Степан усмехнулся:
– Этого я не пробовал! Но, думаю, дело не хитрое… Смог бы!.. Гляди-ка, вон наш человек идет!
Весь оставшийся день и всю ночь, даже когда он руководил выгрузкой с баркаса на подводу тяжелых штук шелка, Виктор неотступно думал о Степане, о его словах… Подделывать деньги! То бишь стать фальшивомонетчиком… Да ведь это и есть то самое дело, которое он искал, о котором мечтал! По-настоящему денежное дело! Келецкий даже улыбнулся, подумав о том, что оно «денежное» и в прямом, и в переносном смысле.
Он предложил Степану войти с ним в долю, и тот сразу согласился. Работа в тайной мастерской – дело скрытное, уединенное, как раз такое Степану и нужно. Любимое занятие вдали от людей, в одиночестве…
Виктор развил бурную деятельность, которая, впрочем, оставалась неизвестной его коллегам-контрабандистам. Он искал место под свою «фабрику», оборудование, людей. А на ловца, как говорится, и зверь бежит. В один из поздних вечеров, на квартире его подруги Наташи, которая официально зарабатывала себе на жизнь шитьем, а неофициально – кое-чем еще, раздался быстрый стук в двери. Она открыла, и в комнату вошел, а скорее, ворвался высокий, молодой мужчина в странной одежде.
– Ой, Гриша! – ахнула женщина. – Неужто бежал?
– Да уж, точно! – ответил тот бесшабашным тоном и расхохотался. – Не трясись, Наташка, про тебя они ничего не знают, не придут!
Но Наташа дрожала из-за другого: за занавеской в соседней комнате находился Келецкий. Он сразу понял, кто это пожаловал. Наташа не раз рассказывала ему о своем постоянном любовнике Григории. Красивый, грамотный парень служил унтер-офицером в лейб-гвардейском полку, но однажды в пьяной драке ранил сослуживца и был разжалован в рядовые. Это его невероятно обидело, и он дезертировал. Год скрывался, часто жил у Наташи, воровал, грабил и в конце концов попался. Месяца три назад очутился в местной этапной тюрьме. И вот – он здесь… Келецкий рискнул, вышел в комнату… Через пятнадцать минут он мирно сидел с Григорием и разговаривал. Тот и в самом деле сбежал из тюрьмы: раздобыл пилку, подпилил оконные перекладины, спустился по трубе… Часовой заметил его, только когда он уже перелезал через ограду, выстрелил, но промахнулся. Близкий лес и темнота помогли Григорию скрыться… Выслушав предложение Келецкого, беглец подумал и согласился. Ему и в самом деле нужно было на время затаиться, не показываться на людях.
Третьим членом группы стал человек по фамилии Савельев, которого Келецкий скоро стал звать Савелием. Он был предан Виктору, считая, что тот спас его. Был Савельев замешан в жестоком убийстве одного богатого человека и его служанки. Он дружил с дворником того дома, где жил богач. Они были земляки, и Савельев часто оставался ночевать у товарища после совместной попойки. В ту ночь дворник спросил его: «Хочешь разбогатеть враз? Вот здесь, на втором этаже, живет один миллионщик со старухой-служанкой. Убьем его и разбогатеем!» Савельев и сам не помнит, как очутился с дворником на черной лестнице, как звонили они в дверь, как им открыли на знакомый голос дворника. Сам Савельев не убивал, но помогал своему приятелю держать старуху, а потом оттаскивать убитых в глубь комнаты, обыскивать шкафы и сундуки… Дворник уже был арестован полицией, а Савельев прятался и страшно боялся ареста…
Степан изготовил всей команде поддельные документы, и скоро все они незаметно и бесследно исчезли из Ростова. Объявились в городе Курске, где Келецкий уже подготовил помещение на окраине города, а там установил печатную машину и прессовочную. Так началась их работа, так пошли в оборот первые фальшивые банкноты.
У Виктора Келецкого за годы работы в контрабандной организации установилась очень обширная и разветвленная сеть агентов. Ее-то он и использовал поначалу для распространения и продажи фальшивых денег. Но никто, ни один из этих агентов не знал, что имеет дело с Келецким – тем самым, неожиданно исчезнувшим. Это было ему совершенно ни к чему. Его в лицо знали лишь гравер Степан, прессовщик Григорий и печатник Савелий. Да еще один человек, через которого он и держал связь с агентами. Звали этого посредника Мирон Лапидаров.
Лапидарова Келецкий знал давно. Это был оборотистый мелкий мошенник. Такие чувствуют себя в криминальной среде как рыба в воде. Они, конечно же, мелкие рыбешки: никто из них сам не ворует, не грабит, не убивает, но они – всегда рядом с преступлениями, всегда там, где можно поживиться, пусть хотя бы и «объедками». Лапидаров начинал когда-то подъячим при приказной канцелярии. И хотя пронырливость и нечистоплотность подъячих – притча во языцех, этот человек зарвался однажды настолько, что был просто выгнан со службы. Он не опечалился, тут же пристроился поверенным в несколько домов: купеческий, чиновничий и «веселый дом мадам Ануш». Какие только поручения он не выполнял! От самых невинных – приискать дешевых строителей, найти повара, лакеев, сделать оптовые закупки в магазинах – до довольно рискованных: с биржевыми оборотами и заманиванием девушек для мадам… А попутно Лапидаров занимался и своими делами: тотализатором на скачках, махинациями с ценными бумагами, скупкой-перепродажей краденого, наводкой грабителей на богатые дома – ничем он не брезговал. У контрабандистов он тоже подвизался, как один из посредников-агентов. Келецкий не раз имел с ним дело и вообще-то ценил Лапидарова. Тот был оборотист, жаден до денег и потому очень активен и в своем роде бесстрашен. Умел втираться в доверие к людям, а потому знал и общался с разными аферистами и жучками во многих городах. Келецкий сразу решил, что Лапидаров станет у него тем центром, куда будут сходиться все нити агентуры. Агенты – распространители фальшивых денег станут вести дела через Лапидарова, его же, Келецкого, никто знать в лицо и по имени не будет. С другой стороны, Лапидаров не будет знать исполнителей – Степана, Савелия и Григория.
Лапидарову были обещаны солидные комиссионные да еще возможность часть фальшивых денег продавать лично для себя. Он с радостью согласился войти в новое прибыльное дело, спокойно принял и то, что выйти из него он может теперь только на тот свет. Не испугался, потому что не собирался по собственному желанию лишаться такой прекрасной кормушки. Ну а если они будут раскрыты и арестованы, то это уже совсем другой разговор…
Там, в Курске, Келецкий окончательно уверился, что нашел свое настоящее дело, свою «золотую жилу». И меньше чем через год решил: надо перебираться поближе к Москве – там гораздо больше возможностей. Он сам объезжал московские пригороды, искал место для своего «монетного двора». Заброшенная стеклодувная фабрика показалась ему самой подходящей: в стороне от большого тракта, на приличном расстоянии от ближайших деревень. По соседству только одно заведение – частная лечебница для психических больных. Келецкий, проезжая мимо, усмехнулся: именно тогда у него зародилась мысль поселиться именно здесь.
Супружеская пара, которой досталась фабрика по наследству и которой она была совсем не нужна, жила за границей. Келецкий через адвокатскую контору связался с ними и арендовал фабрику почти за гроши на три года. Он пообещал владельцам, что наладит производство не только стекла, но и хрусталя, и фаянса, и фарфора… На фабрике стояло уже два печатных станка, а к трем рабочим присоединился еще один – инвалид японской войны. В одном из московских переулков, под вечер, он попытался стукнуть Келецкого костылем по голове. Когда же Виктор увернулся и сбил нападавшего с ног, тот в бессильной ярости плакал и бился головой об землю. Из его отчаянных выкриков стало ясно, что этот сильный молодой мужик голодает, что и в деревне ему нечего делать с простреленными ногами, и в городе работы для него нет… Келецкий привез Михаила на фабрику, и тот стал старательным и преданным ему печатником. Тем более что Савелия Виктор все чаще отвлекал на различные хозяйственные поручения, а то и просто забирал с собой. Но главное новшество, которое появилось на фабрике, – это химическая лаборатория.
Келецкий еще в Курске понял, что три главных составных успеха для фальшивомонетчика – это безукоризненная работа гравера, безупречное качество бумаги и краски. Очень часто фальшивомонетчики «горели» именно из-за бумаги, которую, бывало, даже на ощупь можно было отличить от бумаги настоящих банкнот и кредиток. И Виктор поехал в свой родной Ростов специально, чтобы разыскать Бориса Аристарховича – человека, которого власти считали чуть ли не преступником, а сам Келецкий – большим ученым.
14
Викентий Павлович чувствовал некоторую странность в загадочных событиях, происходящих в пансионате «Целебные воды». Он уловил какую-то театральность, наигрыш еще тогда, когда ничего трагического не произошло. Сначала – взгляды, реплики, потом исчезновение, кровь и отсутствие жертвы, да и преступника тоже. Но вот найдено тело и – первая неожиданность: не то тело, которое ожидалось найти! Однако вторая неожиданность превзошла все. Не тот человек! Петрусенко признался сам себе, что был по-настоящему ошеломлен. Но ненадолго. Сразу заработала мысль, быстро просчитывая версии, ситуации, выстраивая логические цепочки, включая воображение… В поезде, по дороге из Карлсруэ в Баден-Баден, он рассказал комиссару обо всем, что сам наблюдал в пансионате. Некоторые выводы они сделали сразу. Например, что следует прекратить поиски тела Замятина, а вернее, того, кого они привыкли так называть. Новые факты делали этот поиск бесполезным. Комиссар предложил поскорее объявить поиск живого лже-Замятина, но Петрусенко засомневался.
– Давайте, господин комиссар, немного подождем. Мы еще толком не проанализировали и даже не осознали, какая у нас есть информация… Подумайте вы, подумаю и я. Что-то кажется мне, что не стоит торопиться: нам явно заданы какие-то правила игры! Может, для дела будет лучше, если мы сделаем вид, что приняли их?
Они решили никому из посторонних не рассказывать о необычном открытии у князя Томина. Однако Петрусенко выговорил себе право поделиться новостью с тем, кого он захочет взять себе в помощники. Эккель не возражал, так велико было его доверие российскому коллеге.