После телефонного общения Лаврентий Павлович большую часть ночи не мог заснуть: всё ворочался в кровати, представляя, что произойдёт завтра.
Из оперативных сводок: «В течение 3 августа западнее города Резекне советские войска вели наступательные бои, в ходе которых заняли более 300 населённых пунктов. Северо-западнее и западнее города Каунас наши войска с боями продвигались вперёд и заняли более 200 населённых пунктов. Юго-западнее города Сандомир наши войска форсировали реку Висла, захватили плацдарм на левом её берегу протяжением по фронту в 30 километров и в глубину до 25 километров, заняв при этом 50 населённых пунктов. На правом крыле 1-го Белорусского фронта противник, отойдя на заранее подготовленный рубеж, организованным огнем и частными контратаками оказал ожесточенное сопротивление наступавшим войскам. Одновременно, продолжая усиливать Варшавскую группировку, частями танковой дивизии СС “Мертвая голова”, танковой дивизии СС “Викинг”, 19-й танковой дивизии и танковой дивизии “Герман Геринг”, перешёл в контрнаступление против частей 2-й танковой армии, стремясь отбросить их в юго-восточном направлении».
На аэродроме Жуков, как планировал, встретиться с Рокоссовским не смог: самолёт того опаздывал на полчаса. И увидеться со Старковым тоже не удалось: Георгию Константиновичу поступил приказ срочно явиться в Ставку. В сердцах выругавшись, маршал сел в машину, приказал ехать в Кремль.
Жуков всё ещё сомневался в словах полковника. Ему не хватало доказательств в подтверждение его слов. И эти доказательства он думал получить либо из уст самого чекиста, либо от Кости. Но сейчас он утратил такую возможность. И это злило Жукова. «Как быть? Как поступить? Послушать старика или сделать, как всегда: отдать инициативу “хозяину”, а тот разберётся? А если полковник прав? Если на них с Костей действительно началась охота?»
Как ни странно, ответ Георгий Константинович получил вскоре. И не от Старкова, и не от Рокоссовского.
Машина маршала на этот раз поехала не как обычно, через улицу Грановского, где проживал командующий, а по «правительственному маршруту». Домой он бы всё одно не успел заскочить, а потому отдал приказ ехать так называемым «сталинским путём». То есть одним из тех маршрутов, по которым Иосиф Виссарионович каждодневно ездил из Кунцево в Кремль.
Едва машина командующего выехала на проспект Горького, как тут же набрала скорость и понеслась по нему. Георгий Константинович, желая отвлечься от мрачных мыслей, посмотрел в окошко и… онемел. То, что он увидел на улице, подтверждало слова Старкова о том, будто Абакумов стягивает своих людей в столицу. Тогда, во время разговора, маршал в эти слова старика не поверил. Теперь же их подтверждение предстало перед глазами командующего.
Впервые Георгий Константинович, оценивая Москву другим, более пристальным взглядом, увидел на улицах столько праздношатающихся офицеров младшего и среднего командного состава. Молодые командиры, вместо того чтобы воевать на фронте, странными небольшими группами, по три-пять человек, словно школьники-пионеры, гуляли по тротуарам, ели мороженое, некоторые, те, что в чине постарше, даже пили пиво. И их было не десять, не сто – значительно больше. По крайней мере, Георгий Константинович насчитал более пятидесяти таких «отрядиков».
Тут же припомнилась усиленная в последние дни охрана и возле его собственного дома. И Серов вчера по телефону сказал, будто к его дому тоже приставили охранение как заместителю наркома внутренних дел. А в голосе слышался страх.
Жуков достал из кармана кителя носовой платок, вытер пот, выступивший на лбу.
Тигр вышел на охоту. Метки выставлены. Осталось дело за одним: чтобы дичь угодила в силки.
Георгий Константинович отметил, как рука с платком мелко задрожала. Нервы.
Сделал над собой неимоверное усилие, маршал взял себя в руки: сейчас, главное, не паниковать. Всё, панике уже нет места. Нужно срочно встретиться с Костей, пока тот не напортачил! Сейчас он будет на взводе: в Варшаве восстание, а ему до города – рукой подать. Точно вылезет с инициативой. Нужно успеть его увидеть до совещания. Как и говорил старик. Иначе – конец!
Письмо наркому внутренних дел пришло за два часа до заседания Ставки. Из-за грифа срочности и «лично в руки» пакет привезли из наркомата и передали Берии уже в Кремле, в приёмной Поскрёбышева.
Лаврентий Павлович, отойдя к окну, вскрыл пакет и тут же обернулся: следит ли кто за ним? Но все были заняты своими делами. Поскрёбышев с кем-то разговаривал по телефону. Командующие, Маленков, Антонов, Баграмян, кучковались, как обычно, в углу приёмной, негромко переговариваясь промеж собой. Жуков в одиночестве сидел перед секретарём, листая какой-то журнал. Рокоссовского ещё не было: как доложили, самолёт маршала ещё не прилетел. Молотов тоже отсутствовал: тот, насколько было известно Берии, сейчас общался с Миколайчиком.
Лаврентий Павлович снова повернулся к окну, посмотрел внутрь пакета. Ноги вновь, как и вчера, стали ватными: внутри конверта лежали фото Берии с Шиловым, Шилова с Гитлером и письмо. Последнее нарком вынул. Развернул лист.
«Уважаемый Лаврентий Павлович!
Это не шутка. Я действительно уважаю Вас, Лаврентий Павлович, за то, что Вы сделали для нашей Родины. В том числе и для меня лично. Благодарен за то, то Вы вытащили меня из тюрьмы и дали возможность ещё хоть немного поработать на благо нашей Родины. Но оставим лирику поэтам. Обращаюсь к Вашему здравомыслию. Прежде чем решите порвать это письмо, прочтите его. В противном случае Вам придётся пенять только на самого себя.
Вы уже обратили внимание на фотографии, вложенные в пакет. Перед Вами – один из восьми вариантов снимков. С ещё одним вариантом Вы наверняка успели познакомиться через генерала Абакумова. Шесть остальных пока не находятся, но будут находиться, если Вы не выполните мои условия, в руках следующих лиц: посла Великобритании, посла США, посла Швейцарии, у товарищей Жукова, Рокоссовского и товарища Сталина. Как Вы должны понимать, если даже товарищ Сталин, в чём я очень сомневаюсь, и сделает попытку Вас прикрыть, все остальные Вас с удовольствием “утопят”.
Теперь мои условия. Вы перестаёте искать меня. Это первое. Второе. В одиннадцать часов в Стокгольм вылетает самолёт с дипломатической миссией. На его борту будет лететь капитан Рыбак, о котором Вы извещены и которого Ваши люди ищут уже пятые сутки. Предупреждаю: если машину, в которой будет ехать Рыбак, остановят, а его арестуют, если его ссадят с самолёта, если по каким-то причинам самолёт не долетит до Стокгольма, дубликаты фотографий, которые Вы сейчас держите в руках, немедленно окажутся в руках вышеупомянутых лиц. Любые попытки пресечь их передачу Вам не удадутся: фотографии уже находятся на территориях вышеупомянутых посольств, и у доверенных лиц маршалов, которые на данный момент в Москве. Ни у родственников, ни у друзей, а у тех лиц, кому доверяют маршалы и кто ненавидит вас лично. Замечу, из этих людей пока никто не знает о ценности того, что у него в руках, потому как им передан только Ваш снимок с Шиловым. В территории посольств находятся полные комплекты.
Клянусь, как только Рыбак даст известие о том, что прибыл в Стокгольм, я дам отбой на передачу фотографий всем абсолютно корреспондентам. На Вашу порядочность не надеюсь. Надеюсь на Ваш здравый смысл.
Полковник госбезопасности Старков Г. И.».
Лаврентий Павлович быстро спрятал письмо в конверт, который засунул в карман галифе, и скорым шагом покинул приёмную Сталина.
Капитана Рыбака Щербаков проводил до самого самолёта. О чём и доложил Берии по телефону. Одновременно майор сообщил и о том, что Старкова ни на аэродроме, ни вблизи не было: группа прочесала весь район в радиусе километра.
За тот час, что оставался до вылета самолёта, Лаврентий Павлович успел подготовить своего человека и «подсадить» к Киму.
Берия понимал: Старков не блефует. Тому было яркое подтверждение – фотография, присланная послом Британии. Значит, чекист нашёл лазейку, по которой смог передать снимки в посольства. И насчёт маршалов старик тоже был прав. За три часа арестовать всех знакомых двух командующих – невозможно даже ему. А у него имелось только три часа, время нахождения самолёта в воздухе. Потому как задержать капитана его люди могли только в Швеции. Значит, до того момента оставалось только одно: терпеливо ждать развязки. А уже после отыграться. По-полной!
У человека Берии, что летел в одном самолёте вместе с Кимом, задача, казалось, была простой: арестовать капитана в столице нейтрального государства. Никаких иных вариантов. Телеграмма в Стокгольм по поводу того, чтобы посольство выслало машину с «сопровождением» на аэродром, была отослана. В самом самолёте работы не было: «клиент» сидел в трёх рядах от него. Спал. Ничего не оставалось, как вздремнуть до окончания полёта и ему.
Пока Лаврентий Павлович занимался личными делами, он упустил главное. Он упустил из внимания Жукова. Что и решило дальнейшее течение событий.
Сталин не случайно вызвал маршала срочно в Кремль. Позавчера на стол Главковерху лёг рапорт маршала Рокоссовского о том, что тыловые части слишком медленно продвигаются вслед за стремительно наступающими войсками 1-го Белорусского фронта. Фактически это была жалоба. Сталин терпеть не мог тех кто жалуется. Донос – другое дело. Мог бы написать, мол, такие-то враги народа (перечислить поимённо) специально саботируют продвижение тыловых частей, тем самым потакая фашистам. Чётко и понятно. Сразу знаешь, кого посадить. Так нет, всё расписал обтекаемо, размыто. Не хочет маршал никого сажать. Вот ведь в чём корень проблем.
Сталин сразу отбросил рапорт и забыл о нём. Но только до сегодняшнего дня. Утром, снова наткнувшись взглядом на бумагу, Иосиф Виссарионович ощутил неприятные предчувствия: не случайно к нему попала эта бумага именно позавчера. Нет, не случайно. Раньше Рокоссовский никогда не жаловался на тыловиков. Он вообще никогда ни на кого не ябедничал. Всегда сам справлялся со всеми проблемами. А тут будто кто-то надоумил его.