Уму непостижимо, как я умудрился промазать в упор. Да, конечно, поза для стрельбы неудобная… Впрочем, может, попал в гада – пистолет он сначала выронил, но затем начал стрелять левой. Вот сволочь, всяко умеет. Однако пора вставать и других поднимать.
– Эй, все живы? Быстрее на улицу!
Нет, не все живы. Супруненко не движется. Матвеев ранен в спину, Алёшин держится за голову, из-под пальцев сочится кровь. Новикову пуля попала в плечо – немного промазал Спец. Однако остальные поднимаются. Первым на улицу выходить мне.
Что это? Почему Сизов и Гришин сидят в машинах? Они не сидят… Боже мой, что тут произошло, пока мы с Парфёновым разбирались? Однако хныкать некогда. К рации – и вызвать дежурного по линии:
– Говорит майор Зелинский. Наша группа подверглась нападению на Кутузовском проспекте… – называю адрес. – Есть потери, убитые и раненые. Пришлите подкрепление и медпомощь.
Теперь можно немного перевести дух и осмотреться. Где же этот ублюдок? Уехал или снова затаился? Похоже, следовал за нами от самого дома Новикова. Почему мы не заметили слежки? Я почему не заметил? Идиот, даже не подумал о таком варианте. Супруненко, Сизов, Гришин – все они погибли по моей вине. Да, неосторожны – все, кроме Супруненко, – но это я им позволил быть неосторожными. Кретин, в отставку, на пенсию… Нет, майор Зелинский, не на пенсию, а исправлять то, что ты натворил. И прежде всего – взять, наконец, эту мразь. Переиграл меня Спец… А мне ещё учиться и учиться.
– Димка, может, бросишь эту профессию? Охранником лучше иди куда-нибудь, – уныло пробормотал Мишка, вытаскивая из Спеца третью пулю, на этот раз – из правого бедра. Спец тихо выл от боли, вцепившись зубами в подушку. Помимо физических страданий, омерзительно было, что заказ сорван. Обе мишени, несомненно, уже в СИЗО. Ахмед, может, и сумеет туда проникнуть, но уже без него, Спеца. Конечно, можно сослаться на огромный перевес противника, трёх убитых ментов, о которых сообщили по телевидению, собственные ранения, свидетельствующие об усердии, но что толку? На то он и Спец, чтобы переигрывать какого угодно противника и не замечать даже тяжёлые ранения. Супермен, Терминатор. А вон как облажался Терминатор…
Но вот Мишка начал делать свои пассы, и боль стала понемногу уходить. Несколько дней отлежаться – и снова на дело. А до тех пор продумать, наконец, в чём причина неудач и как действовать дальше.
Судя по всему, Кароль жив. Его, правда, не было у дома Парфёнова, но чёткость и продуманность действий милиции косвенно указывают, что планирование операций ведётся не хилым умишком майора из МУРа. А раз так, нужно придумать нечто такое, что заставит Кароля выйти из тени. Нападение на Татьяну вряд ли удастся повторить: она уже учёная, будет осторожничать. Думай, Спец, думай, изобретай, ты же Спец…
Один за другим три гроба опущены в могилы и засыпаны мёрзлой землёй. Церемония похорон окончена. Теперь майор может, наконец, стать просто человеком – Олегом Зелинским, для которого сегодня не просто похороны боевых товарищей, но и напоминание о крови, пролитой ими по его недосмотру.
Лебедев стоял рядом, а Кароль в больших тёмных очках – неподалёку, словно посторонний, по какой-то прихоти зашедший на похороны трёх милиционеров. Боевой товарищ, который сам не раз мог погибнуть, но остался жив и теперь отдаёт дань памяти павшим.
«Блестящая операция! Удар по мафиозным структурам! Арест и показания Новикова и Парфенова – это одна из крупнейших побед московской милиции!» – так говорил вчера генерал-майор Прошин, радостно улыбаясь, пожимая руку ему, майору Зелинскому. Поздравлял с победой. А сегодня он же, Прошин, произносил трогательные слова о павших героях милиции. Что же из этого правда – победа или утрата? Всё правда. Прошин был искренен вчера, не кривит душой и сегодня. Для него это просто работа – с победами и потерями. А для майора Зелинского – позор, вина, которую нужно искупить. Путь к этому один: найти, наконец, этого проклятого Спеца – и уничтожить мразь.
Когда он пришёл в себя от печальных размышлений, вокруг не было никого, кроме Антона и Андрея, таких же неподвижных и тихих, как и он. Потому что есть такие минуты, когда нет смысла в словах утешения. Нужно просто постоять рядом и помолчать.
– Спасибо, ребята, – тихо произнёс Зелинский. Лебедев и Кароль не шелохнулись, словно и не услышали. Внезапный звонок мобильного телефона заставил майора вздрогнуть. Он вынул аппарат и включил связь:
– Майор Зелинский слушает!
– Товарищ майор! – услышал он возбуждённый голос. – Это говорит Артур Малахов, помните? Вы меня приняли за бритоголового! Сегодня мне снова звонил этот негр – как его зовут – не помню, и предлагал работу!
Майор насторожился:
– Что за работа?
– Мы с ребятами должны будем перевезти какие-то мешки!
Зелинского бросило в жар.
– Спасибо, Артур. Очень важная и интересная новость.
Антон уселся у окна с таким видом, будто попал сюда случайно, когда шёл в туалет. Может, он и прав, не стоит ему светиться, пока нет ясности, как быть с допрашиваемым, свидетелем по делу о многочисленных убийствах, совершённых Спецом. Сейчас сюда войдёт Михаил Евгеньевич Овсянников, брат Спеца. На него мы вышли благодаря Бухгалтеру. Знает ли Овсянников-младший, что вытворяет его братишка? Сейчас выясним.
Стук в дверь.
– Войдите!
– Извините, у меня повестка к майору Зелинскому…
– Это я. А вы – Михаил Евгеньевич Овсянников?
Вопрос риторический, игра в дурочку. Я не хуже родной матери Овсянниковых знаю, кто сейчас передо мной. Однако небольшая маскировка никогда не вредит.
– Да, это я.
– Можно видеть ваш паспорт?
– Да, вот.
Я смотрю паспорт Овсянникова, а краем глаза – на Антона. Он сидит, словно кот, выслеживающий птичку: внешне – воплощённая апатия и безразличие, но под ними скрывается готовность моментально ринуться на зазевавшуюся мишень.
– Присаживайтесь, гражданин Овсянников. Вам известно, по какому делу вы вызваны?
Стараюсь говорить как можно скучнее и зануднее. Чем более занудным или даже глупым выглядит следователь, тем эффективнее допрос.
– Нет, не знаю.
– По делу о серии убийств, включая гибель трёх сотрудников милиции.
Глаза Овсянникова становятся большими, в них читается изумление. Искреннее или наигранное?
– Товарищ следователь! Я…
И он умолкает. Я его не тороплю, пусть подумает и скажет, что же «он».
– Товарищ следователь, я не понимаю, почему я…
– Вы брат Дмитрия Евгеньевича Овсянникова?
– Да, – кивает он покорно.
– Вам известно, чем занимается ваш брат?
– В каком смысле?
– В смысле работы.
– Он частный детектив.
Ах, вот как, интересная легенда. Спец рисуется коллегой Андрея, которого пытался убить.
– Вы видели его лицензию?
– Я? Зачем мне лицензия?
– То есть вы её не видели. Тогда почему считаете, что он говорит правду?
Мой собеседник вскакивает с места:
– Я же вижу! У него опасная работа! И потом, он рассказывает о своих операциях.
– Гм, Михаил Евгеньевич, не всякая опасная работа сопряжена с частным сыском. А что вам рассказывает брат?
В глазах Овсянникова мелькает недоверие и напряжение. Что он мне не доверяет – естественно. Но чем это вызвано – страшилками, которые рассказал брат? Или нежеланием открывать мне семейную тайну?
– Он мне рассказывал о некоторых операциях против воров, бандитов, коррумпированных милиционеров, – медленно, словно взвешивая каждое слово, произносит Овсянников.
– Вы считаете, что частные детективы расследуют коррупцию в милиции?
– А что, им это запрещается?
О, с какой презрительной интонацией это произнесено! Похоже, Михаил Евгеньевич и меня записал в коррупционеры.
– Да в общем, для этого существуют иные организации. Вы знакомы с Уголовно-Процессуальным кодексом?
– Нет. А зачем? Это пустая формальность. Все эти кодексы используются коррупционерами, чтобы обманывать народ.
– Михаил Евгеньевич, это акт, имеющий силу закона. А ваш брат тоже считает, что в борьбе с коррупцией не имеет значения, что говорит закон?
– Не знаю, спросите у него.
– С удовольствием, Михаил Евгеньевич. Где мы можем его найти?
– Не знаю.
Отвечает так быстро и резко, что становится ясно: врёт.
– Как же так? Не знаете, где найти родного брата?
– Да, вот представьте себе. Но если хотите, могу передать ему, чтобы связался с вами.
– Где его найти, не знаете, но передать ему можете?
– Не ловите меня на слове. У него опасная работа, он мне сам время от времени звонит… приходит ко мне.
– У него настолько опасная работа, что он скрывается от родного брата?
Я, конечно, утрирую, но мне нужно сбить Овсянникова-младшего с его продуманной, расчётливой позиции.
– Опасная. На днях я вынул из него три пули, и это не впервые.
Пусть я садист, но меня это радует. Значит, я всё-таки попал в этого мерзавца.
– Если не секрет, куда он был ранен?
– Извините, не помню.
– А вас не удивляет, что он обратился к вам, а не в больницу?
– Не удивляет. В больнице его могут убить.
– Кто – врачи-отравители?
Моя ирония невольна, но к месту. Овсянников уже начинает горячиться, а мне нужно, чтобы он кипел яростью.
– Всё везде куплено! Врачам могут заплатить, чтобы они убили моего брата, а ещё бандиты могут просто пройти мимо персонала!
– А почему вы не работаете по специальности – из-за того, что всё везде куплено?
– Да. Только не пытайтесь меня уверить, что если я поймал за руку врача-взяточника, а ему ничего не сделали, зато меня уволили, то виноват я.
Это уже интересно. В тех материалах об Овсянникове-младшем, которые я видел, о таком факте нет речи.
– Расскажите об этом подробно, пожалуйста.
Овсянников смотрит на меня с удивлением, пожимает плечами, неохотно начинает: