Возвращаюсь в холл. Мой дорогой появляется из лифта, сумка у него в руках. Я выкидываю ненужные вопросы. Через час у нас квалификационный танец, остальное не имеет значения.
– Пойдёшь ловить такси?
– Нет, Анна, оно должно быть у входа, я заказал ещё вчера.
Ну и отлично. Мы выходим из гостиницы и поворачиваем направо – действительно, машина ждёт. Садимся – я позади водителя, Майкл рядом.
– Анна, ты на меня сердишься?
– Что ты, просто настроение такое.
Однако его вопрос показывает, что он действительно проболтался Махмуду о моих вчерашних неприятностях. Его счастье, что мне сейчас не до скандала. Едем в гробовом молчании. Кстати, где у нас конкурс? Ах да, в здании муниципалитета.
– Майкл, нам ещё далеко?
– Нет, Анна, уже подъезжаем.
Какое красивое здание из светло-серого камня! Вот так шпиль! Не разбираюсь в архитектуре, но так и тянет сказать – готика. Прямо отдаёт средневековьем. Большая Площадь… А ведь здесь, на этой площади, наверное, когда-то происходили сражения, публичные казни. Сжигали ведьм и еретиков. А сейчас всё так красиво, спокойно, чисто – прогуляться бы при случае… Но не теперь. У нас неотложное дело.
– Майкл, куда нам сейчас идти?
– К лифту.
Мой проштрафившийся любимый тоже выглядит теперь озабоченным. Может, просто сумка тяжёлая? Входим в здание, ищем лифт и сразу видим толпу других конкурсантов – человек десять: очень подтянуты, держатся парами, неразговорчивы, сосредоточенны. Вот и лифт пришёл. Набиваемся сразу все и едем в угрюмом молчании. Я здесь для того, чтобы мстить за своё вчерашнее унижение и гибель Али, но, видимо, и другие просто так победу не отдадут.
Приехали, выходим из лифта. Людской поток выносит меня прямо к нужной комнате. Здесь мы переодеваемся и готовимся. Ну-с, Майкл ничего не забыл?
Краситься особо не буду, пусть оценивают танец, а не макияж.
– Анна, наш выход третий!
– Хорошо, спасибо.
Майкл смотрит на меня вопросительно, пытается понять – то ли я злюсь на него, то ли свирепствую перед выступлением. Сама точно не знаю, но скорее второе. Если бы дело было в Майкле, он за свою болтовню получил бы так, что ни с чем не спутал. Но пусть поостережётся: малейшая его ошибка, и я припомню сразу всё.
– Анна, вторая пара пошла на сцену!
– Очень хорошо. Сейчас и мы пойдём.
Я оглядываю в зеркало себя и Майкла. Нам предстоит танцевать самбу, на мне тёмно-серое с серебром, с позволения сказать, платье, главное достоинство которого в том, что оно почти не скрывает достоинства моей фигуры. Майкл в тёмно-коричневом костюме – мне кажется, это не оптимально, но так решила Розалинда. Кстати, почему она не пришла? Впрочем, тренеров других пар я тоже не вижу. Обойдёмся без неё.
– Анна, идём!
– Да!
Я мигом переношусь на танцевальную площадку, залитую лучами прожектора. Раздаётся мелодия, и моё тело само содрогается, движется, вторя каждому такту. Я чувствую прикосновение Майкла, его заботливые руки, и из памяти вылетают все подозрения. Он – мой любимый! Мы исполняем танец нашей любви! Нет ничего, кроме нас двоих – и музыки! Музыка меняется, то одна, то другая, но это не имеет значения. Я растворяюсь в отрывистой мелодии и чувствую, как Майкл вторит мне всем своим естеством…
Но вот мелодия заканчивается, и я прихожу в себя. Ну что – прошли мы квалификационный отбор? Я смотрю на Майкла, а он на судей. Мой партнёр волнуется, что-то шепчет про себя. Я вспоминаю, что не так всё ладно у нас с ним, но сейчас не время выяснять отношения. Так что там решили судьи?
Какая-то дама в белом брючном костюме – видимо, распорядитель – показывает нам поднятый большой палец. Так всё в порядке, мы прошли? Майкл мягко подталкивает меня к судейскому столу. Меня тянет дать ему по руке, но сейчас неподходящий момент.
– Вы прекрасно выступили! – улыбаясь, произносит по-русски один из судей, и я еле сдерживаю смех при виде растерянности «представителя России» Майкла. Отвечаю за нас обоих:
– Спасибо! Будем стараться!
– Полуфинал – завтра, в это же время! – улыбаясь, обращается к нам по-английски распорядительница. Ну что – мы можем уходить?
Едва оказавшись в раздевалке, я теряю всякое желание устраивать Майклу выволочку. Наверное, он думал, что делает мне услугу, извещая Махмуда о неприятности в аэропорту. А главное – на меня наваливается усталость, апатия. Мы выступили, и до завтра я ничего не обязана делать. Скорее бы в гостиницу. Лягу в постель и буду лечиться, я ведь болею.
Майкл смотрит озабоченно мне в лицо:
– Анна, ты плохо себя чувствуешь?
– Да… Поедем, скорее…
Вот мы и входим в гостиницу. На пороге – улыбающаяся Розалинда:
– Вы замечательно выступили, Майкл, Анна! Поздравляю вас! Если так же сумеете и завтра, мы сможем претендовать на призовое место!
Я уныло киваю ей, и Майкл заботливо ведёт меня к лифту. Не надо мне никаких призовых мест… А впрочем, это сейчас. К вечеру, может, стану рассуждать иначе. Ведь моя месть только началась.
– Развяжи меня! Пожалуйста! У меня руки затекли!
Я не хотела просить об этом своего похитителя, но сил больше нет терпеть, играть в гордость. Вован наклоняется ко мне и ухмыляется:
– Ты правда хочешь, чтобы я тебя развязал?
– Да! Пожалуйста!
Он дотрагивается до моего запястья и вдруг спрашивает:
– Если я тебя развяжу – поцелуешь?
Я молчу. Просто не знаю, что ответить. Обманывать не хочется. Вован вздыхает и развязывает мне руки:
– Ты гордая, Люба. Другая бы согласилась на многое, только чтоб я её не убил.
Я пытаюсь сделать движение рукой и вскрикиваю от боли: словно тысячи игл впиваются между локтем и кистью. Кисти моих рук посинели, я их еле чувствую. Только боль. Вован вынимает из кармана наручники, сковывает мне запястья и целует пальцы. Я не чувствую прикосновения его губ – руки онемели.
– Какие красивые у тебя руки, Люба!
– Были бы ещё красивее, если бы ты их не связал. По крайней мере, не такие синие.
– Прости, Люба. Больше никогда не буду связывать тебя.
Хорошо, если бы и не душил больше.
– А ноги развяжешь?
– Позже. Если будешь вести себя хорошо.
Не знаю, чего он от меня ожидает. Спрошу прямо:
– Вован, зачем я тебе? Убить меня ты мог в машине. Полюбить я тебя не смогу, у меня нет стокгольмского синдрома.
– Вижу, Люба. Это мне в тебе и нравится.
Я с удивлением смотрю на своего врага:
– Нравится? Почему?
– Ни одна женщина раньше не стреляла в меня. Ты меня ранила, а потом приняла вызов на дуэль, чтобы спасти подругу.
Не могу сдержать вздох:
– Это была глупость с моей стороны. Я бы вряд ли смогла выстрелить в тебя второй раз.
– Но ведь на Бескудниковском бульваре смогла!
– Машинально, потому что такой вариант мы репетировали с шефом. Я даже не думала, когда стреляла.
Он подносит руку к моим волосам. Я втягиваю голову в плечи, но он просто гладит.
– Ты мне нравишься всё больше, Люба. Как жаль, что я тебя не встретил, прежде чем стал киллером. Всё могло бы сложиться иначе.
Не могу удержаться от вопроса:
– А как ты стал киллером?
Он пожимает плечами:
– Работал в милиции, наткнулся на злоупотребления. Оказалось, что к ним причастно начальство. Меня быстренько выгнали, чуть за решётку не отправили.
– И ты решил мстить за это посторонним людям?
– При чём тут месть? Я не обязан быть самым белым и пушистым. Я тоже хочу жить.
Мы оба молчим. Затем я спрашиваю:
– Зачем ты сначала стал разыгрывать со мной дурачка?
Он усмехается:
– А ты заметила? Хотел проверить твою реакцию. А ты ничего, быстро уловила фальшивую ноту.
– А зачем душил?
– Прости, Люба. Это была неудачная шутка. Хотел просто напугать тебя, и чуть не получилось по-настоящему.
– Получилось, напугал.
Мы опять молчим. Мои руки постепенно приходят в порядок, цвет становится нормальным, я их начинаю чувствовать. Теперь я хоть как-то смогу защищаться.
– Можно тебя попросить принести мне воды?
– Да, Люба, конечно. Сейчас.
Прежде чем уйти, он внимательно проверяет верёвку у меня на ногах и наручники на руках. Уходит и почти сразу возвращается со стаканом. Надеюсь, вода не отравлена? Вряд ли, убить меня он может сотней других способов. И в любом случае – очень хочется пить.
– Спасибо, Вован.
Я пью воду, держа стакан скованными руками. А он рассматривает меня и странно улыбается. Так и подмывает выяснить, что его веселит, но в моём положении вряд ли стоит задавать лишние вопросы. Разве что самые невинные. Вот вода выпита, я отдаю Вовану стакан.
– Ты не голодна, Люба?
Я не могу сдержать удивление. Он что – удочерить меня решил? Какой заботливый…
– Нет, спасибо, я сегодня завтракала.
– Уже вечер.
Да, верно, темно, но сейчас рано наступают сумерки.
– А который час?
– Почти шесть вечера.
Мелькает дурацкая мысль: мне пора домой. Только я ведь здесь не в гостях.
– Вован, что тебе принесло убийство невинных людей? Ты живёшь бедно и убого. Даже если я здесь приберу, твоя квартирка не станет богатым особняком.
– Я не хочу, чтобы ты убирала здесь, Люба. Просто побудь со мной.
Удивление во мне нарастает. Может, он вообще согласится отпустить меня? Нет, это вряд ли. Он же подумает, что я обращусь в милицию. И верно – обращусь. Других людей ведь он убивает.
– Вован, я побуду с тобой, но что дальше? Ты меня убьёшь?
– Не бойся меня, Люба. Я же сказал, что не убью тебя. Ты мне не веришь?
Я неопределённо пожимаю плечами. Я и верю ему, и нет. По поводу дуэли он меня обманул, не стал драться честно, но иначе я бы наверняка погибла. А эта его шутка с удушением?
Вован вздыхает и выходит из комнаты. Я пытаюсь задуматься о своём положении, но ничего путного в голову не приходит. Вован возвращается, и я не могу сдержать испуганный возглас: у него в руке пистолет. Так он меня всё-таки застрелит? Вован передёргивает затвор.