Те польские границы, которые обсуждались во время Тегеранской встречи, как это ни странно, были крайне отрицательно восприняты… самим польским эмиграционным правительством. Что и обезоружило Черчилля.
Правительство Миколайчика, будто не замечая реалий нового времени, в противовес мнению британских и американских союзников, стало настойчиво требовать вернуть Польше те границы, которые числились за ней по… советско-польскому договору, подписанному в Риге в марте 1921 года, по которому к Польше присоединялись Западная Украина и Западная Белоруссия.
Черчилль до сих пор не мог забыть, как он в гневе разбил о каминную решётку начатую бутылку коньяка, когда ему принесли письменный ответ Сталина, в котором тот, воспользовавшись позицией польских эмигрантов, едко, как показалось премьеру, написал следующее: «… мне представляется, что первым вопросом, по которому уже теперь должна быть внесена полная ясность, является вопрос о советско-польской границе. Вы, конечно, правильно заметили, Польша в этом вопросе должна быть руководима союзниками. Что касается Советского правительства, то оно уже открыто и ясно высказалось по вопросу о границе. Мы заявили, что не считаем границу 1939 года неизменной, и согласились (имелась в виду Тегеранская встреча) на линию Керзона, пойдя тем самым на весьма большие уступки полякам. А между тем Польское правительство уклонилось от ответа на наше предложение о линии Керзона и продолжает в своих официальных выступлениях высказываться за то, что граница, навязанная нам по Рижскому договору, является неизменной».
Это был удар под дых британскому премьеру. Вся скрупулёзная работа английских дипломатов и спецслужб по сохранению в дальнейшем статус-кво польского правительства в эмиграции рухнула в одночасье. И Миколайчик после мог обвинять кого угодно, но начать должен был с самого себя и своего окружения. Именно они, сами, лично подыграли Сталину и дали тому в руки «козыря». Особенно, как докладывали Черчиллю, в этой бездарной партии отличился ярый антисоветчик генерал Сосновский. Не случайно даже «дядюшка Джо» отметил эту фигуру в своём послании: «На протяжении всего последнего периода Польское правительство, где тон задаёт Сосновский, не прекращает враждебных выступлений против Советского Союза. Крайне враждебные Советскому Союзу выступления польских послов в Мексике, Канаде, выступление генерала Андерса на Ближнем Востоке, переходящая всякие границы враждебность к СССР польских нелегальных печатных изданий на оккупированной немцами территории (ну, здесь, как подумал тогда Черчилль, «дядюшка Джо» перегнул палку: то были органы, подчинённые абверу), уничтожение по директивам Польского правительства борющихся против гитлеровских оккупантов польских партизан и многие другие профашистские акты Польского правительства известны. При таком положении, без коренного улучшения состава Польского правительства нельзя ждать ничего хорошего. Исключение же из его состава профашистских империалистических элементов и включение в него людей демократического образа мысли, можно надеяться, создало бы надлежащие условия для установления хороших советско-польских отношений, решения вопроса…» Дальше всё было бла-бла-бла. Черчилль прекрасно понимал, кого имел в виду Сталин под понятием «люди демократического образа мысли» – большевиков. Сталин отказывался признавать какое-либо правительство в Польше без участия коммунистов.
Однако во всей этой многословной переписке имелся один огромный плюс. И он заключался в том, что «дядюшка Джо» продолжал переписку. Не прервал её, не возмутился, не вспылил, даже после того, когда ему доложили о выходке поляков в Мексике (Черчилль, ей-богу, точно бы не сдержался), а продолжал обсуждать проблему. Из чего британский премьер сделал вывод: не всё потеряно. Да, Красная Армия освободит Польшу, но и Сталин прекрасно понимает, что он тут же столкнётся с «расслоенным» обществом, которое поддерживает разные политические силы, а это значит, и разные вооружённые формирования. И доминирующим из этих формирований является Армия Крайова… Армия, подчинённая польскому эмиграционному правительству. Армия, которая будет выполнять только и исключительно приказы из Лондона. И в этом случае у кремлёвского руководителя останется только два варианта решения проблемы. Первый – устроить в Польше вторую Катынь, на что «дядюшка Джо» ни за что не пойдёт. В этом случае мировое сообщество приравняет его к Гитлеру, преступные злодеяния которого стали вскрываться повсеместно на бывших оккупированных немцами территориях. Нет, мысленно повторил Черчилль, на это Сталин не решится. Он хочет войти в состав стран – победителей, стран – сверхдержав, которые после победы будут диктовать свои условия миру. С преступным клеймом массовых расстрелов он на это может не рассчитывать. Тому подтверждением является и тот факт, что он, Сталин, думая о будущем, приказал выдавать пленным немцам, находящимся в Союзе, увеличенный продовольственный паёк, который, по сообщению Керра, даже превышает паёк москвича. Нет, на вторую Катынь «дядюшка Джо» не решится. Второй вариант – создать объединённое правительство, в которое бы вошли и коммунисты, и представители польского эмиграционного правительства. Черчилль усмехнулся: два голодных льва в клетке. Кто кого сожрёт? Такой вариант британского премьера вполне устраивал. В этом случае он будет иметь влияние на внешнюю политику послевоенной Польши.
Такое положение дел, которое устраивало британского премьера, сохранялось до последнего времени. И вот странное сообщение от Керра.
Черчилль тяжело выполз из-за стола, медленно подошёл к карте Европы, на которой флажками были отмечены последние передвижения всех, в том числе и Советских, войск, и долгим, тяжёлым взглядом провёл по линии Восточного фронта, от Прибалтики до Чёрного моря.
Большевики после открытия Второго фронта чересчур ускоренными темпами принялись продвигаться к Европе. И ладно, когда они освобождали свою территорию, хотя Западную Украину, Западную Белоруссию и Прибалтику Черчилль, как и Миколайчик, никак не желал представлять в составе Страны Советов. Но с этим следовало смириться. Черчилля беспокоило иное: те территории, на которые премьер положил глаз как на плацдарм в будущих, а он был в этом уверен, вооружённых конфликтах с «дядюшкой Джо». Причём в этих предполагаемых конфликтах инициатором Черчилль видел не себя, а Сталина. То были территории Польши, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Венгрии и, естественно, Германии. На данный момент начали сбываться «Тегеранские предсказания»: Сталин вышел к границам Польши. Что ж, они этого ждали. Дело оставалось за поляками: те должны были правильно повести себя во время оккупации страны Красной Армией. Под пониманием «правильно» Черчилль имел в виду разработанный план «саботажа» советских войск, который бы привёл к неизбежному конфликту. Который, в свою очередь, привёл к новым переговорам со Сталиным и появлению совместного «большевистско-демократического» правительства, которое бы, в свою очередь, благодаря поддержке Британии и США, также мирно, вскоре прекратило существование и превратилось в демократическое правительство, без коммунистов. Да, всё было детально продумано, и Армия Крайова специально не вступала в крупные столкновения с немцами, чтобы сохранить силы для данной операции. И он, Черчилль, теперь старался избегать любых конфликтных тем в переписке с «дядюшкой Джо», тем самым присыпая недоверчивую бдительность последнего. И Миколайчик, по приказу Черчилля, в последнее время всеми силами пытался наладить разорванные во времена Сикорского отношения с Москвой. Всё шло так, как было запланировано. И вдруг непонятный призыв к восстанию!
Премьер с силой хлопнул ладонью по карте в том месте, где были обозначены войска маршала Рокоссовского, после чего вернулся к столу, вынул изо рта неизменную сигару, окунул её кончик в бокал с коньком, снова сунул в рот. Спиртной привкус приятно охолодил ротовую полость. Рука сама собой опустилась на трубку телефона.
Спустя несколько секунд в трубке послышался знакомый, спокойный, уверенный голос руководителя СИС[2] генерал-майора Стюарта Мензиса.
– Слушаю, сэр.
– Стюарт, – Черчилль придвинул бокал с коньяком ближе к себе. – Викерс до сих пор занимается польским вопросом?
– Так точно, сэр.
– Он в Лондоне?
– Да.
– Пусть подготовит мне последнюю информацию по Польше и через два часа явится с докладом.
– Вас интересует исключительно Польша или сам «польский вопрос»?
Черчилль медленно поднёс бокал к губам. Он понял замысловатый вопрос Мензиса. Доклад мог состоять из одной или двух составных. Первая составная – нынешнее положение Польши, находящейся под пятой фашистской Германии. Вторая составная – планируемое будущее Польши после её освобождения. И если в первой составной главную роль играли силы Армии Крайовой, подчинённые Британскому правительству, то вот во второй следовало спрогнозировать действия СССР.
Премьер сделал маленький глоток, едва промокнув губы.
– Пусть подготовит всё.
В 16.00 того же дня, 29 июля, в Оберзальцберге, в полной секретности состоялась встреча двойника Гитлера с крупнейшими лидерами немецкой промышленности и банков. На этот раз, в отличие от предыдущего неудачного диалога Гитлера с крупнейшими предпринимателями рейха, на который лидеры финансовых кругов Германии собрались за несколько дней до покушения, явились проигнорировавшие прошлое приглашение Крупп, Флик и Шахт. Геринг моментально отметил данный факт.
Впрочем, отличие от последней встречи состояло не только в этом. На данный диалог «фюрер» не пригласил министра промышленности Шпеера. Что моментально отметили финансисты. И тому была одна весомая причина, которая носила имя «Геринг».
Именно рейхсмаршал приказал Бургдорфу созвать всех этих людей в отсутствие Шпеера. Потому как министр промышленности не мог дать того, в чём крайне нуждался «боров». Деньги. Герингу были нужны деньги. И дать их могли только они, люди с большими кошельками. А Шпеер умел только тратить. За всю свою стремительную карьеру министр промышленности не смог сколотить себе даже хоть какого-нибудь малюсенького состояния. И это при том, что через его руки годами протекали миллионные капиталы! И к этим рукам не прилипло ни пфеннига. Таких «капиталистов» «боров» презирал. А потому сегодня он был рад не лицезреть постоянно кислую физиономию руководителя германской промышленности.