— Доверяешь? — я ударил по столу, раскрошив его на хрен. — Ему доверяешь, а мне нет? В два шага оказался возле нее, и, схватив за плечи, резко поднял вверх. — Я равнодушно наслаждался жизнью вдали от вас, Марианна? Ты действительно так считаешь? Думаешь, я намеренно выбрал самый легкий путь, оставив свою семью в трудной ситуации? — встряхнул ее, чувствуя, как удлиняются клыки, и красная пелена застилает глаза. — Ты действительно так считаешь?
Она с вызовом и ненавистью смотрела мне в глаза, короткие пряди влажных волос упали ей на лицо и на секунду я увидел этот же образ, только с запрокинутой головой, пересохшими губами и закатившимися от наслаждения глазами. Когда она настоящая? Тогда, когда стонала, извиваясь в моих руках или сейчас, когда бьет меня наотмашь упреками?
— Я знаю только то, что тебя не было, и знаю сейчас, где ты и кто ты. Остальное не имеет никакого значения. И да, я тебе не доверяю. Впрочем, как и ты мне… — несколько секунд она смотрела, разглядывала мое лицо, а потом добавила. — Долгие пять лет я лгала твоим детям… Пять лет. Одна эта ложь заставляет меня ненавидеть тебя.
Как же было сложно устоять перед этими обвинениями. Не взорваться в бешенстве от несправедливых упреков или же, наоборот, не поверить им с глупой надеждой, что все это время я мог значить что-то для нее.
Усмехнулся, оглядев ее с ног до головы:
— И как? Трудно было долгие пять лет лгать моим детям в объятиях другого мужчины? Что ты говорила им, когда приводила его в нашу спальню? Или не в нашу? Может, ты купила новый дом для своей новой жизни?
Прорычал, не отрывая взгляда от лица:
— Ты так хотела быть свободной, Марианна… Так какого дьявола ты не наслаждалась своей долбанной свободой и своим мужчиной?
Последние слова проорал ей в лицо, на секунду забыв о том, где мы находились. Сжал руки в кулаки, впиваясь когтями в кожу, стараясь успокоиться, и уже тише добавил то, что хотелось сказать еще вчера, когда сдернул с ее лица повязку.
— Я же сделал все, чтобы вы были вместе, Марианна. Я сделал для этого то, что еще пять лет назад сам считал невозможным. Я оставил тебя с ним, я хотел, твою мать, чтоб ты была счастлива, понимаешь? Счастлива. Чтобы улыбалась, чтобы наслаждалась жизнью и забыла о боли. Это единственное, чего я хотел. Отдать тебе все, чтобы ты строила свою жизнь заново. Чтобы ты… Твою мать. Все зря.
Она обмякла в моих руках, и я нахмурился, когда увидел, как дрогнул ее подбородок и увлажнился взгляд, задрожали ресницы.
— Счастлива? С другим? Свободна — да… но не счастлива… но не с другим.
Она вдруг обхватила мое лицо ладонями, и меня пронизало током от прикосновения ее холодных пальцев:
— А ты? Ты правда считаешь, что я могла вот так… с ним? — она сглотнула. — Когда-то я поклялась тебе… и я не нарушила эту клятву.
Я хотел захохотать ей в лицо. Марианна действительно думает, что я поверю ей? Я собственными глазами видел ее на этих кадрах… с ним. Изо дня в день. Везде. Он и она. Он и мои дети. Он… везде только он. Улыбается ему, танцует в его объятиях, и ни хрена не отрицает свои отношения, отвечая на провокационные вопросы журналистов.
Обхватила мое лицо, тревожно вглядываясь в него влажными глазами, намекает, что не была с ним. И, вашу ж мать, как же мне хотелось поверить этому. Знать то, что я все еще нужен любимой женщине. Что она не изменяла мне ни с кем.
Встряхнул себя мысленно, а разве она говорила подобное, Морт? Ведь отрицания не было. Сплошные недомолвки. Будто игра. Но зачем ей эта игра? Боится меня? Наивный идиот. Все просто — она не верит, что я действительно хочу помочь, и хочет подстраховаться.
Как только осознал это, ледяное безразличие завладело всем телом, будто оно выжидало момента наконец вступить в свои права, напоминая, за что меня ценил Думитру. Скинул с себя ее руки и холодно улыбнулся.
— Я все понял, Марианна. Не обязательно играть тут большую любовь. Я обещал помочь и не отступлюсь от своих слов, чего бы мне это ни стоило.
Отвернулся от нее и достал аппарат внутренней связи из кармана:
— Успокойся и приведи себя в порядок. Сейчас тебя отведут в камеру.
Она перехватила мою руку и резко развернула меня к себе:
— Играть? — ее голос сорвался. — Ты считаешь, ТАК можно играть? — Марианна вцепилась в воротник моей рубашки. — Ты помнишь ту клятву… скажи, помнишь? Я не могу и не стану что-то доказывать… просто ты вспомни… пожалуйста.
Она спрашивает, помнил ли я ту клятву? А разве мог я забыть, что стал ее первым, и заверения, что останусь единственным? Разве у меня был хоть один шанс забыть? Как и то, при каких обстоятельствах она была дана. Как и то, как зовут моих детей. К сожалению, я помнил каждое мгновение, проведенное рядом с Марианной, тогда как все дни без нее превратились для меня в бесконечно долгую серую однообразную рутину, трясину, которая засасывала своей безысходностью.
Положил руки на ее запястья и грубо сжал:
— Я не знаю, о какой клятве ты говоришь, Марианна. Да, я забыл. Зачем помнить те клятвы, которые нарушены? — пожал плечами. — И мне самому не нужны твои доказательства… — рывком притянул ее к себе и прошептал практически в губы. — При желании я могу взорвать твое сознание, проникнуть в него и выдрать все, что я захочу. Увидеть твои истинные мысли без этой тяжелой завесы лживых слов. Ты согласна, Марианна? Позволишь разодрать тебе мозг и узнать все самому?
Ее глаза расширились, и я усмехнулся. Конечно, она откажется. Я в этом не сомневался ни секунды. Помимо дикой боли, которую может причинить подобное вмешательство, это процедура обнажает всю суть личности. Не остается ни одного секрета, ни одной потаенной мысли. И на такое соглашаются лишь те, кому действительно нечего скрывать.
И она продолжает молчать, а я чувствую, как по моим губам растекается улыбка ледяного равнодушия. В миллиметре от мои губ, так, что мы ощущали горячее дыхание друг друга. Марианна знает, что это самая страшная пытка демонов, самая невероятная боль, которую можно причинить — взять чье-то сознание. Вот она, та хрупкая минута, когда она должна решить, да или нет. Готова ли вручить мне свою жизнь и жизни всех тех, кто в этом замешан, или в эту секунду мы станем чужими, и будем ими вечно. Незнакомцами, которые больше не смогут верить друг другу. И я был уверен в ее выборе, пока она неожиданно не обняла меня, впиваясь холодными пальцами мне в затылок, и, глядя прямо в глаза, не прошептала:
— Согласна…
Марианна прижалась ко мне, и мои руки автоматически легли на ее талию, обнимая. Я замер, вглядываясь в ее глаза, полные фанатичной решимости, понимая, что все еще выискиваю для себя ответ на вопрос, зачем ей это нужно.
Покачал головой, не веря услышанному. Она просто не ведает, на что соглашается.
— Ты понимаешь, что я тебе предложил, Марианна? Ты понимаешь, что я не просто влезу в твои мысли, а буквально выверну наизнанку твое сознание, причиняя сумасшедшее, дьявольскее страдание, несравнимые с любой другой физической болью?
А в ответ елеслышное:
— Понимаю. Но разве есть боль сильнее, чем мы уже причинили друг другу? Я хочу, чтоб ты это сделал. Сейчас. Сделай это.
— Нет. Нет, Марианна, Даже не проси.
Сделал попытку отстраниться, но она не пустила, сильнее притягивая к себе. И эти ее слова, полные отчаяния и безысходности. Они рвали меня на части изнутри, обжигая ледяным огнем, потому что она не лгала. Потому что она сделала свой выбор совершенно осознанно… доверилась мне. В очередной раз.
Погладил большим пальцем щеку, ощущая, как нежность к этой хрупкой и в то же время невероятно сильной женщине вытесняет все остальные чувства, загоняя недоверие глубоко назад. Захотелось обнять и сжать до хруста. Вдавить ее в себя и не отпускать, сжимать и застыть навечно. Вот так. Рядом со мной.
— Я верю тебе, малыш. Верю. Я не хочу поступать с тобой так, Марианна.
В этот момент затрещал телефон, и включилась громкая связь, голос Думитру Курда холодно приказал явиться к нему через двадцать минут.
Марианна перевела взгляд с меня на аппарат, зажмурилась от ласки, перехватила мою руку за запястье и сильно сжала:
— С нами. Если не сделаешь этого, что будет с нами? Возьми все. Сейчас. Ты сам говорил, что может такой возможности уже не будет. Давай. Сделай это. Или… или я ничего не расскажу тебе. Слышишь?
Рывком прижал ее к себе, целуя волосы, гладя спину, и лихорадочно обдумывая, как поступить. Времени оставалось слишком мало, а мне предстояло обдумать две версии преступления. Одну — реальную, а вторую — ту, которую я должен был предоставить Курду в самое ближайшее время.
И сейчас все зависело лишь от того, насколько полной информацией я буду обладать. В том, что она больше не проронит ни слова, я даже не сомневался — слишком явно читалось упрямство в сжатых губах и пронзительном взгляде. Я знал, что Нейтралам под силу прочесть память любой жертвы, не причиняя ей сильного вреда. Но никому это было не нужно, так как такое великодушие возможно лишь в одном случае — когда Нейтрал одновременно с процессом проникновения забирает себе все страдания жертвы. И никогда до этого момента я ничего похожего не пробовал. Зачем? Я хотел причинять эту боль. И сейчас я совсем не был уверен в принятом мною решении. Мерзкая неуверенность подтачивала изнутри, смогу ли забрать или причиню ей самые страшные муки?
Прижался к ее губам, чувствуя солоноватый вкус слез, и прошептал:
— Прости, малыш.
Приподнял ее лицо, удерживая за скулы:
— Смотри мне в глаза, Марианна.
Она напряженно улыбнулась и подняла на меня взгляд. Сосредоточился, отпуская собственное сознание, весь остальной мир перестал существовать, остались только эти сиреневые глаза, и в них — потемневший зрачок, в котором я отражаюсь как в зеркале.
А там, за ним, за этим отражением — боль… Тонны боли, всепоглощающей, лишающей разума и силы воли. Вдохнул в себя эту боль, всю, до мельчайшей частицы. Забрать. Пусть останется со мной. Пусть вскрывает вены мне, не ей. Мой трофей.