– Я еду к Сталину.
Букмастер промолчал, но когда Миколайчик сел в авто, разведчик, расположившись рядом с водителем, приказал:
– В посольство! – И обернувшись к негодующему премьеру, заметил: – Завтра я вас сам, лично, отвезу к Молотову. Поверьте, завтра он вас будет ждать. Хоть целый день.
Глеб Иванович нашёл этот подвал давно. Случайно. В дом во время авианалёта попала бомба, разрушив две трети строения. В нём, то есть в этом доме, некогда проживала двоюродная сестра полковника. Она погибла во время того авианалёта. Старков пытался найти хоть что-то от неё, чтобы похоронить останки. Но вместо этого обнаружил подвальное помещение. Собственно, он о нём забыл. И вот вспомнил почти два года спустя. Два дня назад Глеб Иванович специально проехал мимо дома, проверил, велись ли тут ремонтные работы. Убедился: до данного квартала рабочие ещё не добрались.
И вот теперь, осторожно ступая, чекист пробрался вовнутрь тёмного, затхлого помещения. Проверив наличие посторонних и убедившись в их отсутствии, Старков кинул на пол шинель, которую прихватил с собой, сверху бросил вещмешок. Поставил на ящик, который нашёл в углу, свечу, зажёг её.
Присел на шинель, откинув рукав гимнастёрки, посмотрел на часы. Почти шесть вечера. Обхватив колени руками, вжал голову в ноги. То ли холодно, то ли морозит. Да бог с ним. Недолго осталось. И усмехнулся: «Любопытно, что сейчас делает Берия?»
Черчилль протянул телеграмму от Миколайчика Мензису.
– Итак, восстание началось. Теперь следует ждать, что предпримет «дядюшка Джо»?
– Не понимаю, зачем Миколайчик прислал телеграмму нам? – Разведчик повертел в руках листок и кинул его на стол.
– Официоз, Стюарт. – Премьер провёл рукой по редким волосам на голове. – Наконец-то он почувствовал себя премьером! Это хорошо. – Палец потомка рода Мальборо постучал по тексту телеграммы. – Это именно то, ради чего я отправил Миколайчика в Москву. Теперь никто не сможет обвинить нас в том, что именно мы стали инициаторами восстания в Варшаве.
– Я вами восхищён!
– Бросьте, Стюарт. Это так, мелочь. Кстати, вы никогда не подумывали о том, чтобы уйти в политику?
– Нет, сэр.
– Напрасно. Будь я на вашем месте, то обязательно бы ею занялся. Политика – она, как женщина. Горячит кровь, возбуждает, завораживает.
– И предаёт.
– Потому и возбуждает, – парировал Черчилль. – Главное, не быть в политике ослом, перед которым держат морковку. Политик – только тогда настоящий политик, когда он эту морковку держит сам. Миколайчик, к нашему счастью или несчастью, относится к категории ослов.
– Это значит, мы не станем помогать полякам, как обещали Миколайчику?
– Это значит, мы им поможем в меру. В зависимости от того, какие шаги предпримет Москва. Стюарт, Британия нас не поймёт, если мы сейчас влезем в драку между поляками и русскими. Я специально выделил слово «сейчас». Скоро выборы, а мне бы не хотелось потерять свой электорат. Но, с другой стороны, мы не имеем права стоять в стороне. Вот такая дилемма, Стюарт. И ничего личного. Политика.
Абакумов стоял навытяжку перед наркомом и тупо смотрел перед собой, уставившись невидящим взглядом в точку в стене.
– Товарищ Абакумов, – Берия говорил медленно, так, чтобы до генерала доходило каждое слово, произнесённое им, – вы понимаете, чем вам грозит ваша, скажем так, самостоятельность? Ваши подчинённые, действовавшие по вашему приказу, убили начальника особого отдела!
– Виноват, товарищ Берия.
– Нет, вы не понимаете, что вы натворили. – Берия встал напротив руководителя СМЕРШа. – Или понимаете, но делаете вид, будто не понимаете. А это очень большая разница. Если вы не понимаете, мы вас поправим. Но если делаете вид… Сегодня я доложу товарищу Сталину о вашем поведении. Пусть наш вождь решает, как дальше поступить с генералом Абакумовым. Мне с вами больше говорить не о чем.
Берия замолчал. По тому, как он просчитал ход беседы, Абакумов должен был в данную минуту после этих слов кинуться в ноги наркому и умолять, простить его о помиловании. Такое однажды уже имело место в их отношениях. Однако на этот раз Виктор Семёнович неожиданно повёл себя более чем странно.
Генерал вскинул голову, словно сбросил с себя наваждение, и, глядя прямо в глаза наркому, проговорил:
– Товарищ Берия, разрешите вам показать одно фото?
Лаврентий Павлович завороженно смотрел, как тонкие пальцы «танцора» принялись расстёгивать накладной карман кителя и извлекать из него некий предмет, напоминающий фотоснимок.
Генерал мог и не показывать фотографию. Народный комиссар внутренних дел и так понял, что было изображено на принесённом снимке. И тем не менее Виктор Семёнович его показал. Со своим комментарием.
– Эту фотографию мне прислал полковник Старков. Два часа назад. На нём вы и один молодой человек. – Глянец снимка теперь смотрел в Берию. – Этого человека год назад по вашему личному распоряжению готовили, в качестве диверсанта, для заброски в тыл противника. – За эти два часа Абакумов успел съездить на дачу, и показать фото коменданту объекта. Тот узнал Шилова. – И именно этого человека ждал майор Гавриленко. Мало того, могу показать ещё одно фото, из немецкой газеты. На котором заснят именно этот молодой человек. Только там он жмёт руку не вам, а самому Гитлеру. Как вы объясните такое феноменальное совпадение товарищу Сталину и представителям Ставки?
Руки Берии заходили ходуном. Пришлось прятать их за спину.
– Этот человек – «нелегал».
– Охотно верю. Только не каждому нашему разведчику Гитлер пожимает руку. Тем более, на камеру прессы. – Абакумов, видя состояние Берии, «дожимать» не стал. – Лаврентий Павлович, предлагаю перемирие. Я, со своей стороны, молчу об этих снимках. Вы, со своей стороны, никому не сообщаете о моей ошибке. Это не шантаж. Я прекрасно понимаю, мне в одиночку будет крайне трудно продолжать продвижение по службе. А вы – прекрасный организатор. Умеете подбирать кадры. Как смотрите на то, чтобы подобрать меня?
Берия молчал очень долго.
Лаврентий Павлович в ту минуту жутко хотел, чтобы Абакумов первым делом уничтожил фотографии, а вторым делом – застрелился. Но он прекрасно понимал, Виктор Семёнович не сделает ни первого, ни второго. А потому придётся принять его предложение. Но так долго Берия думал не только над данной проблемой. Наркома интересовали совсем иное вопросы А сколько всего снимков отпечатал Старков и кому он их отослал? Кто ещё придёт к нему с предложением «подобрать его»? Но на эти вопросы мог ответить только старик.
– Хорошо, будем считать, вы мой человек. – Наконец медленно проговорил Лаврентий Павлович и тут же добавил: – А теперь докажите свою преданность и доставьте ко мне Старкова. Живым!
– Джек, что вы сделали с нашим поляком? Он сам не свой. – Хилл посмотрел на себя в зеркало и недовольно поморщился: на левой щеке появился прыщик. – Чёртова московская погода! Мой организм никак не может привыкнуть к ней. Так чем вы расстроили нашего польского друга?
– Вы стали лучше относиться к полякам?
– Нет. Просто привык к соседу. Он стал частью нашего маленького клуба. Когда уедет, станет скучно.
– Просто признайтесь, вам не у кого станет выигрывать в покер.
– Тоже аргумент. Так что всё-таки его так огорчило?
– Его отказался принять Молотов.
Букмастер упал в кресло, с наслаждением вытянув длинные, стройные ноги.
– И вы, конечно, думаете, он это сделал специально?
– Естественно.
– И каковы ваши прогнозы?
– Вариантов два. Либо Советы хотят отказаться от своих слов и не поддержать восстание. Либо намечается большая игра. Я придерживаюсь второй версии.
– То есть хотите сказать, настал русский час «Х»?
– Похоже на то. – Букмастер с силой ударил себя по ляжкам. – Предполагаю, в скором времени мы станем свидетелями очень любопытных событий. Джордж, на кого поставите ставку? На Жукова или «дядюшку Джо»?
– Джек, – Хилл, искоса смотря в зеркало, принялся выдавливать прыщик двумя пальцами, – в этой стране как бы вы ни играли, выигрывает всегда одна партия. И один человек. А потому нет никакого смысла делать ставки.
– Что ж, зато посмотрим на комедию под названием «арест заговорщиков». Джордж, сходите к медикам. Честно говоря, неприятно наблюдать за тем, что вы делаете с собой.
– А как станут арестовывать невинных людей, вам приятно будет наблюдать? Странный вы парень, Джек.
В половину десятого вечера Абакумов сообщил Берии, что Старкова нигде нет. И Лаврентий Павлович видел: тот не врёт. Да и не только видел.
Берия подстраховался, выслал своих людей домой к полковнику. Опять же, через руководителя шифровального отдела выяснил, что Старков отсутствовал и на службе. Фитин, по донесению полковника Студнева, неоднократно пытался найти полковника, вызванивал медчасть, но пока все поиски оказались безрезультатны. Чекист пропал. Исчез.
Его подчинённого, Рыбака, в городе тоже не нашли. Устроили засаду в доме, где проживал капитан, на квартире девчонки, в которую, по слухам, был влюблён мальчишка, но, как и в случае со Старковым, это не дало никаких результатов. Капитан будто сквозь землю провалился.
В доме Старкова всё перерыли дважды. Ничего не обнаружили. Полковник буквально вылизал квартиру перед исчезновением, не оставив Щербакову ни одной зацепки.
После чего майор прошёлся по родственным и дружеским связям обоих офицеров. Но и тут его ждало разочарование. Ни полковника, ни капитана никто нигде не видел. Опрашивали не только родню и близких, но и их соседей, дворников, мальчишек во дворах – полная тишина.
В одиннадцать ночи Берии позвонил Сталин. Предупредил, чтобы Лаврентий Павлович к полудню был полностью готов к бою. Как рассмеялся Коба: «Завтра у птички коготок увязнет. Лаврентий Павлович шутку оценил, посмеялся над ней, с трудом разжимая рот. «Хорошо, – подумал в тот момент нарком, – что “хозяин” не может видеть его лица по телефону. А Сталин, видимо, находился в очень хорошем расположении духа. Когда тот клал трубку, Берия чётко услышал, как вождь запел. Это был редкий случай».