За окнами уже совсем стемнело. Я включаю люстру. В мягком электрическом освещении окружающие меня знакомые предметы выглядят так успокаивающе, а сонливость вроде бы отступает. Я забираюсь с ногами на диван, открываю книгу, но строчки прыгают у меня перед глазами, и смысл прочитанного до меня не доходит.
Я раздражённо отбрасываю книгу в сторону, и тут раздаётся телефонный звонок. Сердце у меня падает в пятки. Началось. Проверяет, заснула ли я. Что ж, не буду подходить к телефону. Пусть думает, что снотворное подействовало.
Телефон замолкает, но через минуту вновь разражается трелью. Я зажимаю уши — настойчивые звонки слышны всё равно. Потом снова тишина, и снова звонок.
Я стойко переношу эту пытку. Наконец, вероятно, убедившись, что разбудить меня телефонными трелями невозможно, звонящий прекращает терзать мой слух.
Теперь он может попытаться войти в любую минуту. Я сжимаю свой мобильник в мгновенно вспотевшей ладони и напряжённо вслушиваюсь в тишину, царящую в квартире, борясь с вновь подступившей дремотой.
В ожидании проходит минут пять. Наконец, меня подбрасывает звонок в дверь. Сжавшись в комочек, я лихорадочно соображаю, не забыла ли я включить камеру. Кажется, нет. Теперь мне нужно лечь на диван и прикинуться спящей. Сейчас убийца убедится, что я не подхожу к двери и войдёт сам.
Однако события начинают развиваться по совершенно другому сценарию. В дверь сначала трезвонят, а потом начинают стучать кулаком. Я, ничего не понимая, встаю и тихонько подхожу к дверному глазку. Кожин. Это он.
До самого последнего момента у меня ещё оставалось сомнение в правильности моей догадки, и где-то глубоко в душе теплилась надежда, что под именем Вениамина, грабящего и убивающего женщин, скрывается кто-то другой, не Михаил.
Но глаза не обманывают меня.
Я расставила ловушку, и именно Кожин попал в неё. Вот он, всего в каких-то сантиметрах от меня. Я слышу через дверь его тяжёлое дыхание. Я даже могу разглядеть капельки пота на его лице.
Но почему он, не переставая, жмёт на кнопку звонка и стучит в дверь? Совершенно сбитая с толку, я не знаю, как поступить. С самого начала всё пошло не так, как я планировала. Он должен был пытаться открыть дверь ключом — ведь он уже бывал здесь, я знаю. Для чего ему появляться с таким шумом? Он же поставит на уши всех моих соседей!
Мне трудно соображать. Мысли ворочаются в моей голове с большим трудом. Сонливость всё больше одолевает меня. Что-то я обязательно должна сделать. Но что? Не могу вспомнить. Что со мной происходит?
Словно сомнамбула, не понимая, что делаю, я отпираю дверь и распахиваю её.
Я пытаюсь что-то сказать Кожину, но язык не ворочается во рту. Ноги мои подкашиваются. Меня словно накрывает огромным тёмным мягким колпаком. Я пытаюсь протестовать против погружения в эту засасывающую бездну, но лишь успеваю увидеть, как маньяк переступает через порог.
Глава 45
Кожин входит в квартиру и захлопывает за собой дверь.
Быстро обведя глазами прихожую, он делает шаг ко мне.
Я отскакиваю и упираюсь спиной в стену, отделяющую коридор от комнаты.
Только теперь я вспоминаю, что должна была подать сигнал Пашке, а мой сотовый остался на диване.
Господи! Какая же я дура!
Я бросаюсь назад в комнату. Но, увы, это мне только кажется, что бросок мой стремителен. На самом деле я еле тащусь, ватные ноги меня не слушаются, предательски заплетаются, и после нескольких шагов я, споткнувшись, падаю и проваливаюсь в забытье.
Там тепло и темно, и почему-то не хочется оттуда возвращаться…
Мне кажется, что я прихожу в себя через много часов. Я уже лежу на диване. Приподнимая налитые тяжестью веки, вижу склонившегося надо мной Михаила.
Его серо-стальные глаза обшаривают мое лицо, квадратные плечи заслоняют свет от люстры. Губы его шевелятся — он что-то говорит мне, но я уже не слышу.
Что со мной? Откуда эта тяжелая, непреодолимая сонливость?
Кожин протягивает ко мне руки.
«Сейчас будет душить», — успевает мелькнуть в мозгу коротенькая мысль, на которую, кажется, уходят последние силы.
Сотовый давит мне под ребра, но я понимаю, что уже не успею его вытащить из-под себя и дать сигнал Пашке.
Я уже не могу бороться, и хочется лишь покорно закрыть глаза и смириться с тем, что я проиграла.
Внезапно в комнате гаснет свет. Дальше все происходит очень стремительно.
Кожин как-то странно дёргается, сначала всем своим немаленьким весом падает на меня, отчего из моих легких разом выталкивается весь воздух, а потом скатывается с меня и с дивана, отмечая свое падение глухим ударом об пол.
Надо мной нависает чей-то темный силуэт.
«Пашка, — благодарно думаю я, но уже в следующую секунду моё горло захлёстывает жёсткая петля.
Ошарашенная, я успеваю осмыслить, что ничего еще не закончилось, и мое убийство только начинается.
Я ещё успеваю глотнуть воздуха, прежде чем удавка затягивается, и потому пытаюсь бороться с неведомым маньяком, удивляясь, откуда во мне, уже смирившейся было со смертью, появилась энергия.
Лица напавшего я не вижу — в темноте вместо него лишь неясное пятно, и я вонзаю в это пятно ногти, отчаянно царапая его, и с удовлетворением слышу, как убийца издает вопль, в котором смешаны и боль, и ярость.
Но силы слишком неравны. Воздух в легких заканчивается. Виски ломит. Сердце стучит, как барабан.
Мне нужно сделать вдох. Это все, о чем я сейчас могу думать. Но сдавленное горло не пропускает воздух. Такое ощущение, что голова сейчас взорвется изнутри.
Я конвульсивно хватаюсь за одежду душителя и чувствую, как слабеют мои пальцы. Наконец, они бессильно разжимаются, и мои руки падают, больше не сопротивляясь.
Правая рука довольно ощутимо ударяется обо что-то твёрдое на журнальном столике. Это на какое-то мгновение прерывает моё падение в забытье, и я вспоминаю, что утром я опять положила на столик молоток.
Нащупав деревянную ручку, я невероятным, как мне кажется, усилием поднимаю инструмент и размахиваюсь.
Удар приходится по голове нападающего, и на мгновение удавка ослабевает, что позволяет мне сделать спасительный глоток воздуха.
Но, очевидно, я слишком обессилела, чтобы оглушить или серьёзно ранить преступника, и смертельный захват на моей шее вновь затягивается и продолжает увлекать меня в холод и темноту.
После этого, окончательно утратив надежду на спасение и истощив силы, я прекращаю сопротивление и лечу в бездонную пропасть…
Яркая вспышка ослепляет меня, и я уже не понимаю, на том ли я уже свете или ещё на этом.
Откуда-то из самого центра этой вспышки возникает и склоняется надо мной окровавленное лицо…
Я силюсь вспомнить, кто это…. Это же…
Но мой мозг уже отказывается выдавать информацию… Сердце колотится все быстрее.
В этот момент словно кто-то очень сильный давит мне пальцами на веки, и я всё-таки отключаюсь.
Глава 46
Первое, что я вижу, открыв глаза, это белая крашеная тумбочка со стоящим на ней пузырьком, по которому скачут солнечные зайчики. Они неприятно режут глаза, и я пытаюсь отвернуться, но это вызывает боль.
Шея ужасно саднит.
Я всё-таки отворачиваюсь от противных бликов света и вижу свою руку, лежащую поверх одеяла. В вене торчит игла, от которой к кронштейну с системой змеится трубочка.
— Очухалась, — произносит знакомый голос. — Слава Богу. А я уж думал, мне тут до следующего утра дежурить придётся.
Пашка! Милый Пашка! Он сидит на стуле где-то там, в районе моих ног и держит в руках газету, которую только что читал.
— Что случилось? Где я? — произношу я, морщась от боли странным хриплым голосом, который сама не узнаю.
— В больнице ты. Был момент, я подумал, что эта мразь всё-таки успела задушить тебя. Потом вижу: ты синяя вся, но вроде дышишь, хоть в себя и не приходишь. Я «скорую» вызвал. Молодцы, быстро примчались. Забрали тебя сюда. Поколдовали тут над тобой, приняли какие-то там свои медицинские меры и сказали, что всё будет в порядке. Вот, выхлопотал отдельную палату, — озорно подмигивает Шурыгин, и я понимаю, что без взятки тут не обошлось. Опять я у него в долгу.
— Как ты себя сейчас чувствуешь? — склоняется Пашка над изголовьем больничной койки.
— Наконец-то спросил. Могло быть и хуже — совсем бы сейчас ничего не чувствовала, опоздай ты еще хоть на минуту, — пытаюсь я неуклюже шутить, но оставляю эти потуги. — На самом деле хреново я себя сейчас чувствую, Паш.
Я пытаюсь поднести руку к горлу, которое страшно болит, как и голова. Пашка меня останавливает:
— Не трогай. Кстати, там у тебя такой жуткий след от петли — тебе теперь долго придется в шарфиках ходить, чтобы людей не пугать. И ведь опять Вениамин, хитрец, с собой удавку не принес — имей в виду у тебя на горле отпечаток ремня от собственной сумочки. А вот Кожина твой Веня кастетом по голове шарахнул. Уж кастет-то, надеюсь, он не у тебя дома нашел?
В моем затуманенном лекарствами и перенесенным кислородным голоданием мозгу начинает проявляться вчерашний вечер.
— Так значит, убийца не Кожин? — вскидываюсь я.
— Нет.
— Но он же там был!
— Понятия не имею, как он там оказался. И спросить его об этом пока не представляется возможным. Он сейчас в этой же больнице, в реанимации. У него серьёзная травма. Получить по затылку со всей дури — в этом мало приятного.
Я вцепляюсь в Пашкину руку.
— Он выживет?
— Врачи говорят, прогноз благоприятный.
Я сажусь и свешиваю ноги с кровати.
— Паш, я должна его видеть.
— С ума сошла? — укладывает Шурыгин меня на обратно. — Сама только что с того света! Сначала надо узнать, отпустят ли тебя бродить по больнице — это раз. А еще у тебя в руке иголка торчит — ты вместе с капельницей собралась по этажам шастать? Лежи, впитывай в свои вены очередной целебный эликсир, которым тебя тут накачивают, а я пока сгоняю в ординаторскую.
Вернулся Пашка с симпатичной молоденькой докторшей, которая, проверив систему и расспросив про самочувствие, сказала: