Константин Константинович прикрыл глаза и вдруг увидел камеру, в которой сидел. Глеба, отхаркивающего кровью. Баланду в миске. Глеб ещё тогда смеялся: в стране не хватает металла для танков и авиации, а мы из него ЗК кормим. Свои руки, со сломанными пальцами. И охранника, когда выпускали на волю, его взгляд, полный удивления: когда он вернулся в тюрьму: на улице шёл холодный ливень, ночь, а пересидеть дождь, кроме как в тюрьме, как оказалось, было больше негде.
Маршал набрал полную грудь воздуха и так же твёрдо, как это сделал до него Жуков, произнёс:
– Я поляк. Я родился в Польше. И мне больно за то, что сейчас там происходит. – Взгляд Сталина помягчел. – И тем не менее я поддерживаю маршала Жукова. – По залу пронёсся в третий раз ропот, на этот раз ещё большего удивления. А Рокоссовский, боясь, что его остановят и не дадут договорить, быстро продолжал аргументировать. – К сожалению, 1-й Белорусский фронт не готов к тому, чтобы продолжить наступление на Западном направлении, как это было ранее. Мы уже начали сдавать темпы наступления с двадцати до пятнадцати, а то и десяти километров в день. Это говорит о физической и моральной истощённости не только солдат и офицеров, но и техники. Также я согласен с маршалом Жуковым и по поводу тыловых частей. Не далее как два дня назад я подал рапорт в Ставку о крайне плохом положении дел с тыловыми частями на моём участке. А потому прошу поддержать предложение маршала Жукова.
Сталин почувствовал, как земля стала уходить из-под ног.
Внучка пани Ядвиги, маленькая Зося, что с Вольной улицы, на этот раз не успела добежать до набережной Вислы. Как бабка Ядвига её ни отговаривала, как ни ругала, но только старуха отвернулась, девчонка, вмиг подхватила ведёрко и кинулась со двора. Правда, сделать от калитки успела всего три шага. Шальная пуля, которая была выпущена из немецкой винтовки и которая предназначалась сорокалетнему повстанцу Казимиру Остриньскому, решила оставить в живых учителя гимназии (того убьёт другая пуля, вечером), решила слегка изменить направление полёта и ударить в маленькую девичью грудь, в маленькое девчоночье сердечко.
Зося не успела понять, что произошло. Она даже не почувствовала горячего, обжигающего металла в теле. Вот только ноги отчего-то споткнулись, и земля кинулась к лицу.
– Вы считаете, мы летаем в облаках и понятия не имеем, что творится на фронтах? Да как вам в голову могло такое прийти? – Наконец-то Лаврентий Павлович смог «выпустить пар». Нет, в душе-то нарком как раз был искренне рад тому, что оба маршала сорвались с крючка. Теперь Кобе будет не до него, с фотографиями. Сейчас, здесь, рушился весь план, над которым он, Берия, под руководством «хозяина» работал целый год. Но это радовало Лаврентия Павловича. Потому как, если бы Жуков или Рокоссовский поддержали Кобу, следующим этапом операции должны были стать фотографии и диверсант. А теперь «хозяин» забудет и о первом, и о втором. Потому как просто «заговор» Сталина не устраивал. Эмоциональное перенапряжение последних суток вырвалось из Лаврентия Павловича криком. – Там наши братья! Там проливается кровь славян! Что мы после скажем нашим потомкам?
– Скажем правду, – тихо, но жёстко проговорил Жуков. Теперь, в данную минуту он был благодарен старику-чекисту. Эка как тот просчитал САМОГО. Гений! – Скажем о том, что в районе Варшавы немцы сконцентрировали мощную группировку танковых соединений Скажем о том, что восстание не было согласовано с нами. О том, что такие вещи, как вооружённый мятеж, следует согласовывать, а не действовать с кондачка, а потом кричать: мама, помогите!
Берия, опешивший, уставился сквозь очки на маршала. Такого ответа он не ожидал.
Как, впрочем, и Сталин. Если у «хозяина» ещё и имелись аргументы, как заставить двух строптивых маршалов взяться за дело, то после столь эмоционального всплеска, когда на лицах генералов заиграли улыбки, все аргументы сами собой растворились. Жуков выиграл битву. И Сталин это понял. Дальше продолжать давить на маршалов не имело никакого смысла.
Хотя после Берии слово взял и Молотов и тоже, как мог, пытался усовестивить командующих, его выступление Сталин уже не воспринимал. Потому как весь план Иосифа Виссарионовича строился на том, что именно Жуков и Рокоссовский самостоятельно примут решение о помощи и будут настаивать на стремительном наступлении на Варшаву. И привселюдно будут стараться убедить его, Сталина, в своей правоте. Только в этом случае всё, что должно было произойти в ближайшие дни в Варшаве, захват города и ликвидация Армии Крайовой, легло бы на плечи обоих маршалов. Теперь же, после столь жёсткого отказа, любое решение по польской столице не имело никакого смысла. Потому как, если он, Сталин, прикажет продолжить наступление, то он же автоматически и станет ответственным за ликвидацию АК. И именно с его именем будет ассоциироваться кровавая расправа над поляками. И от этой «Катыни» ему уже будет никак не откреститься. А в свете будущего передела мира, предстоящих переговоров с Черчиллем и Рузвельтом Сталин подобного допустить никак не мог.
– Товарищ Антонов. – В голосе Иосифа Виссарионовича звучала злость, рождённая бессилием. – Восставшим полякам следует оказать помощь оружием, продовольствием, боеприпасами. Как начальник Генерального штаба, что вы сможете выделить им в ближайшие несколько дней?
Алексей Иннокентьевич поднялся с места, распахнул блокнот. Отменный штабист, он всегда имел при себе необходимую информацию.
– На данный момент мы сможем выделить пятьдесят миномётов, сто противотанковых ружей, полмиллиона патронов…
– Мало! – зло выплюнул «хозяин». – Миллион патронов. Двести противотанковых ружей. И десять тонн продовольствия…
Ким, замешкавшись с тросточкой и вещами, дал возможность «топтуну» покинуть самолёт раньше него. Тот спокойно спустился по металлической лесенке, скорым шагом прошёл в здание аэродрома.
«Топтун» торопился: следовало предупредить людей из посольства, чтобы те «взяли», как он выразился, «хромого» красиво и аккуратно. Всякого рода эксцессы с местной полицией дипломатической миссии были ни к чему.
Именно этого Рыбак и ждал. Чтобы «топтун» покинул здание аэродрома.
Подчиняясь инструкции, Ким, пройдя паспортный и таможенный контроль, хромая, прошёл в сторону указателя туалета и служебного помещения. Некогда, в сороковом году, этот маршрут проработал «Лис», после чего детально изложил его Фитину и Старкову.
Завернув за угол, Ким обнаружил две двери: одна вела в «нужник» (так написал полковник), вторая, рядом с первой, в технические помещения. Капитан распахнул вторую дверь. Миновав три больших сквозных комнаты, заполненных разного рода оборудованием, и небольшой, пустой ангар, молодой человек оказался на улице с правой стороны здания, где его ожидало такси.
Уже на лестнице, спускаясь вниз, Жуков обратился к Рокоссовскому:
– Костя…
– Не надо. – Маршал, не останавливаясь, рванул верхний крючок кителя. – Сейчас не надо никаких слов.
– Так было нужно! – негромко, чтобы более никто не слышал, проговорил Жуков, перед тем бросив взгляд наверх, не идёт ли кто следом.
– Может быть. Только мне от этого не легче. – Константин Константинович даже и не думал говорить тише.
– Подожди!
– Что тебе от меня нужно? – Маршал резко развернулся к Жукову. – Ты просил помощь? Ты её получил. Только не знаю, правильно ли я поступил? Понимаешь? Это не с твоим, а с моим именем будут ассоциировать гибель земляков. Это не тебе, а мне придётся смотреть им в глаза. И что я в них увижу, кроме презрения?
– Мы ещё успеем провести наступление.
– Когда? Когда фашисты их раздавят? Тогда мы им будем не нужны. Покойники освободителей не ждут. И вообще, если бы не Глеб… Ладно, всё. Мне пора.
– Так может, ко мне? К моим.
Рокоссовский резко мотнул головой:
– Не сегодня.
– Лаврентий, что это было? – Сталин в упор смотрел на подчинённого, будто желая, чтобы его взгляд воспламенил сжавшуюся и ставшую вмиг бесформенной фигуру наркома. – Я повторяю: что это было?
– Товарищ Сталин, не знаю… Всё время следил за ними. Они не общались. Рокоссовский прилетел позже… Жуков…
– Я не о том, – прохрипел Иосиф Виссарионович, стиснув зубы. – Как Жуков смог догадаться о наших планах? Лаврентий, если ты…
– Товарищ Сталин, – губы наркома нервно запрыгали, – не знаю. Никто не был посвящён, кроме нас с вами. Я никому! Клянусь! Вы же знаете моё отношение к Жукову! Чтобы и ему? Но я, честно, не знаю, как он догадался! Товарищ Сталин, только прикажите, я же его сгною! Он же мне…
– Пошёл на х… – через силу выдавил из себя Иосиф Виссарионович. В данную минуту Берия был ему противен.
– Что? – нарком внутренних дел решил, будто он ослышался. – Что вы сказали, товарищ Ста…
– Пошёл на х…! – заорал не своим голосом «хозяин», и Лаврентий Павлович пулей вылетел из кабинета.
Посольское авто сразу «вцепилось» в такси, в котором ехал Ким.
Как и предполагал Глеб Иванович, за капитаном шло наблюдение и внутри помещения аэродрома. Едва он свернул за угол, двое мужчин спокойно проследовали вслед за ним. Но их сбил с толку туалет. Пока мужчины вошли вовнутрь него, пока исследовали кабинки, они упустили драгоценные две минуты, которых Киму хватило с головой.
Теперь «хвост» тащился за таксомотором, не делая никаких попыток остановить машину. О чём тоже говорилось в инструкции.
Старков всё рассчитал правильно, исходя из законодательства нейтрального государства. Глеб Иванович знал: никто не станет задерживать Кима на глазах у местного населения. Нет, задержать, конечно, смогли бы, но тогда нарвались бы на большие неприятности. Потому как вывезти Кима тайно из нейтральной страны у Берии бы не вышло. Если бы попытка задержания Кима произошла на улице, в тот же миг включилась вся юридическая система Швеции в защиту капитана. А подобной огласки Лаврентий Павлович допустить не мог.