К этому времени Викентий Павлович уже рассказал комиссару все, что знал. И о том, что в замок ушли Гертруда фон Кассель и Эрих Лютц: предупредить и вооружить Ганса Лешке, а также – разведать обстановку. Через сутки, утром, они должны вернуться, и тогда можно будет начинать облаву.
– Тридцать жандармов – оптимально, – говорил Петрусенко. – Они могут незаметно подойти, расположиться и ждать сигнала. А потом так же незаметно подняться к замку, окружить его… Я очень надеюсь, что мы застанем группу врасплох! Если же кто-то сумеет уйти, просочиться в горы, то в этом случае и пятьдесят, и сто человек не помогут.
– На этот случай у нас уже готовы большие силы жандармерии и полиции, чтобы перекрыть все горные дороги, – заверил комиссар. – Ведь к этому времени необходимость в секретности отпадет. Так что, если нужно, полиция будет проверять все ближайшие города, деревни, фермы… Ваши русские бандиты вряд ли так знают немецкий, чтобы выдавать себя за местных жителей. Мы их быстро вычислим!
– Не сомневаюсь, – улыбнулся Петрусенко. – Добросовестность и дотошность немецкой полиции выше всех похвал.
– Сумеем ли мы сразу же арестовать и главаря?
Викентий Павлович понимал обеспокоенность комиссара, он и сам все время думал об этом.
– Хотелось бы думать, что нам повезет и он в это время окажется тоже в замке… – Говоря это, он с сомнением покачал головой. – Но если так не случится, попробуем разговорить хотя бы одного из бандитов.
– А вдруг они не знают? – с сомнением спросил Эккель. – Вы же предполагаете, что он преобразился, носит другую личину?
– Могут и не знать, – сразу согласился Петрусенко. – Но кажется мне, что там, в замке, непременно сейчас должен быть Савелий. Если он мне скажет, что ничего не знает, – я не поверю!
Рано утром, только-только рассвело, комиссар и Петрусенко выехали на машине кружным путем в сторону Карлсруэ. Но до города они не доехали: остановились у одной горной деревни, заранее ими выбранной. Сюда же к этому времени подтянулся и отряд жандармерии. Дальше Петрусенко повел их сам – предгорным лесом в сторону знакомой тропинки. Отряд бесшумно расположился в ложбине, немного не доходя до места, а к большому буку с тайником в корнях отправились только Петрусенко и комиссар Эккель. Они должны были дожидаться Эриха и Труди. Викентий Павлович очень надеялся, что ребята вот-вот вернутся – целыми и невредимыми. Вчера весь день, занимаясь подготовкой к облаве, он неотступно думал о них. Тревожно спал ночь и вот сейчас ничего не может с собой поделать – волнуется. Как у них там все прошло?..
Эрих и Труди поднимались по лесистому крутому склону легко, почти играючи. Крепким, спортивным, тренированным людям восемнадцати и шестнадцати лет подобный поход доставляет удовольствие. А тем более когда это не просто поход – задание, в котором переплетаются таинственность, опасность, героизм! Им было весело. Да, конечно, они хорошо помнили наставления господина Петрусенко: они переговаривались тихо и редко, были внимательны и осторожны, часто по знаку шедшей впереди девушки замирали, вслушивались в шум леса… Но стоило им взглянуть друг на друга, как они улыбались, если кто-то прикладывал палец к губам или протягивал руку на помощь, ребята прыскали от сдерживаемого смеха…
Узкая тропа была все время видна, но она то ныряла в крутую расщелину, то ее пересекал, казалось бы, непроходимый бурелом, то она круто поднималась по каменистому, скользкому склону. Дорога была не простой, но парень и девушка наловчились лазить по лесистым предгорьям, когда занимались поисками «тела Замятина». И все же Эрих никогда бы не признался, что в какой-то момент ему стало трудно поспевать за гибкой фигуркой Гертруды: она прыгала, словно пантера, и карабкалась вверх, хватаясь за корни и ветви, словно обезьянка! Но потом парень снова вошел в ритм – видимо, открылось второе дыхание. Он, конечно, и не заметил, что Труди, ни одним жестом не выдав своей уловки, замедлила движения…
Солнце стало ярким, и лучи его пронизывали пространство между уходящими вверх стволами деревьев.
– Скоро начнет смеркаться, – сказала тихо Труди, приостановившись. – Но мы, похоже, уже близко.
Тропинка и в самом деле теперь шла почти не петляя, да и склоны превратились в пологие холмы. Воздух заметно посвежел, дул ветерок, дышалось как-то особенно глубоко. Почти физически ощущалась высота. А минут через двадцать Гертруда замерла, подняла руку, после минутной паузы скользнула в сторону, к густым кустам. Эрих отступил туда же: он уже увидел то, что остановило девушку, – вырастающую из скал циклопическую кладку стены замка.
Они, ради предосторожности, немного спустились вниз, нашли уютный уголок – ровную площадку с густым травяным ковром прямо в самой середине пихтовой рощицы. Деревья стояли густо, опустив низко, почти к земле, разлапистые ветви. Здесь ребята решили дождаться сумерек и поужинать. В пути они дважды устраивали небольшие привалы – попить воды и перекусить.
Очень быстро стало темнеть.
– Мне пора, – сказала Труди и встала. Она плотнее натянула на лоб кепи, проверила ремешки на сандалиях, хорошенько заправила рубаху в брюки и затянула ремень. Потом достала из походной сумки Эриха револьвер и умелым движением сунула его за ремень. Застегнула куртку так, что оружия не стало видно. Эрих смотрел на нее молча, все больше и больше мрачнея. Когда же она наконец, все закончив, подняла на него глаза, он быстро взял обе ее руки, сжал.
– Труди, ради бога, давай пойдем вместе!
Девушка прильнула к нему, обвила руками шею. Потом быстро отстранилась, и уже по этому ее движению парень понял, что ничего не изменить.
– Я бы тоже боялась отпускать тебя одного, Эрих, – сказала она ласково. – Но мы же все продумали, решили… Когда меняешь на ходу то, что хорошо обдумано, – всегда получаются ошибки! Ты ведь веришь, что я справлюсь? Понимаешь, что одной мне будет проще, легче? Один всегда проскользнет там, где двоих могут заметить!
– Понимаю я все, понимаю! Но как же я останусь тут и буду думать, что ты там, одна!..
– Ты меня плохо знаешь, дорогой! – Труди тихонько засмеялась. – Никто из тех, в замке, даже тени моей не заметит! И потом, у меня есть револьвер, в нем патронов больше, чем там людей. А я, чтобы ты знал, никогда не промахиваюсь!.. Но этого даже не понадобится.
Она вывернулась из его объятий, легонько прикоснулась губами к щеке Эриха:
– Жди меня от полуночи до рассвета. Не волнуйся, я вернусь…
Скользнула между пихтами и исчезла.
Тропинка вывела девушку прямо к железной дверце в каменной стене. Но дверца эта оказалась наглухо запертой. Труди тихо пошла вдоль стены, вслушиваясь и вглядываясь вверх, в каменную кладку. Уже было совсем темно, однако луна, хоть и на ущербе, но крупная и яркая, хорошо все освещала. Через несколько шагов девушка остановилась, разулась, связала ремешки сандалий и привесила их к поясу. Потом, ловко нащупывая босыми ногами впадины и выступы в кладке, быстро и бесшумно стала карабкаться наверх, к проступающим там, высоко, зубцам крепостной стены. Наверху она передохнула, огляделась, а потом пошла по длинному узкому проходу, от бойницы к бойнице, в сторону темнеющей башни. Именно там, в левой башне, в самом ее низу, Труди увидела мерцающий в проеме огонек. Каменный коридор окончился у двери башни. Когда-то это и в самом деле была дверь – наверное, очень мощная, тяжелая, надежная. Теперь же осталась лишь полуразрушенная арка, за ней – узкая площадка и каменные, тоже разрушенные ступени лестницы, идущей спиралью вниз. Здесь Труди вновь надела сандалии: лестница тонула в темноте, на ней могли быть острые камни, ржавое железо – да мало ли что! Легкие сандалии ступали совершенно бесшумно, в них девушка чувствовала себя увереннее. Ведя рукой по стене, осторожно нащупывая следующую ступень, она пошла вниз. Столкнуться с кем-нибудь Труди не боялась: она бы услыхала шум встречных шагов. Да и была уверена – никто из обитателей замка не станет бродить в кромешной тьме без свечи.
На одном из витков лестницы, ниже середины пути, рука Труди ушла в нишу. Девушка мгновенно замерла, застыла. Но все оставалось по-прежнему тихо, спокойно. Осторожно она повела рукой: судя по всему, перед ней был вход в помещение. Ее пальцы коснулись деревянной двери, и та тут же заскрипела, болтаясь на петлях. Труди сжалась в комочек, замерла… Прошло несколько минут. Сдерживая дыхание, девушка медленно выпрямилась, заглянула в распахнутый дверной проем. Перед ней оказалась маленькая, словно келья, комната. Сквозь единственное узкое окно пробивался лунный свет, и Труди видела, что это – пустой и мрачный каменный мешок, давным-давно заброшенный. Она перевела дыхание и стала спускаться дальше по темной лестнице. И сразу же за поворотом увидела чуть проступающий отблеск.
Свет пробивался из-за двери самого нижнего этажа. Да, на этот раз дверь тоже была, но закрытая и по виду довольно крепкая. Однако старое дерево рассохлось, и прямо посередине, рассекая его, проходила трещина. Там, в комнате за дверью, раздавались голоса, и Труди приникла одним глазом к щели.
Она увидела просторную комнату с каменными стенами и полом, выложенным кирпичом. Даже через века эта брусчатка сохранила свой первоначальный желтоватый цвет, была отшлифована временем и человеческими ногами. Комната казалась уютной оттого, что ее освещал огонь из очага в большой печи, а также несколько свечей в подсвечнике на столе. За этим большим деревянным столом сидели трое мужчин: одного Труди сразу узнала – слуга Замятина по имени Савелий. Второй был неопрятным, кудлатым и бородатым инвалидом без ноги, а третий – приятный, интеллигентного вида пожилой мужчина с бородкой и усами, в очках. Судя по всему, эти люди уже поужинали, потому что на столе посуды не было, стоял только кувшин, из которого они что-то наливали в глиняные кружки. Посуду, в стороне, около печи, наклонясь над большим тазом, мыл Ганс.
Сидящие за столом говорили по-русски. Труди уже неплохо понимала этот язык, прожив полгода у хозяев, которые между собой постоянно говорили по-русски. Но главное – ее специально учил Эрих, а ей языки давались легко. На родине, в Грааф-Лейке, мама учила ее французскому, и это было не трудно. Однако сейчас она поначалу не вслушивалась в тихий разговор мужчин за столом, пока кто-то не окликнул Ганса: