– Да.
– Компромат?
– Нет. Родственные связи. Деловые связи. Желательно получить точную информацию об их весе в обществе и правительстве. Работать напрямую с нацистами нам не с руки. Церковь, как это было и до сих пор, должна оставаться в стороне. А потому нам следует найти посредников в Штатах.
– Кто-то из беглецов будет переправлен в США?
– Вполне возможно.
– В таком случае Линберг однозначно отпадает. Все знают его как сторонника фюрера. А потому активная деятельность американского нациста в конце войны привлечёт к себе внимание. Что моментально приведёт к нам.
– А что вы скажете по поводу Брендеджа и Стэйна?
– Первый уже доказал свою лояльность нацистскому движению. В 1936 году. По поводу второго нужно собрать материалы.
– И всё-таки подготовьте информацию на всех троих. Мы ни в коем случае не должны оступиться. Потому как в данном деле каждый неверный шаг будет стоить престижа церкви. И не только престижа.
Группа Щербакова ждала прибытия санитарного поезда напрасно. Ким покинул состав на одном из переездов, в пригороде столицы. Оттуда на попутке добрался до явочной квартиры. Пока люди Щербакова перетряхивали весь поезд и допрашивали медицинский персонал, капитан, хромая, успел заскочить в ближайшее почтовое отделение, оттуда сделать звонок в управление и произнести нейтральную, условную фразу помощнику Фитина: «Передайте, пожалуйста, товарищу Старкову, ему нужно срочно пройти обследование. Просим зайти в медчасть в понедельник».
После чего Ким знакомым ходом проник в известное только ему и полковнику жилище и, упав на кровать, заснул мёртвым сном.
Старкову о звонке передали через двадцать минут. Глеб Иванович сразу понял: Ким в Москве, на явочной квартире. Потому как в переданном сообщении упоминались вместе медчасть и понедельник.
В то утро, когда группа Щербакова работала на вокзале, Лаврентий Павлович решил пройтись вдоль набережной. Хоть и жутко хотелось спать, однако нынешняя ночь выдалась такой активной, что нарком понимал: сразу заснуть не удастся. Нужно было немного прийти в себя. Дома, в машине, в кабинете это бы никак не получилось. Да и давненько он, вот так, просто, не стоял у реки. Не смотрел на воду. На небо. На деревья…
Машина осталась на проезжей части, но охрана вышла вслед за ним, держась за спиной метрах в пяти.
Было сыро и пасмурно. Берия поднял голову, посмотрел на небо: рассветного солнца не увидел. «К дождю, что ли?» Присел на скамейку.
«Вот и всё. – Как итог проговорил чуть слышно нарком. – Поляки начали восстание. Теперь будем пожинать плоды почти годичной подготовки. На завтра Коба назначил совещание Ставки. С завтрашнего дня Жуков может начать отсчитывать последние часы своей жизни».
Лаврентий Павлович даже не улыбнулся. Он в ту минуту вообще ничего не чувствовал, кроме усталости. Как рабочий человек ощущает усталость после тяжёлого рабочего дня. Да, не всё гладко вышло в этот день. Не прибыл диверсант. Погиб Гавриленко. Впрочем, второе даже к лучшему. Благодаря смерти майора он, Берия, теперь возьмёт Абакумова за одно место и хорошенько прижмёт. Так что, спасибо тебе, Богдан Фёдорович.
Гельман «раскололся» сразу. Даже не пришлось бить. Его помощники всё подтвердили.
– Ай да Абакумов… – Берия прищёлкнул языком. – Захотел самостоятельно поиграть со мной… Мальчишка. В таких играх всегда нужно иметь поддержку. Придётся попугать. Несильно. Но так, чтобы понял, кто хозяин. В конце концов, убрать генерала всегда можно. А вот кого поставить на его место? Тем более, впереди большие перестановки. Нет, пусть пока сидит. От испуганного Абакумова будет больше толку, нежели от нового человека. А вот то, что диверсант не прибыл – плохо. Очень плохо. Он должен был стать большой, жирной точкой в комбинации с Рокоссовским. Теперь придётся импровизировать. Ну да что поделаешь. Накладки случаются со всеми. Будем исходить из того, что имеем.
Лаврентий Павлович снова посмотрел на реку. Поёжился. По телу пробежали колкие мурашки. Как в детстве. И Берии вдруг стало хорошо.
Мюллер заметил слежку не сразу. Потому как у него не было опыта подобного рода. До сих пор шеф гестапо сам назначал, кому и за кем следить. За ним же никогда и никто не «топал». И если бы совершенно случайно он не обратил внимания на лысого субъекта, которого видел идущим мимо своего дома, на Корнелиусштрассе, а после заметил его же, в пяти кварталах от дома входящим в булочную, с чудом уцелевшими, огромными стеклянными витринами, заклеенными крест-накрест полосками бумаги, то ни за что бы не поверил, что за ним наблюдают. Но никаких сомнений не осталось, после того как группенфюрер сел в идущий в центр города трамвай.
Лысый «топтун» последним профессионально вскочил на заднюю площадку, отметив, что никто с транспортного средства не спрыгнул, не прошёл внутрь, хотя места были, остался стоять на площадке, отвернувшись к окну.
Мюллер отметил и второй факт: тут же, вслед за трамваем, тронулся автомобиль «хорьх», с номерами комендатуры. В этом тоже заключалась ошибка «топтунов». Бензин был строго лимитирован, всё шло на нужды фронта, а потому с недавнего времени сотрудникам комендатуры запретили пользоваться легковым транспортом. «Топтуны» об этом, в отличие от приближённого к верхам Мюллера, не знали.
«Кто? – билась в голове гестаповца одна мысль. – Кто “прицепил хвост”? Точнее, не так? Это личная инициатива Кальтенбруннера? Или тот вообще не имеет к этому никакого отношения, а во всём причина – Гиммлер? Или третий вариант: мне намекают. Нужно делиться».
О том, что Гиммлер точно знает о его встрече с Даллесом, Мюллер убедился вчера. Короткая встреча с рейхсфюрером, тот торопился на встречу с Герингом, о чём открыто сказал шефу гестапо, дала ответы на многие вопросы. Казалось, Гиммлера интересовала только подготовка судебного процесса по делу «заговорщиков двадцатого июля». По крайней мере, весь диалог крутился вокруг данной темы. Но короткие, на первый взгляд, ничего не значащие вопросы «фермера», как бы между прочим вставленные в ход беседы, убедили группенфюрера в том, что Гиммлер извещён о многом. Но слава Всевышнему, не обо всём. Мюллера не пугало то, что Гиммлер может быть проинформирован о встрече с Даллесом. В конце концов, он и сам начал приходить к выводу, что в той ситуации, которую предложили американцы, без помощи «фермера» не обойтись. А потому на вопрос о погоде в Швеции и Швейцарии Мюллер ответил спокойно, мол, как ему сообщили, там всё замечательно. Даже пошутил: а не съездить ли нам вместе туда? «Фермер» шутку оценил. Шефа гестапо по-настоящему испугал другой вопрос Гиммлера о том, что делал Мюллер у Скорцени? Вчера он моментально придумал причину поездки: мол, снял показания с Отто, о событиях двадцатого июля, в штабе резервистов. И вчера вроде бы этот ответ рейхсфюрера удовлетворил. А сегодня Мюллер замечает за собой слежку.
Итак, по причине каких из этих двух пунктов ему «прицепили хвост»?
Группенфюрер посмотрел в окно трамвая. Берлин лежал в руинах. «Любопытно, сколько мы продержимся?» Впрочем, раздумывать дальше над этим вопросом Мюллер не стал. Все мысли перекинулись на Шумахера. Теперь от того зависело будущее патрона. Точнее, от того, как скоро он найдёт Небе.
«Если я прижму Гиммлера Артуром, – рассуждал гестаповец, – а его им прижму, а после предложу будущее, то тому станет просто не до Скорцени. А по поводу Отто нужно переговорить с Борманом. Пусть отправят его куда-нибудь на выполнение новой безрассудной миссии. Глядишь, он там голову-то и свернёт. Так что паниковать пока ещё рано».
Мюллер непроизвольно обернулся и тут же мысленно выругал и себя, и «топтуна»: чёрт, и как всё-таки неприятно, когда тебе смотрят в спину.
– Ну, здравствуй, Ким. – Старков с силой обнял капитана. – Эка как тебя изукрасили! Что морщишься? Ранен? Где Шилов?
– Всё в порядке, Глеб Иванович. – Ким смахнул со щеки слезу. – Думал, уже не встретимся.
– А я вот как раз наоборот. – Полковник осмотрел Кима с ног до головы. Заметил, как тот осторожно становится на правую ногу. – Кость задета?
– Ерунда. – Рыбак, с трудом присел на кровать. – В мякоть. Голова только кружится. С Шиловым всё в порядке. Встретил. Пообщаться с ним, к сожалению, не успел. Там такое творилось…
– Где он? – Глеб Иванович вышел в прихожую, покопался там в одёжном шкафу, снова вошёл в комнату, на этот раз с деревянной тростью в руках. – Держи. Сохранилась от прежнего хозяина квартиры. Конечно, вид староват для тебя, но тут уж ничего не поделать. Так где Шилов?
– В надёжном месте. У «куксовцев». Мы его определили с партизанами. В скором времени вылетит в тыл немцев…
– Всё. Понял. – Старков вскинул руку. – Больше ничего не говори. Люди надёжные?
– Вроде да.
– А почему так неуверенно? Раз Сергей до сих пор не объявился в Москве, значит, не выдали. Гавриленко помог?
– Майор? Сукой оказался ваш майор, товарищ полковник. Редкостной падлой. Он Серёгу ждал ещё раньше нас, ещё до того, как вы ему позвонили. Ему Берия сообщил время и место высадки. Меня грохнуть хотел. Если бы не один капитан… Кстати, из Берлина ничего не поступало от «Вернера»?
– Молчит. – Задумчиво отозвался Старков. – Будто в рот воды набрал. С Гавриленко ты точно уверен?
– Глеб Иванович… А как там…
Старик вскинул голову.
– С Галей всё в порядке. Сидит на месте. Если ты это имел в виду.
– Спасибо. – Лицо юноши осветилось улыбкой.
– Только не больно-то радуйся. – Старик с сожалением посмотрел на юношу. – Тут дело такое. Исчезнуть тебе нужно. Как можно скорее. И, что самое главное, надолго.
– Не понял. – Ким попытался привстать, но Глеб Иванович рукой насильно усадил его обратно на кровать.
– Ошиблись мы с тобой. Точнее, я. Детально обсказывать смысла нет. А вкратце выглядит так. Если останешься в Москве, погибнут все. Ты, твоя мама, Галя… Все. Твоё исчезновение, может быть, их спасёт.