— Пожалуйста, успокойтесь, мадам. Мой визит совершенно неофициален. Я уже сказал доктору Гарту, что приехал в экипаже с равенспортского вокзала. Я намерен переночевать в «Палас-отеле» в Фэрфилде. Надеюсь, вы позволите мне отвезти вас в гостиницу «Олень и перчатка»?
— С вашей стороны это очень любезно, мистер Эббот. Однако я не уверена, что…
— Это действительно очень любезно с твоей стороны, Эббот, — быстро сказал Гарт. — Мы с радостью принимаем твое предложение.
Он видел, что силы Бетти на исходе. Когда Эббот сделал это предложение, ее карие глаза, как обычно, спросили Гарта, должна ли она согласиться или ей следует отказаться. Хотя она явно почувствовала облегчение, когда он заговорил, по ее глазам было видно, что она внезапно подумала о чем-то другом, и в этих глазах снова появилась почти паника.
— Да, конечно, — прошептала Бетти. — Заднюю дверь я уже заперла. Остается еще вот это.
Застегивая перчатку, Бетти повернулась к двери. Слева от крючка возле двери тянулся сквозь скобы вдоль дверного косяка до блока в центре потолка шнур, которого почти не было видно на фоне золотисто-белых обоев и белого потолка. При помощи этого шнура можно было опускать или поднимать лампу, когда ее должны были зажечь или задуть. Гарт сделал шаг вперед, чтобы помочь Бетти, однако голос Эббота заставил его остаться на месте.
— Гарт, ты поможешь мне в этом деле?
— В каком деле?
— Ну, относительно свидетельницы. — Эббот явно был в нерешительности, он не знал, стоит ли произносить имя Марион Боствик. — Той дамы, о которой мы говорили. Если она утаивает какую-то информацию, а тебе эта информация уже известна, почему ты сразу не сообщаешь ее мне?
— Поверь мне, имеются причины, по которым я не могу сообщить ее тебе. Эти причины медицинского характера, хотя ты, наверное, этому не веришь.
— Черт побери, с чего ты взял, что я тебе не верю? Я всегда верил тебе. Вспомни, как я остановил Твигга…
— Я знаю. Извини.
— У меня просто такое предчувствие, что я должен присутствовать, когда ты будешь ее расспрашивать. Кроме того, в это дело, оказывается, замешан молодой Филдинг.
— Майкл? Ручаюсь тебе, Эббот, что Майкл не играл никакой заметной роли в этом деле, а если и играл какую-то роль, то совершенно неосознанно.
— Ага! Значит, ты допускаешь, что какую-то роль во всем этом деле он все же играл?
— Не знаю. Не могу сказать. — У Гарта опять начала болеть голова. — Завтра, если хочешь, я отправлю телеграмму Майклу и попрошу его приехать сюда. Нет! Завтра воскресенье, и я не смогу отправить телеграмму.
— Думаю, сможешь, если поедешь на главный почтамт в Равенспорт. Что ты на это скажешь?
В этот момент Бетти едва не вскрикнула.
Она опускала лампу. Гарт, который всегда старался смотреть одновременно в нескольких направлениях, еще раньше заметил, что взгляд Бетти направлен на кресло, где лежит книга «Тайна желтой комнаты». Но сейчас ее взгляд оторвался от этого кресла и устремился вверх.
Белый шнур от лампы скользил по потолку. То, что в глазах Бетти блеснула догадка, Гарт определил тогда, когда эта догадка зародилась и у него в мозгу. Похожие шнуры были здесь почти в каждой комнате. А так как этот шнур висел весь вечер прямо над головой, Гарту раньше ни разу не пришло в голову, что в горло мертвой Глайнис Стакли врезался короткий отрезок именно такого шнура.
— Позволь, я помогу тебе, — сказал он и встал рядом с Бетти.
Опасности, что лампа, которая висела на шнуре, перекинутом через блок, упадет на пол и разлетится на мелкие осколки, не было; этому препятствовал узел на шнуре, который задержала бы одна из скоб. Тем не менее Гарт видел, как у Бетти дрожит рука, а с ее лица исчезают все краски.
— Эббот, этот экипаж стоит возле дома?
— Естественно! — довольно нетерпеливо ответил Эббот.
— Будь так любезен, проводи к нему леди Калдер. Я должен погасить лампу. Мы ведь не можем спотыкаться здесь в темноте.
— Как тебе угодно. Но ты слышал, что я сказал? Есть ли настоятельная необходимость допрашивать эту даму уже сегодня ночью? Нельзя ли подождать?
— Да, вероятно, это может подождать. Винс и Марион наверняка уже спят. Да и я устал. Я не чувствовал себя настолько уставшим даже после преторийской кампании во время южноафриканской войны, по крайней мере я такого не помню.
Гарт был готов сказать все, что угодно, лишь бы только заставить замолчать Эббота. Ему отчаянно хотелось поговорить с Бетти с глазу на глаз. Но в данных обстоятельствах это было невозможно. А о том, что ждет ее под другой крышей, он не имел понятия.
Лампа была погашена, домик остался далеко позади. Стук и дребезжание экипажа разносились по залитым лунным светом окрестностям и, наверное, долетали до «Оленя и перчатки». Поселиться там было довольно трудно, тем более в июне. Гарт заказал для себя номер, состоящий из спальни и гостиной, в северном крыле прямоугольного дома, черные балки и белая штукатурка которого помнили конец пятнадцатого века. Винс и Марион уже удалились в такой же номер в другом крыле. Номер Бетти во флигеле был, правда, не так просторен, но намного комфортабельнее.
Каллингфорд Эббот по-прежнему был с ними.
Бетти, теперь уже настолько хладнокровная и уравновешенная, что производила впечатление совсем другой женщины, в конце концов разговорилась. Доставив Гарта и Бетти в гостиницу, Эббот велел вознице отвезти его в «Палас-отель». А перед нашей парой появился расторопный мистер Фред Истербрук и, словно воплощение вежливости и уважения, начал обхаживать Бетти.
«Я из Фэрфилда, соблаговолите понять, — как бы говорили глаза владельца гостиницы. — У меня в баре ни один человек из низших слоев не смеет напиться так, чтобы буянить. Если одинокой даме и одинокому джентльмену срочно требуются номера — пожалуйста, в этом нет ничего плохого, я считаю, что это в порядке вещей. Лишь бы…»
Все это ясно читалось в его красноречивом взгляде, когда он встретил их в гостиничном холле с черными потолочными балками и нагревателями на стенах.
— Больше вам ничего не нужно, сэр?
— Нет, ничего, спасибо.
— В таком случае соблаговолите взять свечу, она уже зажжена. Не желаете ли шотландского виски с водой, сэр? Мистер Боствик заказал для себя.
— Не сейчас, спасибо. Это все.
— Меня это вовсе не затрудняет, сэр. После полуночи моя жена и дочь уже спят, но я всегда на ногах. Так, может, желаете шотландского виски с водой?
— Мистер Истербрук…
— В таком случае вот зажженная свеча для спальни леди Калдер. Если позволите, милостивая госпожа, и вы, сэр, я лично провожу вас в ваш номер. Сюда, милостивая госпожа.
Железные законы традиций невозможно было обойти, даже если дело касалось расставания на ночь. Гарт поклонился. Он смотрел, как они поднимаются на лестничную площадку у входа и затем идут по галерее во флигель.
Потом он тоже поднялся по старой лестнице, дубовые ступеньки которой были уже порядочно стерты. Повернул налево в северное крыло и пошел по коридору, в конце которого было окно с зеленым, словно бутылочным, стеклом. Открыл дверь своего номера и обнаружил, что там в темноте кто-то его ждет.
Он почувствовал, что там кто-то есть, еще до того как вошел внутрь. Закрыл за собой дверь. Поднял в руке металлический подсвечник с горящей свечой и подошел к креслу, стоящему в простенке между окнами. Марион Боствик, в красивом халате со сборками и в домашних туфлях, неподвижно сидела в кресле и, высоко вскинув голову, смотрела на него.
Глава 11
Если бы Марион не смеялась…
Гарт не испытывал совершенно никакого желания говорить ей то, что должен был сказать. Однако случайность, как это описывается в учебниках, все меняет. Никакие физические и душевные заболевания чужого пациента не должны выводить врача из состояния равновесия, в противном случае его заключение будет ошибочным. Врач не имеет права заниматься тем, что слишком тесно соприкасается с его собственной жизнью.
В этот момент раздался ужасный смех; он был бессердечен, в нем ощущалась жестокость. Марион сидела выпрямившись, ее блестящие волосы были собраны в искусную прическу. Вся комната была пропитана ею.
Она сидела в кресле со спинкой из горизонтальных планок, стоящем у белой оштукатуренной стены между двумя зарешеченными окнами. В ее глазах отражалось пламя свечи. Внезапно она закинула руки за голову локтями вперед, пальцами сжала столбики спинки, с кошачьей грацией откинулась на спинку кресла и скрестила ноги.
— Ну, в чем дело, Дэвид? Почему вы не говорите мне, что я не должна повышать голос? Почему вы не говорите мне, что я должна только шептать? Почему вы не говорите мне, что вокруг полно людей, которые просто дрожат от желания вызвать скандал?
— А вы не думаете, что все это была бы правда?
Казалось, Марион представила себе подобную картину с таким жадным нетерпением, что могла выразить это лишь проклятием или молитвой.
— Не бойтесь. Нас никто не услышит. Здесь довольно толстые стены. И никто не видел, как я сюда проскользнула. А может быть, вы имеете в виду Винса?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
— Винс спит. Я добавила ему в виски бром. — Дерзкая и вместе с тем вкрадчивая, агрессивная и одновременно располагающая к себе неуверенной нежностью, Марион понизила голос. Однако, казалось, она по-прежнему кричит, что все это сплошная несправедливость. — Не будьте глупцом, Дэвид. Я хочу быть ласковой с вами. А вы не хотите облегчить мне эту задачу. Разве не так? Иногда я готова убить кое-кого из моих знакомых мужчин!
— А пока что вы попытались убить женщину, — сказал Гарт.
Марион опустила руки и снова выпрямилась.
В углу комнаты низким голосом скорее шелестели, чем тикали, высокие напольные часы. Гарт вернулся к двери. На двери стояла новая защелка, но засов был деревянным. Гарт остановился и посмотрел на него.
Гарт запер дверь, он закрыл себя и Марион в номере.
Почти в центре комнаты стоял большой круглый стол, а возле него еще одно кресло со спинкой из горизонтальных дощечек. На этот стол Гарт поставил свечу, а сам уселся напротив Марион. Теперь свет свечи лишь слабо падал на ее лицо, но Гарту необязательно было видеть его. Раздутые ноздри и широко раскрытые глаза Марион гротескно контрастировали с соблазнительным запахом ее духов.