Рыбак чертыхнулся:
– Да разве его в таком молоке увидишь?
– А ты не рыскай биноклем, не рыскай! – Андреев сунул в рот травинку, сжал её зубами. – Наблюдай только за своим участком. За другими хлопцы присмотрят. Если твой человек прибудет сейчас, обязательно себя чем-нибудь выдаст. Ластами всплеснёт. Маской сверкнёт. Оступится – тут дно каменистое. Опять же, нужно снять баллоны – на воде всё отразится. Так что гляди в оба!
Ким и смотрел. До боли в глазах. Но ничего, что бы привлекло внимание, так и не увидел.
Глеб Иванович прибыл к стадиону «Динамо» в семь часов ровно. Прошёлся по искореженному, в рытвинах, тротуару, со стороны западной трибуны, смотрящей на Ленинградское шоссе. Присмотрелся к толпе у остановки, отмечая профессиональным взглядом выделяющихся людей. Вроде никто к наружному наблюдению отношения не имел. Что подтвердил и подъехавший трамвай: остановка вмиг опустела. Снова принялся всматриваться в лица прохожих. И горло чекиста вдруг перехватило от нахлынувших, волнующих переживаний.
Чёрт возьми, на его глазах люди, как прежде, как до войны, спешили на работу! Суетливо торопились: кто озабочено, кто с улыбкой, кто в панике, что опаздывает. Но это была мирная жизнь. Конечно, ещё не в полном понимании «мирная», потому как вокруг виднелись то тут, то там редкие полуразрушенные здания: всё-таки ПВО не смогли полностью спасти столицу от налётов вражеской авиации. Хотя, в сравнении с Ленинградом, столица была сохранена уникально. Вон, даже проезжая часть почти целая. Правда, в парке вместо деревьев торчали пеньки: лес вырубили на отопление. И тем не менее это была уже иная жизнь, отличная от той, недавней, военной. Более спокойная и размеренная.
Наблюдая за организованной суетливостью, творящейся на улице, Глеб Иванович неожиданно подумал: только вот так, по утрам, и можно понять, чем на самом деле живёт город. День и вечер – время приезжих, с их бестолковой сутолокой, глазением по сторонам, массой вопросов и несдерживаемых эмоций. А вот утро – время хозяев города. Когда жители столицы целенаправленно устремляются в жилы и вены города: на фабрики, заводы, в больницы, школы, учреждения. В это время никто не задаёт вопросов, не смотрит по сторонам, не дефилирует походочкой «вразвалочку». Все спешат, торопятся, хотят успеть. По утрам нет места праздности. Утро – время трудового человека.
А потому, – тут же переключился Старков, – вычислить наблюдение в такое время суток проще простого. Да, неслучайно Серов назначил именно этот час и это место. Площадка открыта со всех сторон, наблюдателю негде спрятаться. А стоящий или медленно идущий неприкаянный молодой человек в толпе спешащих на работу людей будет выделяться, как… Глеб Иванович не стал продолжать мысль.
Старков заранее приготовился к встрече. Надел старый мешковатый костюм, в котором его худая, сухая фигура смотрелась сутуло и по-старчески жалко. На нос нацепил очки, на голову натянул кепку. Ни дать ни взять, пенсионер-иждивенец, вышедший на прогулку.
Утром на больного старика никто не обратит никакого внимания: мало ли по какой нужде дед вышел на улицу? А вот он сам имел возможность спокойно остановиться, присесть, оглядеться по сторонам – провериться. И хотя Глеб Иванович убедился, что в последние дни его никто не «пас», но, как говорится, бережёного…
Впрочем, проверка ничего не дала: никто газет не читал, никто не прогуливался. Только организованное, целенаправленное движение.
В семь тридцать две рядом с чекистом притормозил выкрашенный в чёрный цвет ГАЗ-М1. Задняя дверца легковушки распахнулась:
– Старков? В машину.
Глеб Иванович юркнул в чрево авто.
Серов чуть сдвинулся к дверце, давая возможность полковнику устроиться поудобнее.
– Володя, – хлопнул водителя по плечу, – погуляй десять минут.
Когда тот покинул авто, чекист заметил:
– Фитину вы сказали, что у нас есть двадцать минут.
– Изменились планы. Итак, что вы хотели сообщить?
Глеб Иванович провёл взглядом сначала по лицу собеседника, потом по его фигуре. Как бы оценивая, говорить ли тому всю информацию или не стоит?
Лощёное, не по военному времени холёное лицо Ивана Александровича не улыбалось, как обычно, а было хмурым, пасмурным. И тому имелась причина, о которой Старков, естественно, знать не мог.
Серова вызвал в Москву Берия. И ночной разговор с наркомом ничего приятного генералу не принёс. Та информация, которую Иван Александрович передал по Рокоссовскому и его окружению, крайне не понравилась Лаврентию Павловичу.
– Что это? – перед Серовым до сих пор стояла фигура Берии, с трясущимися в руках исписанными его, Серова, почерком, бумагами. – Вас что, для этого приставили к Рокоссовскому? Чтобы вы нам тут писали про нехватку снарядов и плохую работу тыловых служб?
– Но именно это в последние дни волнует товарища маршала, – отбивался Серов. – Он только про это постоянно твердит.
– И именно в такой вот, деликатной форме? – Берия с силой швырнул листки на стол.
– Так точно, товарищ народный комиссар.
– Плохо работаете, Серов, – сделал вывод Берия, перед тем как выгнать подчинённого из кабинета. – Очень плохо. Смотрите, придётся доложить о вас товарищу Сталину.
– Я исправлю положение, товарищ Берия.
– А иного от вас и не жду.
Тем и закончилась встреча. Так что радоваться было нечему. А тут ещё этот старик…
– Так что вы хотели мне сообщить?
Глеб Иванович захлопнул дверцу со своей стороны.
– В управление пришёл приказ по разработке Лидии Захаровой. Детальной разработке. Потому я прошу вас устроить мне встречу с товарищем Жуковым Георгием Константиновичем.
Серов прищурился, хмыкнул:
– А больше ничего не хотите? И потом, с чего вы решили, будто Георгий Константинович захочет с вами увидеться по поводу некоей Лидии Захаровой?
– Не некоей, а его личной фельдшерицы. Молодой особы, которая сопровождает товарища маршала по всем точкам, единственно, исключая Москву.
– И что?
– Ничего. Можно сказать, совсем ничего. Ну, разве что есть несколько неприятных моментов, которые могут отразиться на судьбе маршала. Впрочем, на вашей тоже.
– Например? – Серов поначалу задохнулся от подобной наглости со стороны младшего по званию офицера, но тут же напрягся. Со Старковым Иван Александрович лично не работал, но как заместитель Берии был проинформирован о нём очень хорошо. Знал: старик просто так слов на ветер не бросает. Если говорит – сообщает информацию проверенную и перепроверенную. Опыт, школа Дзержинского.
– Например, в управлении известно о недавней встрече товарища маршала со своими друзьями во время посещения им 1-го Белорусского фронта. О том, как прошла эта встреча. В частности, известно, что на той встрече присутствовала та самая Лидия Захарова. И что товарищ Жуков, так сказать, наградил её…
– Хватит, – резко оборвал чекиста генерал.
Серов побоялся услышать продолжение рассказа. Старков действительно владел информацией, которая могла погубить и Жукова, и его, Серова.
Собственно, во время той пьянки ничего особенного-то и не произошло. Но это с чьей стороны смотреть.
Загуляли мужички, выпили. И вот тогда-то, в подпитии, Георгий Константинович снял с кителя Звезду Героя и со словами: «От имени Советского правительства и лично товарища Сталина» нацепил медаль на грудь своей фельдшерицы, той самой, Захаровой. Посмеялись, похвалили новоявленного «героя», уставившись плотоядными взглядами в красивую грудь. Хотели сфотографироваться, слава богу, Рокоссовский успел вытолкать фотографа в шею… Неужели фотограф? Убью, сволочь!
А Старков терпеливо ждал. Глеб Иванович блефовал: в управлении об этом событии никто ничего не знал. Ему о той пьянке сообщил Костя, когда они в машине маршала проезжали мимо дома Жукова три недели назад. Сказал, мол, жаль Сашеньку. А особенно девочек, если разойдутся. Тогда-то Константин Константинович и вспомнил о том июньском вечере. Теперь, казавшаяся забытой и ненужной, информация пригодилась.
– Кто занимается делом Захаровой?
– Кто – не знаю. Контролирует Абакумов.
И тут Старков тоже блефовал. Перепроверить его слова Серов был не в состоянии. С Абакумовым у генерала сложились крайне сложные отношения. Абакумов не допускал людей Серова в работу своего детища, СМЕРШа, что просто бесило Ивана Александровича, потому как много нужной информации, необходимой для особого отдела, проходило мимо. Зная, что он может получить данные из первых рук, Серов был вынужден ждать, пока документ не уйдёт к Берии, а потом от того не вернётся обратно. И это было в лучшем случае: иногда информация «зацикливалась» на наркоме, и тогда её и щипцами невозможно было вытянуть. Такое отношение просто бесило генерала. Но изменить существующее положение дел он, Серов, был не в состоянии: Лаврентий Павлович специально стравливал промеж собой три отдела: СМЕРШ, особый отдел и «нелегалов», чтобы те не могли спеться.
– Но могу узнать, – продолжил мысль Старков. – У Абакумова есть мой человек. Можно что-то придумать.
– Кто?
– Это я скажу только Георгию Константиновичу.
– Вы что, смеётесь, Старков? Кем вы себя возомнили?
– Никем. Просто думаю о будущем, – спокойно отреагировал Глеб Иванович. – В должности мне находиться, максимум, полгода. Как только выйдем к Германии, снимут. Я даже знаю, кого наметили на моё место. А закончить войну в отставке, в то время когда все будут при деле, сами понимаете…
– Хотите попасть в Германию?
– Что-то вроде того.
– Это вам устроить могу и я.
– Вы? Нет, – убедительно произнёс чекист. – Мы с вами из одной структуры. И на моих, и на ваших бумагах должна стоять одна подпись. Сами знаете, чья. А Георгий Константинович сам себе хозяин, сам себе голова.
– Но я могу передать ваши слова Жукову. Замолвить словечко. Поверьте, он прислушается.
– Товарищ генерал, пока мы тут торгуемся, дело пухнет. И неизвестно, когда его захотят взорвать. Может, даже завтра. Но, я могу это выяснить. Больше того: могу сделать так, что его похерят. Но для этого мне нужна встреча с маршалом.