трем машинам. Подумал, пьяный. Даже рискнул проверить. Честно говоря, решил подстраховаться. Вот начнут русские расследование, — он посмотрел на Руденко виновато, но продолжил: — Начнут нас в чем-нибудь обвинять, а я им раз, — он хлопнул ладонью по столу, — факты. Дескать, напился ваш сотрудник, к нам какие претензии?
— Понятно, понятно. Дальше-то что?
— Все-таки я полицейский, а мужика вашего замочили, — перестал ходить вокруг да около Кирос. — Проехал я по его маршруту в обратном направлении. Поспрашивал в домах, тавернах. Выяснил, что обедал он в Омодосе, в «Макринари».
— Выходит, он недалеко от таверны уехал? — задумчиво проговорил Руденко, рассматривая фотографии места происшествия. — И что они тебе там сказали?
— Поел и уехал. — Кирос подозвал официантку: — Дорогая, не принесешь мне еще рыбки?
— Хватит ему! — со смехом урезонил Алексей и крикнул девушке вдогонку: — И мне тоже!..
…Навес из живого винограда, гроздья свисают над столиками. Столики, на улице и внутри, покрыты клетчатыми бело-голубыми скатертями, в помещении деревянные потолки темного дерева. Это уже таверна «Макринари» в Омодосе, куда поехали после обеда Кирос и Алексей.
Руденко оставил свою машину в Като Дефтере. И уговорил Сотириадиса ехать вместе. «Спрашивать будешь ты», — распорядился он. Кирос только покорно вздохнул.
Их усадили согласно кипрскому гостеприимству, налили лимонаду.
Кирос по дурацкой привычке стал покачиваться на задних ножках стула.
— Расшибешь себе когда-нибудь задницу, — заметил негромко Алексей. Они ждали хозяина, за которым пошла официантка.
— Ты со мной, как с мальчишкой, — обиделся грек. — А я, между прочим, офицер полиции.
— Вот именно, что «между прочим». Да не дуйся ты! — Он хлопнул Кироса по плечу. — Гляди, хозяин идет.
Полный, почти круглый хозяин в клетчатой рубашке и в жилетке, лохматый, как леший, со щетиной, с которой он уже, по-видимому, проиграл неравный бой.
Кирос как из пулемета затараторил с хозяином таверны по-гречески. Руденко даже не все понял.
— Разве я могу вспомнить такие подробности? — Толстый киприот потер щетину с шуршанием. — Ну да, я почему его помню, вы же тогда приезжали, господин полицейский, расспрашивали. Этот несчастный разбился на машине. С кем он был? Вроде не один. Зеоклеия! — заорал он вдруг зычно. И тут же пояснил: — У женщин память хорошая, особенно на мужчин. — Он улыбнулся, продемонстрировав желтые прокуренные зубы.
Его дочь зыркнула на Кироса заинтересованно. «Но и этот павиан вдохновился, — с удивлением обнаружил Руденко. — Грудь колесом, ноздри раздувает, глазки блестят. Да он — ходок!»
— С кем он был, ну тот русский, что разбился? — спросил хозяин таверны.
— Вроде не один. — Девушка задумалась, не переставая стрелять глазками на Кироса.
А тот молчал, очарованный красоткой, и совсем забыл задавать вопросы. Стоял и улыбался глуповато.
«Жениться ему надо», — подумал Руденко и сам начал спрашивать.
С трудом девушка все же припомнила, что тот мужчина был с приятелем. Разговаривали они по-русски.
— А что они ели?
Зеоклеия захихикала:
— Как это можно помнить? Когда это было! Да и посетителей у нас каждый день ого сколько.
— Тогда ведь, кажется, был не сезон…
— Все равно. У нас бойкое место.
— У вас кошки? — вдруг спросил Алексей. Хотя он и так знал, что на Кипре у каждого отеля и особенно ресторана жила группа диких кошек, подъедающихся за счет сердобольных туристов. — А куда вы объедки деваете? Кошкам?
— Ну не сами же едим! — Девушка расстегнула верхнюю пуговицу на блузке, за что тут же удостоилась сразу двух взглядов — рассерженного от отца и восторженного от Кироса.
— А в то время у вас кошки не дохли? В тот день, когда погиб русский?
Теперь все трое уставились на Руденко.
— Откуда вы знаете? Действительно, серая подохла. Мы нашли ее за домом. Ее рвало там перед смертью, пришлось двор с мылом мыть, — морщась, припомнил киприот.
— Вы ее выбросили?
— Я хотел, а дочка уговорила похоронить. Там в садике и закопали.
Теперь Кирос уже не стрелял глазками на девчонку, а уставился в затылок тиоса Алексиса весьма гневно. Он догадывался, к чему клонит этот упертый русский, и Сотириадис не ошибся. Невольно Кирос подумал, что хоть он и называет про себя Руденко «русским», Алексис все же вылитый киприот. И разговаривает, и жестикулирует, и даже одевается как-то очень правильно. Наверное, потому, что живет здесь так долго…
— А лопатки у вас нет? — с улыбкой спросил Алексей.
И конечно, Руденко вручил лопату Киросу и заставил выкапывать эту падаль.
— Ты молодой, ты прохлопал ушами это совпадение, — поучал полковник, усевшись в тени винограда на принесенный Зеоклеией стульчик. — Копай, копай, не отмахивайся, только руками труп не трогай.
— Еще чего! Во что его? Он, похоже, мумифицировался. Фу, ну и гадость. И главное, после обеда.
Зеоклеия принесла большой пакет и резиновые перчатки, и утративший свой лоск потенциального кавалера Кирос изъял тушку кота из ямы.
— Куда теперь? — морщась, спросил грек, не догадываясь, какую свинью еще подложит ему Руденко.
— Как куда? В багажник и своему эксперту. Только предупреди, чтобы поаккуратнее. Возможно, это был палитоксин. Не знаю всех его свойств, но вдруг он все еще опасен.
— Ты хочешь сказать, что его отравили, я имею в виду торгпреда?
— Я скажу, когда будет готова экспертиза. Зеоклеия, расскажи-ка про второго мужчину. Они ссорились?
Девушка задумалась, припоминая:
— Да нет, скандала не было. Я бы запомнила. Они, может, немного нервно разговаривали. Но ничего особенного.
— А как второй выглядел?
— Высокий, спортивный, востроносенький такой. Черноволосый. Аккуратно причесанный, — она критически посмотрела на довольно длинные волосы Руденко.
— А если фото покажу, узнаете? — Алексей уже достал из кармана бумажник, а из него фото Дедова, которое предусмотрительно захватил.
— Это он, — кивнула девушка.
— Кто расплачивался?
— Ну зачем тебе это? — простонал Кирос, он как раз нес мимо пакет с котом к машине. — Поехали уже, он мне всю машину провоняет.
— Платил вот этот, с фотографии, — вспомнила Зеоклеия. — Но они долго не сидели. Быстро поели и уехали.
— На разных машинах?
— Кажется, да, но я не следила. Тот, который разбился, все бегал в туалет. Это помню.
Усевшись в машину Кироса, Алексей тут же опустил стекло рядом с собой. Кот пованивал… Поймал осуждающий и страдающий взгляд грека и велел:
— Поехали быстрее!.. Знаешь, почему важно, кто расплачивался? — Руденко выдержал паузу. — Кто платит, тот и приглашал.
— Ну это тебе важно. А мне важно быстрее довести эту падаль. Бог мой, как же он воняет!
Звонок застал Ермилова врасплох. Ранним утром дежурный из прокуратуры разыскал его и сообщил, что подследственный Дедов требует срочной встречи.
— Сейчас приеду, — буркнул сонный Олег.
Он только еще собирался на работу. Брился, отпихивая босой ногой Мартина, который облизывал ему пятку, щекотал неимоверно и требовал выгула. По коридору мимо ванны пытался прокрасться на кухню Петька, но Олег поймал его за локоть.
— Ну-ка, бери собаку и веди гулять. А то я сегодня же вечером отвезу его обратно в отряд. Меня срочно на работу вызвали. Слышишь?
— Почему я, а не Васька?
— Отставить препирательства! — рявкнул Ермилов. — Распустились, неслухи!
Олег невольно начал нервничать. «Неспроста все это. Что же Дедов так заторопился? Не стал дожидаться следующего допроса. Уголовнички в камере, похоже, достали. Правда, еще, чего доброго, прикончат его. Надо похлопотать о том, чтобы его перевели к более спокойной публике. Пусть хоть в лазарет, что ли? А уж если начнет колоться, то наверняка подсуечусь».
Но он вряд ли мог догадаться о том, какой сюрприз подготовил для него Юрий Леонидович.
Им дали ту же комнату для допросов, что и вчера.
Чтобы не вспугнуть порыв Дедова пооткровенничать, Ермилов вел себя доброжелательно. Он всегда в таких случаях с благодарностью вспоминал своих учителей, у которых проходил практику в Главном следственном управлении Москвы.
Олег еще застал ветеранов, которые раскручивали самые громкие дела советского времени. Они всегда говорили, что к подследственному необходимо относиться с пониманием, искать подходы и стараться делать это искренне. Ермилов не мог понять такой лояльности поначалу. Не принимал ее.
Но когда стал общаться с первым подследственным, готовясь ненавидеть преступника всем своим пылким юношеским сердцем, тот оказался милейшим человеком, фанатичным филателистом, нумизматом и веселым мошенником, до конца не осознававшим, что же он натворил нехорошего, когда разбавлял бензин на бензоколонке, где работал директором. Действовал он в группе, была целая сеть таких бензоколонок по Москве, однако этот коллекционер совершенно искренне возмущался: «Но машины ведь ездили!»
Он не вызывал у молодого следователя благородного гнева — человек как человек, только мошенник, за что и сел в тюрьму. Ермилов долго не мог смириться с таким парадоксом. И не знал, как себя вести с подследственными, но потом у него выработалась ровная, спокойная манера общения, слегка отрешенная, вежливая, когда он проявлял заинтересованность в меру, без нервов.
В этот раз он вел себя так же. Присел за стол напротив Дедова, улыбнулся так, что появилась ямочка на щеке, и спросил:
— Юрий Леонидович, вы сегодня не просите адвоката? — улыбка сползла с губ Олега Константиновича, когда он вгляделся в лицо Дедова. — Как вы себя чувствуете? Что-то неважно выглядите.