– А как бы ты хотела умереть?
– Никак. Мне бы хотелось жить. Но я понимаю, что ты решил иначе.
Вован принимается хихикать:
– Умна ты, рыжая! Только куда спешить? Ты же не торопишься, верно? И мне не к спеху, на тебя заказа не было. – Он протягивает руку к моей груди. Я пытаюсь увернуться, но не могу. Вован с сальной ухмылкой щупает меня. Я стараюсь сдержать отвращение. Попробовать заговорить его, переключить внимание? Как? О чём мне с ним беседовать? Голова словно пустая…
– Красивая ты, Рыжая! Скажу правду – не хочу убивать тебя. А вот угадай – чего хочу?
По его ухмылке и так ясно. Мне бы освободить руки… И что бы я тогда сделала? Хоть бы он меня поскорее убил…
– Рыжая, а ты никогда не занималась сексом связанная?
Отвечать ему или нет? Конечно, отвечать. Попробую выиграть время.
– Нет. Я имела дело только с нормальными мужчинами.
– А я, по-твоему, ненормален?
Надо отвечать осторожно.
– А ты как думаешь – нормально убивать людей, которые тебе никакого зла не причинили? Нормально требовать любви от связанной женщины?
– А что такого? Говорят, связанная женщина в ласке не нуждается.
– Не знаю, кто так говорит. Связанная женщина нуждается в том, чтобы её освободили.
Вован вынимает из кармана складной нож, открывает и играет им. Лезвие мелькает перед моей грудью. Острое лезвие касается меня. Это – моя смерть?
– Ах, какая красота! Не хочется повреждать. – Он откладывает в сторону нож и снова лезет своими руками – давит, щупает, щипает. Очень больно и противно, но я просто отвернусь. Пусть он думает, что мне безразлично. Фригидна. И всё.
– Рыжая, а всё-таки: как тебя зовут?
Отвечу, пожалуй. Всё, лишь бы протянуть время.
– Меня зовут Люба.
– Любовь, выходит… – Медленно, распевно произносит похититель и задумывается. Затем произносит:
– Ты замужем?
– Да.
– За тем детективом?
– Нет, он женат на моей подруге.
– А может, ты врёшь, не замужем?
– Какая тебе разница?
– Ты и со своим мужем так холодна?
– Ты же мне не муж.
Он наклоняется, почти касается своей физиономией моей головы:
– Люба, Любовь, я хочу тебя.
Не знаю, что ответить. Просто промолчу.
– Люба, почему ты мне не отвечаешь?
В его голосе вдруг слышатся жалобные нотки. Я оборачиваюсь и удивлённо смотрю на него.
– Что я тебе должна ответить? Я не хочу тебя. И я не хочу умирать. Но я в твоих руках и не могу защититься.
– Хорошо, Люба. Посмотрим, что ты скажешь на это.
Он берёт подушку.
– Угадай, Люба, что я сейчас сделаю?
Мне не по себе, и гадать я не собираюсь. Ничего хорошего от этого человека не жду. Он опускает подушку мне на голову и прижимает к моему лицу. Мне трудно дышать, в глазах темнеет. Сейчас я умру. Мама, теперь я могу подойти к тебе?
– Доченька, нельзя! Ты должна жить!
Как я могу жить, если меня убили? Но вот вокруг снова становится светло. Я дышу.
– Люба, я пошутил. Я не убью тебя. Любовь убивать нельзя. А почему ты не стала просить, чтобы я тебя не убивал? Ты же хочешь жить.
Не знаю, что ответить. Просто дышу, пока можно. Вован отбрасывает подушку и вдруг падает передо мной на колени:
– Люба, я тебя люблю! Что мне сделать, чтобы ты меня полюбила?
Я ничего не понимаю, только смотрю на него с удивлением. Он так шутит? Ладно, попробую подыграть:
– Как ты считаешь – могу я любить человека, который только что пытался меня задушить?
– Люба, прости! – он вдруг принимается хныкать. – Я пошутил!
– С любимыми разве так шутят?
– Ну да… Вон как этот. Негр. Он же задушил её, как она там…
До меня вдруг доходит:
– Ты имеешь в виду Отелло, который убил Дездемону?
– Ага, точно, Отелло. Она его разве не любила?
– Когда он её душил – не любила.
Буду говорить о чём угодно, хоть про Отелло. Лишь бы отвлечь его.
– Но до того любила?
– Да.
– А чем он лучше меня?
М-да, интересный вопрос…
– Она же не знала, что он её убьёт, заколет.
– Как это – заколет? Он её задушил!
О, так гораздо лучше! Побеседуем на интеллектуальные темы!
– Ты невнимательно читал пьесу, Вован. Он её сначала душил, а потом заколол мечом.
Вован вздыхает:
– А если я тебя не убью, ты меня полюбишь?
Он что, хочет свести меня с ума? Ну нет, всему есть предел.
– Вован, зачем тебе моя любовь? Прекрати убивать людей, найди себе нормальную работу. Однажды встретишь женщину, которая тебя полюбит. Почему обязательно я?
– Потому что я хочу тебя!
Рассуждает, как большой ребёнок. И что же – люди для него вроде игрушек?
– Почему меня? С чего ты взял, что любишь меня? Что ты знаешь обо мне?
– Ты очень красивая!
Да, точно, я для него вроде игрушки.
– Красивых женщин много. Вован, ты часто убивал женщин?
Вздыхает:
– Несколько раз было…
– А точнее?
– Пять раз. Но они не были так красивы, как ты!
– Ты их убил за то, что они недостаточно красивы?
– Нет, на двух из них был заказ, а ещё три оказались в неподходящем месте в неудачное время.
Такое впечатление, что он говорит чужими словами. Как будто не взрослый ребёнок, а терминатор какой-то.
– Вован, а ты разве не хочешь жить?
– Конечно, хочу! И хорошо жить хочу!
– Разве твоя жизнь улучшилась оттого, что ты отнял чужие? Посмотри вокруг себя: теснота, грязь, неразбериха, навал. Тебе самому приятно?
Он уныло оглядывается:
– Неприятно. Но я мужчина. Я не должен убирать. Ты бы и убрала.
Попробую схитрить:
– Как же я могу убрать у тебя, раз ты меня связал?
– А если развяжу – уберёшь?
– Почему же нет? Я женщина, люблю чистоту.
Он протягивает руку куда-то за моей головой, касается моего запястья, но тут же отдёргивает руку:
– Я тебе не верю. Ты сбежишь.
Не знаю, что на это ответить. Не уверять же в обратном. А может, он только притворялся ребёнком? Ничего не понимаю. А он сам понимает, чего хочет?
Вот и утро. Я действительно чувствую себя хорошо, как и обещала вечером Майклу. Но моё главное ощущение – злость. Злость на этот благополучный мирок, спокойствие которого держится на тихих гнусностях, вроде той, которой меня подвергли вчера в аэропорту, и этакой невинной жестокости, с которой местные подонки убили Али. Злость распирает меня, переполняет, требует выхода, угрожает вырваться наружу и затопить весь мир. Надо взять себя в руки. Вот я делаю зарядку, принимаю душ, переодеваюсь – и уже готова. Завтрак будет, но чисто символический, чтобы желудок не жаловался на невнимание: немного зелени, яблочный сок – и хватит.
Когда я заканчиваю одеваться, слышен неуверенный стук в дверь. Я открываю и вижу Майкла. Он осторожно целует меня в щёку, словно проверяя, жива ли я, не разваливаюсь ли от прикосновения. Однако мне в любом случае не до поцелуев.
– Анна, ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он голосом, полным сомнения.
– Отлично! – коротко бросаю я и пытаюсь улыбнуться. – Пошли завтракать!
– Может, откажемся от танца?
– С чего вдруг?
В воздухе повисает молчаливая реплика моего любимого: «Но ты же больна!» Только идиот не видит, что я здорова, как лошадь, и готова танцевать хоть марафон.
Мы спускаемся в ресторан, и я вижу Махмуда. Прилетел, голубь наш ближневосточный.
– Добрый день! – обращаюсь я к нему по-арабски. Раз он всё равно в курсе моих языковых познаний, нечего комедию ломать. Он ни единым движением мускулов лица не выказывает удивления моим познаниям в арабском, напротив, сразу переходит к делу:
– Анна, тебя вчера обыскивали в аэропорту?
– Да, – мне некогда удивляться его информированности, сам объяснит, если захочет.
– Нашли что-нибудь незаконное?
– Нет, разумеется. Разве они могли найти что-либо такое?
– А как объяснили свои действия?
– Сказали, что ошиблись.
Этот осёл отстанет когда-нибудь от меня? Ещё минута в его обществе, и я продемонстрирую своё знание арабских ругательств.
– Ты видела, как погиб Али?
– Да.
Меня ничуть не удивляет, что шеф моментально перескочил с одного происшествия на другое. Я сама, если бы рассказывала про вчерашние события, поступила бы так же. Ничего другого примечательного вчера не произошло.
– Что с ним случилось?
Я не без труда подавляю в себе желание выругаться. Этот надоедливый болтун отвяжется когда-нибудь? Может, он воскресит Али? К счастью, к нам подходит официантка и принимает заказ. Пожалуй, к зелени добавлю сыра. Того и другого немного: птичьи порции для тех, кому предстоит порхать.
– На него напали местные нацисты. Ударили, повалили, избили ногами, сбросили в воду.
– В канал, что ли?
– Да.
– Где были Майкл и Ахмед?
Не очень вежливо задавать такой вопрос, когда Майкл рядом со мной за столом, но это не моя проблема.
– Мы прогуливались после ужина. Я, Майкл и Розалинда шли впереди, Ахмед чуть сзади, Али отстал ещё сильнее. Когда мы услышали шум драки, не сразу сообразили, что происходит, к тому же скользко было. Майкл и Ахмед опоздали.
– Спасатели прибыли сразу?
– Очень быстро. Наверное, минуты не прошло. Впрочем, на часы не смотрела.
– А почему Али отстал от всех?
– Не знаю, спроси Ахмеда. Скорее всего, охранял нас сзади.
Махмуд кивает, будто подтвердилось какое-то его предположение. Нам приносят заказы, я начинаю есть и всем своим видом показываю, что на ближайшие часы старший из Абу-Салемов для меня не существует. Пятнадцать минут спустя завтрак съеден, я вопросительно смотрю на Майкла, мы поднимаемся из-за стола и выходим из ресторана. Майкл поднимается в свой номер за сумкой с нашими костюмами, а я пользуюсь моментом, чтобы подышать холодным уличным воздухом и причесать свои мысли. Всё-таки, откуда Махмуд узнал, что меня обыскали в аэропорту? Я сказала об этом только Майклу. Неужели мой дорогой распустил язык? Или Махмуд так проницателен?