– Что встали в раскорячку? – Жуков недовольно одёрнул китель. – Садитесь. Майор, – последнее слово было обращено к водителю, – в Измайловский парк.
С последними словами командующий тут же отвернулся к окну и более за всю дорогу не произнёс ни слова.
Нарком иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов встретил делегацию польского правительства в эмиграции в зале совещаний, в здании НКИД СССР, на Кузнецком Мосту. Станислав Миколайчик крепко пожал руку главе ведомства советской внешней политики, после чего Молотов предложил гостю и его окружению, в состав которого входили представитель министра обороны польского эмиграционного правительства (доверенное лицо Сосновского, ярого противника любых переговоров с Советским Союзом) Любомир Стоцкий, секретарь и переводчик, расположиться вокруг овального стола переговоров.
Вячеслав Михайлович не мог знать, что в роли секретаря польского премьера на переговоры прибыл представитель британской разведки полковник Букмастер. Как не знал и того, что таково было решение британского премьера Уинстона Черчилля. Последний желал знать о переговорах всё и конкретно из первых уст. И такую информацию ему мог предоставить только верный ему человек. Черчилль судил по себе: он прекрасно понимал: польский премьер в своём отчёте наверняка приукрасит или усугубит ситуацию, одновременно выставив личные заслуги. Точнее, поступит так, как всегда поступал сам Черчилль в докладах, отчётах, монографиях: где нужно – молчал, где необходимо – преувеличивал и, естественно, в меру привирал. Ровно настолько, чтобы будущим потомкам было над чем поразмышлять. Вторая задача Букмастера состояла в том, чтобы в случае необходимости подтолкнуть Миколайчика к принятию «правильного» решения. А правильным решением, как приказал Викерс, от имени премьера, могло быть только одно: начало восстания в Варшаве.
Миколайчик первым направился к столу, морально готовясь к тому, что сегодня ему придётся долго и терпеливо объяснять, доказывать и, если появится необходимость, уговаривать.
О том, что встреча будет носить неофициальный характер и что он будет в роли просителя, премьер догадался сразу. Во-первых, делегацию пригласили не в Кремль, а на Кузнецкий Мост. Это был знак: Сталин на встречу не приедет. Во-вторых, на столе переговоров, в нарушение дипломатического протокола, отсутствовали флажки государств, от чьего имени будет вестись диалог. Что подчёркивало и без того унизительное положение польской делегации.
Вячеслав Михайлович прекрасно понимал состояние премьера, но не сочувствовал ему. Как опытный дипломат Молотов был вынужден пойти на нарушение этикета. Поставить на стол символику эмиграционного правительства на данный момент не существующего государства – автоматически означало априори признать правительство Миколайчика. Со всеми вытекающими последствиями. Такой ошибки нарком допустить не мог. А потому Вячеслав Михайлович принял единственно правильное решение: приказал вообще не ставить флажки на стол. Чем тут же автоматически вывел переговорный процесс из официального русла в неофициальное. Пристрелочная встреча, притирание. Впрочем, именно во время таких неофициальных диалогов и происходят соглашения будущих договоров.
Вячеслав Михайлович, кашлянув в кулак, в качестве хозяина встречи первым, слегка заикаясь, начал вступительную часть:
– Г-господа, от имени Советского правительства и л-лично товарища Сталина я рад приветствовать вас на С-советской земле…
Миколайчик, натянуто улыбаясь, смотрел на главу Советского МИДа хотя слова Молотова премьер, по сути, не слышал. Да сейчас особенно и не во что было вслушиваться. Стандартный набор, необходимый для открытия любой встречи. Миколайчика волновало иное: стоит ли во время диалога дать понять Молотову, что Черчилль готов оказать помощь Варшаве, или нет? Никаких инструкций по данному поводу «бульдог» не прислал. Никаких ценных указаний по поводу встречи тоже не предоставил. И как быть? За то время, что Миколайчик ходил под Черчиллем, он отвык от принятия самостоятельных решений. Намного проще, когда тебе дают ЦУ, которые после выдаёшь за собственные распоряжения. Теперь же премьеру предстояло принять собственное, единственно правильное, решение: его к этому подталкивал сам «бульдог». Но каково оно, правильное решение? И не пойдёт ли оно вразрез с планами Черчилля?
Впрочем, в тот момент сознание премьера снова включилось в нужном направлении: Молотов в своей речи затронул недавние события, к которым Миколайчик имел прямое отношение.
– Белорусские партизаны, несмотря на разногласия на бытовой, политической и религиозной почве, тем не менее выполнили свою работу по уничтожению гитлеровских сил в тылу врага, тем самым помогая Красной Армии. Теперь, когда советские войска находятся на границе Польши, мы думаем, что и польские партизаны тоже должны быть заинтересованы в том, чтобы их родина как можно скорее была освобождена от немецко-фашистских захватчиков.
Молотов сделал паузу, однако представители польской стороны ею не воспользовались. Вячеслав Михайлович пригладил привычным движением усы, поправил на носу пенсне: поляки ждут от него конкретики, догадался нарком. И конкретные предложения имелись. Однако, спешить было нельзя: следовало прояснить позицию польского правительства.
– К сожалению, – Молотов решил нанести первый, пробный удар по защите польской делегации, – у нас имеется информация о том, что наши войска столкнулись с обратным явлением: сопротивлением со стороны некоторой части польского населения. Так, во Львове и Вильнюсе…
– Нам известно про эти единичные случаи, но они не носят массовый характер и не имеют к нам никакого отношения, – перебил Молотова Миколайчик.
– Совершенно верно, – пошёл на попятную лидер советской делегации и тут же нанёс второй удар: – Это действительно единичные случаи. Мы также не исключаем, что подобные случаи и дальше будут иметь место во время освобождения вашей страны нашими войсками, прекрасно понимая, что не все жители Польши лояльно настроены по отношению к своим освободителям. Но мы надеемся на то, что эти случаи точно так же, как во Львове и Вильнюсе, будут действительно носить единичный, а не массовый характер.
Намёк был не просто прозрачен. Он был откровенно выставлен напоказ. Молотов в завуалированной форме сообщил польской делегации о том, что Кремлю прекрасно известно об инструкции польского эмиграционного правительства, которая распространялась среди бойцов Армии Крайовой и в которой давались точные указания, как оказывать сопротивление Красной Армии при вступлении её на территорию Польши и как вести борьбу с просоветскими партизанскими соединениями на Западной Украине и в Западной Белоруссии.
Данная инструкция вышла в октябре 1943 года, почти за год до подхода Красной Армии к границам Польши и за два месяца до Тегеранской конференции. Уже сам по себе данный факт был более чем любопытен, потому как инструкция о борьбе с Красной Армией разрабатывалась польским эмигрантским штабом в Лондоне в тот момент, когда освобождение Польши от фашистских оккупантов носило теоретический характер. В те дни, когда вся Польша находилась под сапогом гитлеровского солдата, когда в Варшаве нацисты утопили в крови восстание в еврейском гетто, когда на территории Польского государства работала целая сеть концентрационных лагерей, в которых были замучены в первую очередь поляки.
Миколайчик слегка повернул голову в сторону Любомира Стоцкого. Но тот никак не отреагировал на слова Молотова. Он, как показалось польскому премьеру, вообще ничего не понял из того, что только что произнёс глава советской делегации. А ведь именно он, Любомир Стоцкий, под руководством Сосновского разрабатывали данную инструкцию.
Нет, господин Миколайчик тоже был за то, чтобы данный документ существовал и работал. Но как политик, как дальновидный идеологический стратег премьер прекрасно отдавал себе отчёт в том, что скоропалительно появившаяся подобного рода бумага может в будущем бумерангом ударить по ним самим. А потому тогда, в сорок третьем, он высказался против того, чтобы такой документ был официально обнародован. Однако к его мнению не прислушались. А он, на тот момент ещё молодой премьер, пришедший на данный пост, в том числе благодаря и Сосновскому, не смог доказать свою позицию.
Да, если бы данная инструкция была выпущена в свет не год назад, а сейчас, в сорок четвёртом, если бы Армия Крайова не пряталась последние годы или хотя бы год по углам, а выступила в сорок третьем против фашистов в союзе с теми же самыми западнобелорусскими партизанскими соединениями, то на Тегеранской конференции вряд ли бы решились Черчилль, Сталин и Рузвельт обсуждать втихаря, без них, поляков, границы их же собственной родины. Но былого, как говорится, не вернуть.
А Вячеслав Михайлович в тот момент, перебирая на столе бумаги, как ни странно, тоже думал о Польше. Только в несколько ином контексте.
Молотов размышлял над тем, как дальше вести разговор? В последней встрече со Сталиным он получил чёткое указание: восстанию в Варшаве быть! Но… И вот за этим «но» скрывалось то, что в данный момент крайне волновало наркома иностранных дел.
По требованию вождя Вячеслав Михайлович должен был убедить Миколайчика в том, что Советское правительство всеми средствами: оружием, продовольствием, амуницией – поддержит восставших. Но одновременно данная информация должна прозвучать как бы вскользь, между прочим. Мол, если вы начнёте восстание, то так и быть… Но вы должны начать восстание.
При этом нарком отлично понимал, какую позицию желает занять Сталин во всей этой истории.
Иосиф Виссарионович, в отличие от отсутствующего на встрече Сосновского и присутствующего Стоцкого, все свои решения и действия производил с проецированием на будущее. И в случае поражения восстания, как это понимал Молотов, Вождь бы не хотел, чтобы в будущем потомки связывали его имя с провалом данного мероприятия. А так: мол, поляки сами решили, а мы, так и быть, согласились помочь. Как же не помочь своему брату-славянину?