После того, как овладел собой, открыл глаза и спросил:
— Но почему теперь? Почему теперь, Марианна, черт тебя побери?
Повысил голос и силой вдавил ее в постель, сильнее сжимая пальцы на ее горле, глядя на ее расширяющиеся зрачки и испытывая невероятное садистское удовольствие от осознания ее страха. Ненависть, страх. Все что угодно, но только не равнодушие.
— Не тогда, когда я бил и мучил тебя… Не тогда, когда унижал и держал в роли рабыни… Не тогда, когда оставил вас подыхать с голоду… Какого дьявола, Марианна, теперь? Когда единственное, о чем я тебя просил, — ударил по постели рядом с ее головой, — это доверие. Гребаное доверие и молчание, черт тебя раздери.
С ее губ сорвался тихий вздох.
— Доверие? От кого? Кто я теперь? Твоя любовница? Бывшая жена? Шлюха? Кто я? С таким же успехом на меня может предъявить права любой из твоих охранников. Любой. Потому что я — никто. И знаешь? Я лучше стану шлюхой твоих псов, чем твоей любовницей или вещью. Никакого доверия ты от меня не дождешься.
Это был контрольный выстрел. Прямо в лоб. Марианна, как никто другой, знала, какие струны задеть, чтобы окончательно снести мне крышу. Знала, что это запрещенный ход, но, тем не менее, применила его. И я потерял последние остатки разума, чувствуя, как сознанием завладевает монстр, поднимая свою омерзительную голову и широко раскрывая зубастую пасть.
Ударил ее по щеке, а потом еще раз, и еще раз.
— Да мне нас… ть на твои чувства ко мне. И плевать на твои желания. И если ты так сильно хочешь стать шлюхой, я тебе позволю. Но трахать тебя буду ТОЛЬКО я. Станешь личной подстилкой Николаса Мокану. И только если я захочу, то ты сможешь лечь и под охранников. Для того, чтобы развлечь МЕНЯ, поняла?
Свободной рукой разодрал на ней блузку и грубо сжал грудь:
— И мне плевать, согласна ты или нет с этим. Теперь, — криво усмехнулся, — впрочем, как и всегда, я решаю с кем и когда ты спишь. И пока что этот кто-то, — ущипнул сосок, — я.
Затем опустил руку к животу и остановился, глядя прямо в ее глаза.
— Тебе понятно, Марианна?
— Мне все понятно, — прошептала она, — только покорности ты не дождешься, потому что я больше не хочу тебя. Ты можешь развлекаться со мной, пока я тебе не надоем… Да ты все, что угодно, можешь. Ты возомнил себя вершителем моей судьбы. Мне плевать, с кем спать, с тобой или с твоими охранниками. Ни к тебе, ни к ним я ничего не чувствую. Ты убил во мне все. Отдай хоть собакам на улице.
— Плевать? — я снова ударил ее, и на этот раз вздрогнул, увидев блеснувшие в глазах слезы, но уже не мог остановиться. Ее слова сорвали все планки, и я уже не сдерживал чудовище внутри себя — я выпустил его на волю. Похотливого, жадного до боли зверя, готового разорвать ее. — Тебе наплевать, кто будет тебя иметь? Как впрочем и обычной шлюхе. Тогда первым у нашей высокородной потаскухи буду я.
Задрал подол юбки и схватил рукой трусики.
— И, да, малыш, ты сама меня захочешь.
Быстрым движением разорвал на ней белье, с легкостью преодолевая неистовое сопротивление, и резко ввел в лоно палец. Марианна уже была влажной, и я злобно ухмыльнулся, подняв на нее глаза:
— Как всегда заводишься от насилия, Марианна? Или это я все еще действую на тебя так? Зачем было лгать и ломать комедию? Ты могла сказать или просто попросить, чтобы я тебя оттрахал.
Она снова дернулась в моих руках, но я придавил ее бедра к кровати сильнее, а потом погладил большим пальцем складки нежной плоти между ее ног. Наклонил голову и подул на них. Она моментально увлажнилась еще больше, и комнату окутал аромат ее желания, от которого вело так, что закружилась голова. Я демонстративно втянул в себя ее запах:
— Да, малыш, именно так. Я знаю, что нравится шлюхам.
Почему считают, что насилие — это обязательно физическое издевательство над телом? Можно причинять не меньшую боль и унижение словами. И именно это я сейчас осознанно и делал. Насиловал ее душу, так как тело отвечало мне взаимностью. Понимая, что это не просто оттолкнет от меня жену, но и, вполне вероятно, поставит крест на ее чувствах ко мне. Но остановиться я уже не мог. Не тогда, когда в ноздри бил ее запах, а пальцы мяли шелковистую кожу. Да, и, потом, как может остановиться солдат на полпути, когда он уже ступил на минное поле? Он просто идет вперед, с замиранием сердца ожидая, какой шаг раскинет его в разные стороны, разрывая на части и выставляя на всеобщее обозрение внутренности.
Я начал двигать пальцем внутри нее, сначала неторопливо и нежно, а затем ускоряя темп. Жадно наблюдая за ее реакцией и упиваясь властью над телом любимой женщины. Ее дыхание стало хаотичным, рваным, и она закрыла глаза, пряча от меня взгляд. Я знал, что в этот момент она борется с собой и проклинает свое тело за предательство.
Наклонился к ее лепесткам и прошелся по ним языком, застонав от пряного вкуса на языке. Она дернулась, как от удара тока, и еле слышно всхлипнула. Нашел языком клитор и обдал своим дыханием. Затем дотронулся до него кончиком языка и втянул в рот. Марианна неосознанно выгнулась и сдавленно застонала.
— Ненавижу… — ее голос походил на хриплое рыдание, все еще вздрагивая и задыхаясь, — не прощу тебе этого… не прощу…
"Не прощу…" — как будто серной кислотой плеснули в район груди. Да, нет, милая, ты — то, может, и простишь… Мне бы самому суметь простить себя после всего. Но вслух, приподнявшись на руках и устраиваясь между ее ног, выдал насмешливо:
— А мне от тебя не нужно прощение. Ты моя шлюха, а не приходской священник.
Сказал и вошел в нее одним движением. Мы застонали с ней одновременно и замерли, глядя друг другу в глаза. Она рванулась ко мне навстречу, обхватывая шею руками и приподнимая бедра. Доли секунды наслаждался жаром ее лона, а потом начал двигаться. Зло. Бешено. Таранил ее плоть, чувствуя, насколько неистово она отвечает.
Ее глаза горели страстью. Страстью и яростью. Ненавидь, малыш, ненавидь. Но не свое тело, а меня. Оно не предает тебя, оно просто не может лгать. Это я предатель.
Стиснул зубы, заметив катящиеся по щекам слезы опустошения, сдерживаясь от дикого желания слизать их.
— Ты… убиваешь меня… Ник… ты убиваешь… нас…
Ее голос звучал сдавленно, глухо. Рванул вперед, следя за тем, как закатываются ее глаза, впиваясь пальцами в бедра, насаживая ее на себя и жестко вонзаясь в мягкое тело. Так глубоко, насколько мог. Почувствовал, как судорожно сжимаются мышцы лона вокруг члена, а по моему телу пробегает дрожь острого наслаждения. Не успел в полной мере ощутить ее оргазм, как меня с головой накрыл собственный. Зарычал, в последний раз толкнувшись в нее и кончая внутри, клеймя, доказывая себе и ей, кому она принадлежит. В первый раз за все эти десять лет после секса с Марианной я не чувствовал ни удовлетворения, ни радости, ни ненависти… Только опустошение, разливавшееся по венам. Поднял голову и, посмотрев в глаза, произнес:
— Нельзя убить того, кто давно уже мертв, Марианна.
Она закрыла глаза, сворачиваясь калачиком на постели и еле слышно прошептала:
— Зато можно убить того, кто был еще жив.
Я молча слез с постели, не отвечая на реплику, застегнул ширинку и подошел к шкафу. Открыл двери и начал скидывать на пол всю одежду. Дернул ящики комода и, достав оттуда нижнее белье, бросил на кровать. Марианна в негодовании вскочила с кровати.
— Прикройся, — Бросил ей и направился к двери. Там велел охраннику позвать экономку. Когда в комнату вошла высокая сухопарая женщина, холодно приказал:
— Обыскать каждое чертово платье, все нижнее белье, трусы, носки, чулки.
— Что искать, Господин?
— Все, что покажется подозрительным. Найдешь — передаешь Дэну. Дэн, — окликнул охранника, маячившего за дверью, — если вдруг в личных вещах Госпожи будут обнаружены какие-либо подозрительные вещи, неважно какие, ты изымаешь их и сообщаешь напрямую мне.
Охранник кивнул и вышел. Я отпустил взглядом экономку и повернулся к Марианне.
— Раньше ты была в этом доме хозяйкой, но после своего поступка ты будешь здесь пленницей. Без права голоса и свободы перемещения. Днем рядом с тобой постоянно будут находиться охранники или слуги. Не старайся натворить глупостей, Марианна. Мы оба знаем, что я не дам этому случиться.
Схватил ее за голову и рывком притянул к свои губам. Поцеловал, запоминая вкус ее губ и запах тела. Усилием воли отстранился и быстрым шагом вышел из спальни.
Обратно в город я ехал на машине. Позвонил пилоту собственного самолета, доставившего меня сюда, и отпустил его. Слишком много мыслей роилось в голове после сегодняшних событий, и мне нужно было все обдумать, прежде чем вернуться к игре.
Все пошло не так. Сразу. С первых же мгновений. Она была зла на меня. Больше — она ненавидела меня. И теперь это были не пустые слова. Я видел это чувство в ее пылающих глазах. А глаза не могут обманывать.
Еще бы. Кто-то из этих тупоголовых ублюдков не удержал во рту свой поганый язык. Ухмыльнулся, вспомнив, КАК расправился с охраной. С теми, кто сменился в последний раз. Я не стал разбираться, кто оказался болтуном. Выяснил у Дэна имена последних прибывших и вызвал их к себе. Сукины дети насквозь провоняли страхом после того, как поняли, на какой стадии бешенства я нахожусь. Я разорвал им глотки. Предварительно вырвав языки. Всем четырем. Без слов. Молча. Чувствуя, как Зверь буквально урчит от наслаждения. Наблюдая за их последней агонией и сам варясь в аналогичной. Забавное зрелище видеть, как неистово в диком ужасе молятся Богу создания Ада.
Но все это было после. После ее слов о ненависти. После того, как она смешала меня с грязью, заявив, что не видит разницы между мной и другими. После секса. Настоящего. Злого. Быстрого, но от этого не менее крышесносного.
Все эти события калейдоскопом проносились в моей голове, пока я ехал назад. В свой личный ад, созданный мной же самим. Игра продолжается, Мокану, так что стисни зубы и при вперед дальше.