венного, если «бульдог» всерьёз заинтересовался Варшавой? Может, Бур предупредил, что начнёт сам, без Делегатуры? Он способен. И ещё одна любопытная странность: в обтекаемом тексте телеграммы. Такое чувство, будто Черчилль, с одной стороны, хочет, чтобы восстание началось, а с другой – ещё не определился. Сомневается. «А завтра, нет, – поправил себя Миколайчик, – уже сегодня, переговоры со Сталиным. И как поступить?»
Премьер сунул голову под подушку: нет, с такими мыслями точно не уснёшь. А завтра серьёзная встреча. Снотворное, что ли, принять?
– Теперь вы меня понимаете?
Бургдорф сидел рядом с молодой женщиной, тоже опершись спиной о стену. Настолько рядом, что мог взять в свою руку её ладонь. Мог, но не брал: боялся.
– Значит, фюрер мёртв? – Ева всё ещё не могла поверить в то, что только что услышала.
– Да. Но сейчас вас должно беспокоить не это. Пусть жестоко звучит, однако фюрера не вернуть. А вот мы тоже можем последовать вслед за ним. Если не составим наш тандем в противовес их квартету. Я всеми силами пытался избежать этой судьбы. И каков результат? Посмотрите на меня. Я здесь. Под постоянным наблюдением. Круглосуточно. – В словах Бургдорфа послышались нотки горечи. – Я один, и уже на пределе. А ведь прошло всего десять дней! Всего десять! У меня постоянно ощущение, будто меня вскоре тоже отравят или подорвут, как фюрера. Или придумают ещё что-нибудь. Я устал! Устал контролировать каждый свой шаг. Каждое произнесённое слово. Каждый жест. Я проклинаю свою судьбу.
Последнюю фразу Бургдорф произнёс всхлипнув.
– Тише, – еле слышно произнесли губы девушки, а её ручка тут же сжала ладонь корректора. – Говорите тише.
– Вы мне поможете? Да? – «Двойник» заглянул в глаза девушки. – Не ради меня, ради себя. Если вы мне не подыграете, нас убьют. Я… Я конченая фигура. Но вы! А я не хочу, чтобы с вами что-то случилось. Вы единственный человек, которого я рад видеть в этой серости и унылости. Простите, что полез к вам… Не знаю, как это произошло. Оно как-то само собой вышло. На меня что-то нашло. Я потрясён вашей неотразимой красотой. Простите… Простите меня! Такого больше не повторится! Клянусь!
Бургдорф наклонился и прижался губами к руке девушки.
– Бедный… Бедный Ади, – тихо промолвила Ева и другой рукой, поначалу нерешительно, а потом более уверенно погладила «фюрера» по голове.
Запись разговора между Бургдорфом и Евой Браун была передана Борману в пять часов утра. Ради неё рейхслейтер даже вскочил с постели. После чего два часа слушал ленту, постоянно прокручивая её на начало.
Из оперативных сводок: в течение 31 июля войска 1-го Прибалтийского фронта в результате стремительного манёвра танковых соединений и пехоты с боями овладели основным узлом коммуникаций, связывающим Прибалтику с Восточной Пруссией, – городом Иелгава. Войска 3-го Белорусского фронта, развивая успешное наступление, овладели уездным центром Литовской ССР – городом Мариамполь, узловой железнодорожной станцией Козлова-Руда, также с боями заняли более 900 других населённых пунктов. Войска 1-го Белорусского в результате упорных боёв штурмом овладели городами и крупными узлами коммуникаций Седлец и Минск Мазовецкий – мощными опорными пунктами обороны немцев на подступах к ВАРШАВЕ…
Отец Эдуардо Домотер с поклоном принял предложение Папы и опустился на один из стульев, стоящих у широкого письменного стола, на который указал лидер католической церкви. Сам Пачелли остался стоять: он всю ночь просидел, работая над почтой, а потому хотелось немного размять ноги. К тому же, в сравнении с физически мощным, крупным настоятелем собора Сан-Антонио Ди Пегли, Папа Пий XII смотрелся худеньким мальчишкой, что некогда отметила Паскуалина, и священника данный факт крайне раздражал. Пачелли об этом сравнении постоянно вспоминал, когда отец Домотер приезжал в Рим.
– Секретарь сообщил вам о моей просьбе встретиться с представителями спецслужб Берлина?
– Нет, Ваше Святейшество. Он только передал о вашем желании меня видеть.
– Значит, вы ничего не знаете. Чай? Кофе?
– Спасибо. Я позавтракал.
– Что ж, в таком случае не станем терять время. – Пачелли, заложив руки за спину, принялся вытаптывать невидимую тропинку на лакировке паркета. – Германия – страна двуликая. Я имею в виду религиозный аспект. И чья вера станет доминирующей – вопрос. Но вот подтолкнуть массы, чтобы они пришли к нам, мы в состоянии. Я проанализировал информацию, поступающую ко мне. Мы, как оказалось на данный момент, являемся единственной жизнеспособной структурой, не протестанты, а мы, и, хочу заметить, нацисты данный факт признали, которая в состоянии помочь несчастным немецким солдатам и офицерам спастись от красной заразы после поражения Третьего рейха. Да, да, мой дорогой друг. Именно поражения. Что поделаешь? К сожалению, большевики наступают слишком стремительно. А союзники отчего-то решили им помочь. Мы не союзники. И мы терпеть не можем большевиков. Кстати, советую вам пока временно воздержаться от высказываний по поводу как тех, так и других. Сегодня лучше молчать и действовать. Точнее, действовать молча. А теперь о том, ради чего я вас вызвал в Рим. Сам Господь привёл в наш дом двух генералов. Именно по причине будущего проигрыша Германии. Так вот. Я попрошу вас выслушать их. Проанализировать информацию, которую они предложат. И сделать отчёт, сформулировав в нём только самое главное. Пусть эти люди сообщат свои идеи по поводу того, как они видят ближайшее будущее Германии? Как у себя, в Берлине, они рассматривают данную проблему? Немаловажен и тот факт, что они могут предложить нам? Особое внимание попрошу вас обратить на пожилого гостя. Мне крайне важно узнать вашу оценку по его поводу.
– Вы хотите понять, с кем из них стоит иметь дело, а с кем нет? – уточнил отец Домотер.
Папа поморщился.
– Помогать мы обязаны всем, кто к нам обращается. Помогать – единственное благо, которое нам предназначено свыше. Но подчас помощь может быть не во благо, а во вред. Как пастырю, так и пастве. Я бы не хотел, чтобы кто-то пострадал от нашего безрассудного поступка. Тем более церковь.
– Я понял, Ваше Святейшество.
– Иного и не ждал. И ещё. Очень вас прошу, отец Домотер: ничего и никому не обещайте! Ни от своего имени, ни от имени церкви. Всему своё время. У вас есть ко мне вопросы?
– Да, Ваше Святейшество.
– Спрашивайте.
Отец Домотер поёрзал нижней частью тела по краю стула.
– Можно поинтересоваться, почему вы выбрали именно мою кандидатуру?
– Тому имеется несколько причин. Вы придерживаетесь тех же взглядов, что и я. Вы проживаете в Генуе. И, наконец, вы поддерживаете тесный контакт с представителями Красного Креста.
Отца Домотера ответ удовлетворил. Теперь для него картина в основном стала ясна. Папа придерживался прогерманских взглядов. Об этом знали все. Более того, пронацистских взглядов, которые также поддерживал и отец Домотер. Далее. Генуя являлся портовым городом. Прямая связь с Америкой, Азией, Австралией. Если иметь убедительные документы, которые предоставит официальная миссия Красного Креста, можно спокойно скрыться из Европы в любую точку планеты. В голове отца Домотера сразу всплыла фамилия графа Бернадотта. Но перед тем как продолжить логическую цепочку, священник решил кинуть пробный шар:
– Отчёт о проведённой встрече дать в письменном виде?
Шар попал в цель.
– Эдуардо, вы это спросили специально? – Пачелли встал напротив священника. – Вы мне не доверяете?
Значит, полная конспирация.
– Простите, я…
Домотер начал приподниматься, но Папа, положив ему руку на плечо, приостановил движение.
– Эдуардо, есть и иные причины, по которым я выбрал именно вашу кандидатуру. Напомнить о них?
– Думаю, не стоит.
Светало. Лёгкий туман опустился над берегом и водной гладью залива. Ким, в который раз за ночь, поднёс к глазам бинокль, осмотрел мелкую рябь чёрной на вид, плотной, как техническое масло, воды. Никого и ничего.
Далеко за спиной, сотрясая землю, стали раздаваться поначалу одиночные, а после плотные, частые разрывы снарядов: артиллерийская подготовка. Начался новый фронтовой рабочий день.
Ким повернулся в сторону Андреева, прошептал:
– Нас не накроют?
– Нет, – так же тихо, только уверенно, отозвался капитан. – Гавриленко договорился со штабом: эту местность пехота будет проходить без артподдержки.
Ким кивнул в сторону побережья:
– Немцы. Патруль.
– Сам вижу. Пристань охраняют.
Ким вжал голову в траву: вдоль берега шёл немецкий наряд из трёх человек, с собакой. Осматривали побережье.
Андреев бросил взгляд на циферблат часов:
– Судя по всему, маршрут составляет два-три километра. Они на этом участке за час прошли три раза.
– Как думаешь, почему идут только вдоль берега, не заходя в лес? Вон, видишь, даже поссать – и то решил в залив.
– Боятся, – уверенно отозвался капитан, поднося бинокль к глазам.
– А собаки не учуют?
– Не должны. Следы махрой просыпали. Столько добра перевели… – Андреев протянул бинокль Киму. – Будь особенно внимателен: туман опускается. Самое время для высадки. Если твой человек не объявится сейчас, до ночи его не жди. Днём лезть на рожон нет никакого смысла.
Один из немцев вдруг остановился, наклонился, что-то поднял с земли. Над побережьем раздался восторженный смех. Вскоре счастливец показывал своим друзьям находку.
Ким придавил линзы оптики к глазницам.
– Янтарь, – шёпотом передал разведчику. – Радуется, гад. А камень действительно замечательный. Светлый, прозрачный и что-то внутри…
– Ты не на камни смотри, а на море, – так же тихо, но грубо оборвал Кима капитан. – Тоже мне, естествознатель.
Туман тем временем становился плотнее. Ещё минут двадцать назад водная гладь залива была видна, как на ладони. И вдруг, будто по мановению руки невидимого фокусника, на берег упало белесое покрывало, быстро скрадывая под собой всё, что находилось по пути. Ещё несколько минут назад Ким сквозь цейсовскую оптику мог обозревать довольно обширное водное пространство. Теперь же в бинокль просматривалась только узкая полоска воды возле каменистого берега, которая, на неопытный взгляд чекиста, шириной была не более трёх метров и в длину метров восемьсот