– Не знаю, как тебе, москвич, а мне повезло. Через два часа меня сменят. Не буду тут с тобой торчать сутки. Дело мне нашли.
– То есть как? – не понял Ким.
– А вот так. Гавриленко приказал Самойлову дальше работать с тобой. А меня на новое задание кинули. Сделаем так. Чтобы не терять времени, я сейчас уйду с основной группой. С тобой оставлю двух хлопцев. Как Самойлов придёт, ты их отпустишь.
– Нет, – Ким отрицательно мотнул головой, – сделаем иначе. Вы оставьте мне два диска и пару гранат. На всякий случай. И уходите. Самойлова дождусь сам.
– А если немцы обнаружат?
– Но ведь до сих пор не обнаружили. К тому же ты сам сказал, скоро будет дождь. Вряд ли кто сюда сунется в грязь.
– Это точно. Немец в дождь по лесам шастать не любит. – В голосе разведчика слышалось явное возбуждение. – Но ты точно сам…
– Да не волнуйся. Всего-то два часа. Тут вон почти сутки прошли, и ничего не случилось.
– И то верно. – Андреев сунул руку в планшетку и… извлек из неё тонкую плитку немецкого шоколада. – Держи. А то хлеб и вода, сам понимаю. А так время быстрее пробежит, со сладким-то.
– Небось берёг для кого-то?
– Угадал. – Капитан протянул руку. – Ну, бывай. Может, свидимся. А если нет – Москве привет.
И уполз.
Ким, откинув полу маскхалата, спрятал шоколад во внутренний карман гимнастёрки. Выждал двадцать минут. Над лесом стояла относительная тишина: ей мешали звуки идущего где-то за деревьями боя. Сползал в разведку. Убедился: Андреев действительно покинул базу. Вернулся назад. Передохнул пару минут. После чего сквозь кусты и деревья принялся ползти, плотно приминая траву, в сторону посёлка, к немцам.
Викерс протянул Букмастеру бокал с виски. Хилл, сидя в кресле, уже пригубил из своего сосуда. Тейлор на встрече отсутствовал: он делал второй, «контрольный», объезд русской столицы по приказу Викерса.
– Итак, Джек, ты считаешь, Миколайчик отдаст приказ о начале восстания?
– Я его проработал как смог. Конечно, можно надавить ещё разок, но то будет явный перебор. Всё должно быть в меру, только в этом случае моё негодование будет выглядеть натурально. На данный момент поляк уверен, будто я строчу нелицеприятную докладную. Некоторое время он будет находиться в сомнении. Но недолго. Миколайчик понимает: мой отзыв не должен дойти до Черчилля.
– Ты абсолютно прав, мой мальчик, – донёсся голос Хилла. – И ты всё правильно сделал. Ты поставил этого засранца в тупик. Теперь у него только два выхода. Либо отказаться от власти. Либо отдать приказ о начале восстания.
– А если он действительно трус и предпочтёт первое? – Викерс переводил взгляд с одного разведчика на другого, ожидая ответ от обоих.
– Трус бы в политику не полез, – после секундной заминки веско заметил Хилл. – Поверь, я эту братию знаю лучше тебя. Там есть глупые люди, недалёкие, случаются и полные кретины. Но трусов среди них нет. Политика – это постоянный риск. Трус рисковать побоится. К вечеру Миколайчик созреет.
– А если всё-таки нет? – нажал Викерс.
– В таком случае найдём возможность связаться с Комаровским без него. Но так, чтобы Британия стояла в стороне. – Хилл причмокнул губами и, приподняв бокал, закончил мысль: – Как говорят немцы, прозит!
Варшава доживала последние сутки относительно мирной, спокойной жизни. Ещё торговала хлебом лавка пана Ясинского, что на улице Соколовской. Ещё к костёлу Святого Вавжинца тонким ручейком тёк поток прихожан помолиться и приложиться к мощам святых мучеников. Ещё внучка пани Ядвиги, маленькая Зося, что с Вольной, не жалея ног, бегала то домой, то на набережную Вислы, где рыбачили местные мальчишки, чтобы принести в дом небольшой улов, добавку к скудному ужину. Ещё ругались между собой соседки – пани Ореся и пани Данута, решая вот уже как второй год длившийся спор по поводу того, кто будет чинить старый полусгнивший, покосившийся на один бок забор: муж пани Ореси, старик Лешек, или полюбовник пани Дануты, сорокалетний хромой Вацлав, который временно, вот уже как семь лет, жил у сорокапятилетней красавицы. Ещё в пивной-броварне толстый Сибор разливал своё чуть разбавленное пиво, в надежде что вернутся времена, когда ему не придётся разбавлять напиток водой и он сможет, как до войны, с гордостью торговать чистейшим солодовым хмелем. Все они ещё жили. Не зная о том, что до часа W, до семнадцати часов ноль-ноль минут, до того момента, когда уже ничего нельзя будет изменить и Варшава содрогнётся под массированным обстрелом немецкой артиллерии, когда смерть поселится не только в еврейском, но и в каждом польском квартале и переулке древней столицы, осталось чуть более суток.
Жуков с сомнением покачал головой:
– А если это только ваши домыслы? И не более того?
– Георгий Константинович, я бы и сам хотел, чтобы так было. Однако факты говорят сами за себя.
– Что ж, – маршал принялся раскачиваться с носка на пятку, тем самым как бы помогая ходу своих мыслей, – откровенность за откровенность. Всё, что вы мне только что изложили, заслуживает внимания. Я даже могу поверить в то, что вы рассказали. Но у вашей гипотезы имеется один существенный недостаток: вы знаете о наступлении 1-го Белорусского фронта только со своей стороны. И с точки зрения Кости. Но вы не знаете другого. Того, что я лично дважды в течение последнего месяца предлагал Ста… Ставке, – Жуков хотел сказать «Сталину», но в последний момент испугался и произнёс «Ставке». Ему самому стало неприятно от того, что он, в глазах постороннего человека дал слабину. А потому, кашлянув, Георгий Константинович в своей привычной, командной манере закончил мысль: усилить 1-й Белорусский и начать наступление через Польшу на Германию. И оба раза, замечу, оба раза Сталин ответил отказом. В последний раз вчера.
– Поверьте, он это сделал специально. Чтобы в будущем у него имелся аргумент против вас. Мол, это не он, а Жуков настаивал на том, чтобы как можно скорее взять Варшаву. В третий раз он не откажет. Наоборот, сам будет настаивать на том, чтобы усилить армию Рокоссовского.
– Бред, – другого слова как контраргумент главнокомандующий на тот момент подобрать не смог. – Сталин ничего не будет предлагать сам. Вы его плохо знаете. Он всегда требует инициативы от нас, после чего, внимательно выслушав каждого, находит, как, по его мнению, самое оптимальное решение и выносит его на обсуждение как своё собственное.
– В таком случае заставьте Сталина проявить инициативу. Если не верите мне, то этот аргумент станет для вас той лакмусовой бумажкой, которая всё и проявит.
– Что вы предлагаете? – Жуков теперь с удивлением смотрел на чекиста. Нет, таких любопытных «экземпляров» маршалу давненько не доводилось видеть. Пожалуй, с двадцатых годов. Эка как смело говорит о «хозяине»! И как лихо закрутил: заставьте его проявить инициативу… Его – самого Сталина! Многим подобное и в голову не приходит, а тут вслух и таким спокойным тоном…
Правда, в тот момент в голову командующего залезла, змеёй заползла и ещё одна гаденькая мыслишка: «А что если сдать полковника Берии?»
А Старков тем временем продолжал излагать свой план:
– Предлагаю провести маленькую, малозаметную комбинацию. – Глеб Иванович говорил чётко, уверенно: последние сутки он только тем и занимался, что мысленно ставил себя на место то Сталина, то Берии, просчитывая их шаги, рассматривая их поведение в той или иной ситуации. И к разговору с маршалом у полковника было заготовлено несколько вариантов событий, которые смогли бы принести результат. – Я проверил сводки с фронтов за последние сутки. И наткнулся в них на любопытную информацию, на которую пока никто не обратил внимания. Тыловое обеспечение 1-го Белорусского на данный момент идёт из рук вон плохо: тыловики не поспевают за стремительно наступающими частями.
– И что вы предлагаете? – Георгий Константинович сразу не смог сообразить, куда клонит полковник. Все его мысли витали в кабинете Лаврентия Павловича.
– Притормозить тыловое снабжение армии Рокоссовского на сутки. Всего на одни сутки. О чём незамедлительно доложить в Ставку в письменном виде.
– То есть… – Брови маршала от удивления сами собой подскочили вверх, – самому придержать тыловиков и написать на самого себя донос?
– В некоторой степени да.
– Для чего?
– Обезопасить себя. И главное: эта бумага, с жалобой на тыловую службу, должна лечь на стол Сталина до совещания. У вас же есть в штабе деятели, которым что ни поручи, всё испортят? Вот им и дать задание, ускорить транспортировку горючего, снарядов и так далее. Чтобы точно всё встало на сутки.
Жуков усмехнулся:
– Найдутся. Только что это даст?
– Вашу страховку. И ту самую инициативу со стороны Иосифа Виссарионовича. Судите сами. Восстание начнётся со дня на день. И этот факт сомнению не подлежит. Иначе для чего в Москву прибыл Миколайчик? Как только восстание состоится, пройдёт заседание Ставки. Я так думаю, всё это запланировано в ближайшие пять дней. Сталин на том совещании будет ждать от Рокоссовского предложения поддержки восставших. Со всеми вытекающими последствиями, о которых я вам только что сообщил. Но вам никак нельзя пойти на его поводу. Потому как данный шаг подобен самоубийству. Вы, вместо того чтобы самому предлагать помочь восставшим, сошлитесь на проблемы с тыловой службой. И тогда увидите, какова будет реакция Сталина.
– То есть советуете отказаться от наступления на Варшаву?
– Да, – уверенно ответил Старков. – Под любым предлогом.
– А вы представляете, что произойдёт, когда я, дважды пытавшийся усилить 1-й Белорусский, дважды пытавшийся протянуть эту мысль в Ставке, вдруг откажусь от наступления?
– Представляю, – кивнул головой Старков. – Но тем самым вы сохраните свою голову. И не только свою. Докладная записка, лежащая на столе Сталина, станет вашей гарантией.
– Нет, – уверенно отмахнулся Жуков, – он всё поймёт.