«Скажи честно, ты смогла простить Диму за то, что он променял тебя на дешевую потаскушку из кабака? – Островский опустил глаза. – Смогла простить ему то убийство? Разумеется, разговор между нами».
Маргарита Алексеевна пожала плечами: «Да, я все простила. Я старюсь забыть этот ужас. Хотя мне трудно». Позднее Маргарита Алексеевна пожалела о последних словах. Душевный разговор – это лишнее.
На следующее утро деньги от Островского привез его порученец. Две недели спустя Маргарита Алексеевна продала квартиру и всю обстановку через знакомого маклера, выручив вполне приемлемую сумму. Две машины мужа, почти новые «Мерседес» и японский внедорожник, принял на комиссию один из автосалонов.
Закончив с денежными и квартирными делами, Климова уволилась с работы, взяла авиабилеты на Сыктывкар.
Маргарита Алексеевна застегнула замок чемодана, повернула ключ в замочке. Она сняла чемодан с кровати, перенесла его в угол комнаты, сверху поставила дорожную сумку. Быстро прошло время, вот и опять наступил поздний вечер.
Она села за стол к окну, открыла бутылку минеральной воды и выпила стакан. Утолив жажду, стала с тоской разглядывать надоевший скучный пейзаж: сараи, черное поле до самого горизонта, серые снежные наросты на земле. Во всем мире уже лето, а здесь все та же зима. И, кажется, она никогда не кончится, потому что время остановилось.
Климова увидела, как мелькнул под окном ватник Сергея Сергеевича и встрепенулась. Черт, как она могла забыть. С минуты на минуту он наверняка хитростью или силой попытается проникнуть в комнату квартирантки. Климова подошла к двери, повернула ключ в замке, бельевой веревкой прикрутила дверную ручку к вбитым в стену гвоздям. Снова вернулась на прежнее место.
При одном лишь воспоминании о Сергее Сергеевиче её начинала колотить нервная дрожь. А душу, словно дно птичьей клетки, покрывал слой нечистот. Климова привстала, задернула короткие тюлевые шторки. Тишина, гулкая и тревожная. Хозяйка давно легла, в сенях не скрипнет половица, не зазвучат шаги.
В этой тишине под шкафом громко щелкнула мышеловка, тонко пискнула мышь. Климова вздрогнула от этих звуков. В это же секунду кто-то с другой стороны двери сильно дернул за ручку.
Господи, опять начинается.
Сергей Сергеевич на этот раз действовал по-другому. Присев у двери, он просунул в скважину кусок стальной гнутой проволоки, покопался в замке. Ключ квартирантки упал на пол. Хозяин вставил в замок свой ключ, повернул на два оборота.
Вот так– то, теперь Маргарита через дверь не выбежит. Сергей Сергеевич никуда не торопился. Сегодня он позабавится в свое удовольствие без всякой спешки. Он потоптался в сенях, нырнул за поленицу дров, вытащил спрятанную за досками початую бутылку покупной водки, вытащил из горлышка бумажную затычку. Запрокинув голову кверху, сделал парочку добрых глотков, пустив в бутылку пузыри.
Вытер губы рукавом телогрейки, посмотрел водку на свет, много ли осталось. Еще прилично. Остальное он допьет, когда поимеет эту строптивую сучку, квартирантку.
О том, что старуха жена, как в прошлый раз, застанет его перед дверью Маргариты, Сергеич не беспокоился. За вечерним чаем он плеснул в чашку супружницы ампулу снотворного, что выменял на ведерко угля ещё днем. Валентина Николаевна, едва допив чай, повалилась на кровать и захрапела. Теперь будет дрыхнуть до позднего утра, а когда встанет, обязательно пожалуется на недомогание и головную боль, потому что от этого снотворного падает давление.
Супружеские отношения с Валентиной давно тяготили Сергея Сергеевича, старуха стала обузой для него. И это понятно. Он полноценный кровяной мужик, силы на троих хватит, и ещё не скоро забудет о своих физиологических потребностях. А жена старая развалина, располневшая, потерявшая форму кляча, давно махнувшая на себя рукой. И надо бы помочь пожилой женщине прибраться, предстать перед божьим судом.
Но риск слишком велик. Если назначат вскрытие и установят, что смерть насильственная, Сергеичу несдобровать.
Припомнят прошлое, и вообще подозрение в убийстве падет на него первого. С другой стороны, вскрытие старухам даже в Москве не назначают. А тут, в этом медвежьем углу, в этой дыре, никто не почешется, руки не станут пачкать. В голову такая глупость никому не придет, делать вскрытие. Ну, преставилась старуха и хрен с ней. Пожила свое.
Тут главное, дров не наломать. Важно, чтобы не было очевидных следов насильственной смерти: побоев, ножевых ран, переломов костей. Нужно все по уму сделать, аккуратно, чтобы старушечье тело в морге имело кондиционный товарный вид. Чтобы, так сказать, соответствовало. Можно, скажем, подушкой её удавить. Бросить подушку Валентине на голову и самому сверху навалиться…
Или у знакомого кладовщика из аптеки, того самого, что сегодня дал ампулу снотворного, взять отравы. Крысиного яда, например. Или ещё какого-нибудь дерьма, чтобы наверняка, чтобы без осечки.
Впрочем, тут возможны варианты. Можно и в суп подмешать. Сергей Сергеевич много раз торопил себя: надо действовать, надо набраться смелости, ведь жизнь проходит стороной, а он, как и год и два года назад, днями упирается, пыхтит, глотает угольную пыль в подвале котельной, а ночью делит супружеское ложе с негодной к строевой службе старухой. Тьфу, дерьмо какое.
Сергеич вспомнил упругую грудь и твердые спортивные ляжки молодой квартирантки, даже облизнулся.
Вот такая баба ему в самый раз, как говориться, впору. Оставалась бы тут, пожила. Сергеич себе вроде как медовый месяц устроит с молодухой. А там, глядишь, она и привыкнет. Но опять все та же проблема вылезает, словно геморрой: старуха жива и откидываться, сука, никак не хочет.
Ладно, не сегодня, так завтра, он Валентину приговорит. Недолго уж ей мучиться на этом свете. Сергеич спрятал недопитую бутылку на прежнее место, за доски, сунул в рот папироску, прикурил от спички.
Водка быстро прошибла до самых костей, Сергеич почувствовал идущий от тела густой жар, расстегнул пуговицы ватника. Он вышел на крыльцо, спустился вниз, обошел дом, остановившись под окном квартирантки, поднял голову.
Белые тюлевые шторки на окнах задернуты. Наверняка Маргарита наблюдает за ним в окно. Ничего, пусть посмотрит. Эту кобылку он сегодня основательно объездит. Не хочет понимать по-хорошему, поймет по-плохому. А уже завтра эта сучка сделается покорной, как битая собака, сама ему дверь откроет. И ещё уговаривать станет, чтобы Сергеич подольше не уходил. Все бабы одним миром мазаны. В узде их надо держать.
Сергеич, испытав желание, даже передернул плечами. Наклонившись, открыл дверцу подклета, вытащил самодельную лестницу.
Поплевал на ладони, приставил лестницу к стене.
Путь от поселка староверов до Ижмы Цыганков прошел за три с половиной часа.
На исходе первого часа он вышел к асфальтовой дороге, дальше двинул параллельным трассе курсом. Машины, в основном грузовики, проезжали редко, с интервалом минут в двадцать. Издали заслышав шум двигателя или заметив блеск фар дальнего света, Цыганков выбирал сухое место, падал на землю и неподвижно лежал, дожидаясь, когда дорога снова опустеет.
Старовер дед Афанасий Петрович в дорогу выдал Цыганкову взамен лагерного бушлата и казенной шапки основательно поношенную гражданскую одежду: болоньевую куртку на теплой шерстяной подстежке, латанные на заду штаны, ботинки на шнурках и темную кроличью шапку, местами полысевшую.
В лучшие времена Цыганков на такие шмотки даже не плюнул, они ниже всякой критики. Куртка подозрительного педерастического цвета «голубой Дунай», стоптанные ботинки велики на два размера, болтаются на ноге, а прежние хозяева лысой шапки, видимо, сами умерли от старости. Но сейчас эти никчемные вещи казались Цыганкову едва ли не лучшими образцами высокой моды.
Над горизонтом висело далекое солнце, поздним вечером поднялась бледно голубая луна, которую заслонило розовое облачко. Казалось, на ночном светиле выступила странные кровяные прожилки. Когда Цыганков смотрел на луну, дрожь пробирала, он решил про себя, что кровавые прожилки примета недобрая.
К третьему часу пути дорога пошла в низину, Цыганков увидел впереди далекие огоньки поселка и, забыв об усталости, прибавил шагу. Окраинный дом на Пионерской улице он, ещё не увидев номера, угадал издали, и пошел к нему не через поле, а по дороге.
Прогулочным шагом, не таясь, Цыганков прошагал мимо дома, не заметив вокруг ни единой живой души. Он попал по адресу, улица та самая, и дом тот. Окна темные, кажется, жители спят и видят приятные сны. Цыганков нырнул в узкий проулок между заборами, прокрался вдоль сараев и оказался за банькой. Он присел на корточки и затаился, наблюдая за тем, что происходит на заднем дворе перед домом.
А происходило здесь что-то странное. Под нужным Цыганкову окном долго топтался, поплевывая на ладони, какой-то мужик в ватнике. Кажется, он собирался забраться в окно по лестнице. Может, это хозяин? Но хозяин не полез бы украдкой в свой собственный дом, да ещё среди ночи. Вор? Тоже маловероятно.
Форточники работают артельно, группами. Веред, как правило, пускают змееныша. Какого-нибудь худенького паренька, который пролезает в форточку и открывает взрослым ворам все окно. Тогда кто же это?
Цыганков, наблюдая за Сергеем Сергеевичем, кусал ноготь большого пальца и терялся в догадках. Пораскинув мозгами, он твердо решил: в его положении высовываться нельзя, надо сидеть тихо, не издавая ни единого звука, и ждать.
В это самое время Сергей Сергеевич закончил установку лестницы.
Он шагнул на нижнюю перекладину, затем на следующую, добравшись до окна, вытащил из кармана самодельную финку. Выставив вперед руку, стал подковыривать ножом гвоздики, державшие оконное стекло. Насквозь проржавевшие гвоздики обламывалась или легко выходили из старого сухого дерева. Сергеич вытащил первое стекло, держа его двумя пальцами, спустил вниз, поставил у стены, сам снова забрался на лестницу.