После заседания штаба Комаровский решил отдохнуть. Завтра предстоял тяжёлый день. В любом деле самый тяжёлый день – первый. Потом всё идёт либо по нарастающей, либо по ниспадающей. Но вот первый день – он особый. И запоминающийся.
Генерал присел на стул, протянул руку к чашке с остывшим кофе и замер. Взгляд его опустился под стол. Листка, полученного от немца, под столом не было. Хотя он чётко помнил, как бросил его на пол и не поднимал.
«Странно, – подумал Бур, – куда он мог пропасть? Может, прилип к чьему-то ботинку? Скорее всего».
Больше о письме Комаровский не вспоминал. Через минуту в комнату снова вошёл Хруцель, и новые проблемы отвлекли мысли генерала в ином направлении. Бур не вспоминал о листке до того момента, пока снаряд мортиры не снёс половину жилого четырёхэтажного дома, в котором проживала его кузина и из окон которого никто так и не успеет кинуть бутылку с зажигательной смесью, а потому танки спокойно проползут по обломкам здания внутрь города. Но это произойдёт только через пять дней.
Стоцкий, не стесняясь премьера, стал переодеваться. Сняв пиджак, генерал присел на стул, принялся разуваться.
– Я рад, что вы отказали Молотову. – Стоцкий в момент, когда произносил эту фразу, наклонился, оттого его голос прозвучал утробно-глухо.
– Я не девушка, чтобы отказывать, – зло отозвался Миколайчик, с раздражением смотря в спину генерала.
– И всё одно рад. – Генерал разогнулся, на его лице проявилась блаженная улыбка. – Если бы вы только знали, как мне надоели узкие туфли! Соскучился по сапогам.
– Мне бы ваши проблемы.
– Казимир будет доволен. – Стоцкий подмигнул премьеру.
– Я ни от чего не отказывался. Я взял временную передышку. И Сосновский мне не указ. – Вспылил премьер.
– Да что вы говорите? – Генерал вытянул ноги, и в комнате распространился неприятный аромат потных ног. – Не забывайтесь, Станислав. За Казимиром стоит войско численностью шестнадцать тысяч человек, которое на данный момент вместе с нашими союзниками воюет в Нормандии. А потому в Лондоне он имеет больший вес, нежели вы. Смотрите правде в глаза. Пока, на данный момент, вы руководитель правительства эфемерной страны. У вас в Москве даже своего посольства нет. – Стоцкий не заметил, как отмежевал себя от премьера. – А Сосновский – командующий реальной, существующей на самом деле армией.
– И кто ещё в моём правительстве, – Миколайчик специально выделил слово «моём», – придерживается вашей точки зрения?
Генерал не заметил подвоха в вопросе премьера, а потому ответил то, что думал:
– Многие. – Стоцкий, откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза. От того-то и не увидел, как губы премьера сжались в тонкую, напряжённую нить. – Можно сказать, все. Что сделаешь, такова ваша участь. Сегодня главную, основную роль играем мы, военные. А не вы, политики.
Стоцкому бы открыть глаза в тот момент. Может, тогда бы он понял, какую допустил ошибку, унижая премьера. Но генерал хотел расслабиться и как можно скорее закончить бессмысленный разговор. Ему ещё предстояло составить телеграмму своему патрону, Сосновскому, о том, что переговоры успеха не имели, а потому восстание, как того и желал генерал, не состоится.
Такое опрометчивое поведение генерала и стало той последней каплей, которая переполнила чашу сомнений премьера Миколайчика.
Не прощаясь, премьер покинул комнату, пересёк коридор, по лестнице спустился на первый этаж, постучал в дверь, которую открыл Букмастер.
– Простите, Джек, вы ещё не отправили отчёт Черчиллю?
– Не успел.
– Передайте премьеру, я отдаю приказ о восстании. У вас есть возможность связаться с Варшавой?
– Только через Лондон.
– Сообщите Комаровскому: я подтверждаю час W.
Первым делом отец Домотер, вместо того чтобы сразу после разговора с Шелленбергом взять такси и отправиться в Ватикан, связался по телефону с Орсо Клементи, официальным представителем Красного Креста в Генуе. Некогда Клементи похвастал священнику о своих связях с графом Бернадоттом. Теперь данная информация, если, конечно, она не была ложью, могла пригодиться. Накручивая диск номеронабирателя, Домотер молил Господа об одном: только бы всё то, о чём говорил Орсо, не было ложью или чтобы в его похвальбе имелась хотя бы частица правды.
Орсо Клементи на этот раз не врал. Он действительно контактировал с графом. О чём представитель Красного Креста и сообщил священнику.
– Мне нужно с ним встретиться. Срочно! С ним и с тобой! – продышал в трубку отец Домотер.
– Я попробую, но сможет ли он сейчас приехать в Геную…
– Вы мне оба нужны в Риме. И не позже, чем завтра утром. Если граф не может приехать сам, пусть пришлёт доверенное лицо. Человека, которому он верит, как самому себе. Поверь, – выдохнул святой отец, – ни ты, ни он об этом не пожалеют.
Ким плотнее вжался в мокрую от дождя землю. Тому причиной был приближающийся бой. «Судя по всему, – догадался капитан, – это и есть то самое согласование действий армии с партизанами, о котором намекал капитан. Наши, – думал Ким, – скорее всего, либо выбросили десант, либо вклинились в линию обороны, чтобы захватить секретный объект. А может, и то, и другое».
Близость боя подтверждали на только слышимые выстрелы и разрывы гранат. Две случайные пули просвистели у разведчика над головой и ужалили близстоящую сосну. Ким тут же прикинул расстояние. Судя по всему, бой шёл приблизительно в километре от того места, где он прятался. Или в полутора километрах.
Правда, поначалу капитан решил, будто то снайперы на него охотятся. Но вскоре сомнения рассеялись: во-первых, других попыток убить его не повторилось. А во-вторых, вслед за пулями спустя несколько минут высоко над головой, на уровне чуть выше роста капитана, прогудел артиллерийский снаряд, улетая куда-то в глубь Рижского залива.
Вечерело. Затянутое тучами небо создавало иллюзию, будто ночь раньше времени хочет вступить в свои права. Ким посмотрел на часы: половина десятого.
Дождь усилился. Теперь он лил, как из ведра. Одежда полностью промокла, неприятно прилипла к телу, остужая его. Яма, в которой скрывался Ким, полностью наполнилась водой. Сейчас бы в сухую землянку да горячего чаю! Именно чаю, с сосновыми иголками.
Бой постепенно начал затихать. Наши захватили плацдарм? А может, наоборот? А может, из-за дождя? Пойди разбери, что там творится… И что делается в посёлке?
Рыбак в который раз за день поднёс к глазам бинокль. «Вот же, чёрт тебя дери… – мысленно выматерился Ким. – Ни хрена не видно. Сплошная пелена. Хоть глаз выколи.
А если мы с Ивановичем ошиблись, и Серёга высадится не здесь? Западнее, у фрицев. Или действительно, как говорил Гавриленко, в тылу у наших? – Ким шмыгнул носом: ну, вот, насморк. – Нет, – тут же, наверное, раз в десятый принялся сам себе доказывать капитан, – будь я на его месте, высаживался бы только тут. Восточнее – открытая площадка, всё, как на ладони. Опять же, пески. Патруль сразу вычислит по следам, что был выброс. Начнётся охота. А тут завтра следов будет столько, сам чёрт не разберёт, кто и как. И до леса рукой подать, не то что восточнее. Да и, если что, рыбацкий посёлок под боком, можно лодкой воспользоваться. Как крайний вариант. Нет, если сегодня, то должен прибыть сюда, без вариантов».
Рука потянулась к фляге, и Ким едва не рассмеялся в голос: кругом полным-полно воды, а он захотел пить именно из фляжки.
Тишина стояла недолго. Вскоре со стороны рыбачьего поселения донеслись еле слышные выкрики команд, звон выбитого стекла, шум заведённого двигателя. «Сбегают, что ли, фрицы?»
Ким повернулся на девяносто градусов влево и, соорудив перед собой небольшой шалашик, сквозь него принялся осматривать местность, которую они с Андреевым недавно обжили. Теперь там находились люди не знакомого ему Самойлова. Увидеть разведчиков так и не довелось: мужики оказались опытные. Так тихо пришли на позицию, даже комара не спугнули. Но то, что они там, Ким не знал – чувствовал. Знал другое: разведчики «купились» на его уловку. Поверили, будто немцы схватили москвича. Иначе бы Самойлов выставил пост и здесь, в том месте, где он сейчас находился. «Глупцы, решили, будто я у фрицев, – усмехнулся капитан, – и теперь всё побережье под их контролем. А хренушек на хлебушек не хотите?»
Ким осторожно опустил оптику, чуть сдвинулся вправо. Снова приложил линзы к глазам, обвёл взглядом водное пространство. Всё без изменений, как и пять минут назад. Мелкая рябь по воде. Дождь. И несколько каменных валунов, торчащих на полметра из воды, метрах в пятидесяти друг от друга. Или около того. Как сюда попали эти булыжники, кто их принёс, зачем – оставалось для Кима загадкой. Но именно на эти валуны капитан и рассчитывал.
Бинокль лёг на мокрую траву. Ким вытер лицо рукой, но дождь тут же плотно оросил его новыми каплями. Над головой раздался раскатистый гром, сверкнула молния. Ну и погодка… Хотя именно такая погода идеальна для высадки. Рыбак тихонько хихикнул: конечно, вышел из воды, и ничего не почувствовал, потому как всё одно в воде.
Ким вторично поднёс оптику к глазам, как тут же замер от ужаса: чьё-то тяжелое тело неожиданно опустилось рядом с ним.
– Не вздумай делать резких движений, – раздался тихий мужской голос, а крепкая рука сжала локоть капитана.
ФЭД кивком головы пригласил Старкова на кухню.
– Всё сделал. Но только в одном экземпляре. Ты же не говорил…
И со смешком качнул гривастой головой.
– Правильно. – Старков стянул с головы фуражку. – Вполне возможно, вообще ни одна фотография не пригодится. А с чего такой весёлый?
– Заходи. Сам увидишь.
Едва Глеб Иванович переступил порог святая святых помещения Лошицкого, как в ноздри ударил характерный, противный запах химикатов, которыми пользовался Игорь Иванович в своей фотолаборатории, под которую ночью использовал кухонное помещение.