В это утро Тедди и Кандида немного поработали вместе над первым назначением. Тедди научилась квалифицированно проводить собеседования, у них с Кандидой хорошо получалась совместная работа. Кандида пыталась нанять старшего торговца бонами для «Стейнберг Рот» и вызвала кандидата на второе собеседование, чтобы узнать, как его оценит Тедди. Перед его приходом она коротко рассказала Тедди содержание первого собеседования. Она колебалась, потому что этот парень, Ричард Бартон, обладал подлинным талантом и вместе с тем неподобающими манерами, или вернее, нескрываемо наглым и бесцеремонным поведением. Они решили разыграть сценарий «хороший полисмен, плохой полисмен». Кандида, встречавшаяся с ним прежде, должна была изобразить саму сладость и обаяние, а Тедди — грубость.
Когда Ричард прибыл, Кандида провела его в свой кабинет и объяснила, что ему, возможно, будет полезно услышать мнение Тедди о «Стейнберге», так как та сама проработала там несколько лет. Это была первая хитрость. Бартону внушалось, что ЭРК уже принял решение предоставить ему работу и теперь пытается лишь подороже продать свои услуги. Если все пойдет по плану, он перестанет надувать щеки и они смогут увидеть его в истинном свете. Бартон попался на это и пошел под нож, как ягненок, помахивая хвостиком.
Ричард Бартон был грубо скроенным человеком с бульдожьим лицом. Пока Кандида обхаживала и улещивала его эгоизм, Тедди сидела тихо, делая заметки и сдерживая пыл.
— Видите ли, Ричард, когда мы занимаемся такими кандидатами, как вы, с таким выдающимся послужным списком, мы должны быть уверены, что вам будет комфортно в обстановке «Стейнберг Рот». Я надеюсь, что Тедди сумеет вам все объяснить.
— Как вам известно, Кандида, у меня очень высокие требования. Мне трудно перечислить вам, сколько раз ко мне обращались охотники за головами — и большинство предложений были пустой потерей времени. — Бартон заметно кичился собой.
— Я могу себе представить… — утешила его Кандида. В пять минут она раздела Бартона и уложила на операционный стол, подготовив к вскрытию, которое должна была провести Тедди.
— Ричард, можете вы рассказать мне о ваших комиссионных за последние три года? — Тедди намеренно не отрывала глаз от блокнота, небрежно задавая вопрос.
— Я не вижу никаких причин раскрывать это.
Тедди увидела, что челюсти Бартона сжались. Про себя она улыбнулась, но изобразила невинное удивление.
— Почему?
— Мой послужной список говорит сам за себя.
— Так почему бы не позволить себе проиллюстрировать его? Я хочу узнать всего лишь три простых числа…
— Я не могу помнить трехгодичной давности комиссионные доходы, — начал возмущаться Бартон.
— Не можете? Как странно! У вас плохо с памятью? Мы всегда спрашиваем торговцев, сколько они получают комиссионных, и те, кто получает много — такие, как вы, — обычно помнят все заработанное до последнего медяка.
— Может быть, о комиссионных вам рассказывают торговцы акциями, но на бонном рынке это держат в секрете, — теперь Бартон уже заметно надулся.
— Как забавно! Как вы считаете, откуда берется такая разница в поведении торговцев акциями и торговцев бонами?
— Ну, торговцы акциями плохо оперируют с числами. Держу пари, что большинство из них не могут сосчитать даже до десяти. Все, что они делают — одни разговоры.
— Значит, торговцы бонами не могут позволить себе пустые разговоры?
Бартон побагровел.
— Давайте, Ричард, вернемся к вашим комиссионным доходам, раз у вас так хорошо с арифметикой, — продолжила расспросы Тедди. — Мы уверяем вас, что все, сказанное вами, не выйдет за пределы этих стен.
— Я не могу дать вам точные расчеты… у меня были очень высокие доходы в прошлом году… возможно, и годом раньше… мой клиентский список — лучший в бизнесе…
— Ну, вы можете дать нам приблизительные цифры… — упорствовала Тедди. Ее забавляло то, как неудобно чувствует себя Бартон.
— Должен вам сказать, что я — не тот убогий старший торговец, который гордится тем, что привлек внимание вербовщиков…
— Я полагаю, что будет достаточно, если вы укажете, в каком диапазоне расположены ваши доходы. Можем мы считать, что это где-то от 250 до 300 тысяч?
— Они гораздо выше этого!
— На сколько выше? — резко сказала Тедди.
Кандида в совершенстве рассчитала время вмешательства, обернувшись к Тедди и сказав мягким, успокаивающим голосом:
— Тедди, я убеждена, что Ричард не заслуживает подобного допроса… я считаю, что мы можем довериться ему в том, что уровень его комиссионных достаточно высок, не так ли?
Тедди пожала плечами и приготовилась замолчать на некоторое время — достаточно долгое для того, чтобы Бартон остыл.
Кандида повернулась к жертве с теплой улыбкой.
— Ричард, мне кажется, что мы достаточно поговорили о бизнесе. Расскажите о ваших других интересах. Мне кажется, что вы разносторонний молодой человек…
Слово «молодой» сработало магически. Пофыркав и повздыхав, Бартон, которому перевалило за сорок пять и который выглядел на этот возраст, бросил мрачный взгляд на Тедди и посвятил Кандиду в свою деятельность в местной партии тори. Тедди не могла подавить улыбку, услышав слова Кандиды:
— Как это занимательно! Я могу даже представить вас в парламенте в недалеком будущем — я уверена, что вы будете избраны. Как же вы находите время работать так продуктивно?
Десятью минутами позже Кандида начала закрывать собеседование. Бартон, возвеличенный в собственных глазах, сделал роковую ошибку, не задав ни одного вопроса ни о работе, ни о «Стейнберг Рот».
— Ну, Ричард, если у вас нет вопросов… я думаю, что мы можем на этом расстаться, — с сияющей улыбкой сказала Кандида. — Тем не менее, может быть, у вас есть что-то еще, Тедди?
— Всего лишь пара вопросов. Вы упоминали своих клиентов, Ричард. Можете вы дать мне список пяти ваших лучших фирм и фамилии отдельных фондовых менеджеров, с которыми вы ведете ежедневные дела?
Звуки, которые издал Бартон, трудно было определить как слова — это было нечто наподобие смертных мук свиньи, которую избивают палкой. Кандида пожала ему руку и указала на дверь. Вернувшись в офис, она высказалась в манере ведущего конкурс песни на Евровидении:
— А теперь оценки из Лондона. Londres[27]?
— Ici Londres[28], — сказала Тедди.
— Les points la Norvege[29]?
— La Norvege… nil points[30].
— Nil points, — подтвердила Кандида с улыбкой.
Пока Ричард Бартон возвращался в свой офис, самодовольный и уверенный, что он на пути к получению от «Стейнберга» предложения на главную должность, некоторые из его возможных сослуживцев были в менее счастливом настроении. Секунды спустя после объявления драматического подъема курса шведской валюты, вспыхнувшего на экранах во всем мире, Норман Белл уже вбегал в кабинет Майка, вне себя от ужаса.
Майк позволил ему немного пошуметь. Он был полностью обессилен, но спас положение ценой двух самых нервных и напряженных часов в своей торговой карьере. Он протянул Норману пачку документов о заключении торговых сделок. В каждом были данные о покупке шведской кроны и время сделки, нацарапанное неразборчивым почерком Майка, в диапазоне от пяти тридцати пяти до семи тридцати по лондонскому времени.
— Майк, негодяй! Ты закрыл всю позицию? — Норман с облегчением опустился в кресло рядом с Майком.
— Не совсем — к моменту открытия рынка осталось купить еще пять миллионов кроны. Я не успел, и мы получим за это головомойку.
— Мы спустились до пяти миллионов? С четырех миллиардов прошлым вечером? Как ты ухитрился это сделать, Майк? Как ты узнал, что произойдет?
Майк молча взглянул на него, и Норман прочел ответ в его глазах. Если тот спас катастрофическую позицию, пользуясь личной информацией — это не касается никого, кроме самого Майка.
— Не отвечай на этот вопрос. Я ничего не хочу знать, — поспешно сказал Норман. — Ты просто чудо, Мичинелли. Просто чудо.
Майк с боссом молча сидели вместе, оцепенев от мысли, как близки они были к катастрофе. К несчастью, никто не поблагодарит их за потерю трех миллионов фунтов вместо тридцати. Таково было неписаное правило торговли — никто не заслуживает похвалы за то, что спасся от огромных потерь. Заслуживает похвалы только тот, кто принес огромные прибыли.
— Что ты собираешься делать теперь, Майк? — тихо спросил Норман.
— Делать? Во-первых, я собираюсь избавиться от стерлинга. Во-вторых, я собираюсь просидеть здесь до двенадцати часов и искурить пачку сигарет, чтобы заглушить всю эту нервотрепку. А затем я собираюсь пойти в «Эль Винос» и напиться там до бесчувствия. Тебя это устраивает?
— Займи мне место, Майк. И положи подстилку.
Пол Драйвер был разочарован отказом Кристиана Клемент-Гранкура от предложения, но держался сдержанно.
— Ладно, Тедди. Что-то мы выигрываем, что-то мы теряем. Это не разобьет мое сердце.
«Ну, если это не разобьет ваше сердце, — сказала себе Тедди, — то тем более не разобьет мое».
— Значит, нам нужно сделать следующий выбор, — продолжал Пол. — Если Делавинь не согласен, а Клемент-Гранкур выбыл, у нас остаются немец, Пит-Риверс и американская девица, так?
— Трудно назвать Эстер Левинсон девицей, — сухо сказала Тедди.
— О'кей, Тедди, не обижайтесь. Американская женщина.
— Благодарю.
— Это нелегкий выбор. Мне нравится Том, но что-то подсказывает мне, что когда наступит время отчаливать, он не захочет оставить «Стейнберг». Он пошел к ним, чтобы работать в надежных условиях, а мы, несмотря на хорошие перспективы, пока еще относительно новая и непроверенная компания. Да и нам нужен настоящий человек риска. Я не вполне уверен, что Том подходит нам.
Выслушивая рассуждения Пола, Тедди чертила по странице блокнота, играя в игру, которой не занималась с тех пор, как закончила школу. Она выписала свое имя — «Теодора Винингтон», а под ним печатными буквами написала имя «Джек Делавинь». Тедди вычеркнула сходные буквы в обоих именах, и пересчитала оставшиеся — любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Итак, она обожала Джека. Так как Пол все еще жужжал, она проверила буквы, оставшиеся в имени Джека. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится… ненавидит. Дьявол! Тедди скомкала лист бумаги и начала чертить на новом.