рили.
– Повторяю, я не понимаю, о каком капитане идёт речь, – откашлялся кровью майор.
– О том, кто прибыл в расположение вашего особого отдела из Москвы вместе с лейтенантами Иванцом и Свиридовым!
– Лейтенанты прибыли одни. Вдвоём.
– И капитана с ними не было?
– Я уже говорил…
На этот раз не смог сдержать эмоции сам Гельман и от всей души ударил ногой по спине лежащего перед ним человека. Внутри Гавриленко что-то хрустнуло, тело майора вытянулось от боли.
– Где капитан? Зачем он к тебе приезжал? Куда ты его дел?
– Ну, ты дурак… – с кровью выплюнул слова Гавриленко. – И Абакумов твой дурак. Берия вас всех…
– Что? Ах ты, падла… – помощник Гельмана сорвался с места и с силой ударил майора ногой в висок.
– Ты… – выкрикнул было майор и осёкся.
Тело Богдана Фёдоровича несколько раз дёрнулось в предсмертных судорогах, вытянулось, обмякнув.
– Твою мать… – Заорал Гельман на подчинённого. – Ты что натворил? Ублюдок! Что теперь делать?
Помощник растерянно развёл руками:
– Так кто ж думал? Он же на товарища генерала… И товарища Берию приплёл… – Убийца принялся нервно потирать кулаки. – Его бы и так шлёпнули.
Майор резким движением стянул с головы фуражку, с силой ударил ею об пол.
– Вот Бог послал помощничков… – вторично выматерился Гельман и по лестнице кинулся наверх, вон из подвала.
Выбежав на улицу, чекист в растерянности остановился в полной темноте.
Ночь вступила в свои права, а потому в городке было хоть глаз выколи.
Гельман сделал шаг вперёд, споткнулся, едва не упал со ступенек. Ещё раз в голос выматерился.
Вот что теперь делать?
То, что Гавриленко умер – ерунда. Они от самого Абакумова получили приказ о его аресте и дальнейшей ликвидации. Но он от него не услышал главного. И вот где теперь искать этого Рыбака? Дал же бог фамилию! Зачем он сюда приезжал? Здесь он или уже уехал? А если уехал, то с чем?
Гельман резко развернулся, вернулся в церквушку.
– Скворцов! – Крик звоном отозвался в каменном помещении. – Капитан!
– Я здесь. – Скворцов опрометью выбежал на зов грозного московского начальника. – Простите, капитан Скворцов, по-вашему…
– Отставить! Капитан, с кем в последнее время общался Гавриленко?
– Товарищ майор…
– Враг, а не товарищ майор! – Рявкнул Гельман, но тут же взял себя в руки. – Итак, с кем?
– Я не знаю, – запинаясь, начал оправдываться Скворцов. – Последние трое суток това… Простите, Богдан Фёдорович работал самостоятельно. Я занимался окружёнными эсесовцами. И местные бузят. Постреливают.
– Кто приезжал к нему? Ты капитана видел?
– Никак нет! Я же говорю, что был…
– Пошёл вон!
Скворцов тут же исчез. Впрочем, вскоре его голова проявилась в двери.
– Товарищ майор. Он, то есть Гавриленко, в последнее время кого-то ждал. Но кого – не знаю.
Гельман развернулся всем телом к Скворцову.
– Из Москвы? Ждал откуда? Из тебя что, каждое слово тянуть? Из Москвы?
– Нет, – затряс головой капитан. – Про Москву ничего не знаю. А вот про то, что кто-то должен то ли приплыть, то ли прилететь – слышал. Товарищ майор… Простите, Богдан Фёдорович по телефону с кем-то говорил о том, что сразу, как прибудет, сообщит и доставит. Так и говорил: прибудет и доставит.
– Когда он говорил по телефону?
– Четыре… Нет, пять дней назад. Точно, пять, мы ещё тогда стояли под…
– Связист у вас с того часа не менялся?
– Никак нет. Сержант Мисюна. Всё это время…
– Давай его ко мне! Мухой!
Отец Ляйбер положил на стол перед Папой только что изготовленные, ещё не просохшие фотоснимки.
– Густаф Ханссон. Тот самый представитель Красного Креста, которого встречал отец Домотер. Интересная деталь, Ваше Святейшество. После встречи на мосту, к сожалению, весь ход беседы зафиксировать не смогли: Кросетта могла рассмотреть только губы немца и Орсо Клементо. Ханссон и Домотер стояли к ней спиной. А Орсо Клементо в основном молчал. Потому составить связанный диалог не представляется возможным.
– Они не заметили, что мы за ними наблюдаем?
– Нет, Ваше Святейшество. Исключено. Никто из них ни о чём не подозревает.
Пачелли взял новое фото, а Ляйбер продолжил комментарий:
– Итак, после встречи на мосту Ханссон посетил дом терпимости. Но ненадолго. Буквально на несколько минут. Мы успели заметить, как он воспользовался вторым выходом. На третьей фотографии вы можете увидеть, как он заходит в дом, где живёт генерал Вольф. И его гости.
– Долго он был в гостях?
– Два часа.
– О чём говорили?
– К сожалению…
– Что в это время делали отец Домотер и Орсо Клементо?
– Находились в гостинице. Их разговор записан. При желании можете прослушать.
– Позже. Отец Домотер в курсе, куда пошёл второй гость?
– Нет, Ваше Святейшество. Эдуардо находился в полной уверенности, что Ханссон отдыхает в своём номере.
Папа постучал отлакированным ногтём указательного пальца по одной из фотографий:
– Ханссон в машине сидел сам за рулём? Или у него был водитель?
– Сам.
– Где взял машину? Выдал Красный Крест?
– Нет, Ваше Святейшество. В том-то и дело, что машина принадлежит Акиве Ватшалю. А он находится в дружеских отношениях с главным раввином Рима, Исраэлем Золлером.
– Вот даже как… – Пачелли более внимательно всмотрелся в изображение на липком глянце. – Роберт, в двух словах: о чём говорили промеж собой Домотер и Клементо?
– О деньгах, Ваше Святейшество. Нужно отдать должное отцу Домотеру. Он собирается большую часть полученных средств передать в Рим.
– Что ж, это делает ему честь. Вот что, Роберт. Снимайте наблюдение с отца Домотера. Пусть он спокойно занимается своим делом. Не станем ему мешать. Здесь для меня всё открыто: просто и примитивно. Сейчас меня больше интересует вот этот человек.
Лакированный палец священника вторично постучал по фотографии, в том месте, где находилось лицо представителя Международного Красного Креста.
Сержант-связист, мальчишка с пухлыми губами, доложил Гельману о том, что майор Гавриленко, теперь уже покойный майор Гавриленко, о чём Мисюна не знал, но знал о том, что Богдан Фёдорович арестован, неоднократно связывался по телефону с Москвой. С кем – сержант, естественно, понятия не имел. На вопрос: кто может знать, Мисюна пожал плечами и ответил, что связь налаживал через «Тайгу», то есть отдел связи фронта.
– Простите, доктор, что потревожил вас в столь позднее время, – проговорил Гиммлер, повернувшись в кресле на шаги доктора Керстена, после чего поднялся тому на встречу. – Но тому имеется уважительная причина. Присядьте. – Рейхсфюрер указал на другое кресло, одновременно продолжая говорить. – Никогда бы не подумал, что вы увлекаетесь сочинительством. Но мне вот в руки попалась одна очень любопытная тетрадь. Ваш дневник.
Керстен напрягся. Об этой тетради никто не знал. Он её тщательно прятал от чужих глаз. И вот каким-то непостижимым образом дневник оказался в руках чудовища. Но откуда он у Гиммлера?
Доктор начал вести записи сравнительно недавно. С сорок второго года. Что его подтолкнуло в то время к данной мысли, он бы сейчас сказать не смог. Но что-то подтолкнуло. Но, если доктор не мог вспомнить, почему он начал этот труд, то вот о причине, почему он его продолжает, Керстен знал превосходно.
Доктор надеялся в будущем издать книгу мемуаров, на основе данного сочинения. Книгу воспоминаний о том, как ему тяжело жилось под гнётом варвара Гиммлера.
Теперь же, судя по всему, с мечтами о книге, впрочем, как и с самой жизнью, придётся распрощаться. У Керстена до сих пор стояла в памяти страшная картина: врачи из Вольфшанце, умоляющие на убивать их, и как ствол пистолета выстрелил одному в голову, оросив кровью и кусочками мозга сапоги Гиммлера.
Доктор вздрогнул, невольно сжался.
Гиммлер, казалось, этого не заметил.
– А вы знаете, некоторые моменты в вашем творчестве меня очень даже заинтересовали. К примеру, детальное описание, как я сжигал бумаги в день покушения на фюрера. Или встреча с графом Бернадоттом. Очень, очень впечатляюще.
– Вы… – Керстен прокашлялся, однако хрипотца никуда из горла не пропала. – Вы меня казните?
– За что? – Рейхсфюрер исподлобья посмотрел на врача. – За это? – Рука Гиммлера подняла со стола тетрадь, потрясла ею. – Перестаньте. – Дневник со шлепком вернулся на стол. – Пишите, ради бога. Мало того, я сам, лично, буду вам подсказывать, что нужно оставить в воспоминаниях потомкам, а что нет. К примеру, эти оба момента обязательно оставьте. Они меня высвечивают несколько с иной стороны, чем привыкли видеть окружающие. А вот о том, что вы лечили фюрера, писать не стоит.
– Я не лечил фюрера, – робко улыбнулся доктор. – Я только поставил диагноз.
– Нет, мой дорогой Керстен, речь идёт не о настоящем Гитлере. А о том человеке, которого вы будете лечить в самое ближайшее время.
– Вы имеете в виду…
– Именно.
– Но он абсолютно здоров!
– Нет, доктор, он болен. – Гиммлер встал напротив врача. – И очень сильно. Помните, мы с вами как-то обсуждали действия некоторых препаратов?
– Вы хотите… – Керстен с силой сжал пальцы рук. – Лишить его воли.
– Не совсем. – Прищёлкнул острым языком Гиммлер. В тот момент, с пенсне на носу, чуть склонившись, рейхсфюрер был похож на ядовитую змею. – Фюрер нам нужен вменяемым. Думающим. Логично рассуждающим. И одновременно покорным. Возможно такое?
– При небольших, но постоянных дозировках…
– Не мямлите, доктор. Ведите себя естественно. Перед вами пациент. Его следует лечить. И лечить будете вы.
– А может, кто-то другой? – Керстен тут же понял, что сморозил глупость.
– Доктор, если бы у меня был кто-то иной, вы бы уже давно повторили судьбу своих коллег из бункера. Надеюсь, я привёл достаточно убедительный аргумент?