– Здрасьте.
– Здрасьте, – ответили мы. – Газета вами интересуется, молодой человек, – засмеялась Женька. – «Комсомольская правда».
– А мне что, интересуйтесь… – в тон ей ответил парень.
– Вопросик у нас простенький. В понедельник вы отвозили два больших конверта. Не помните куда?
– А вам зачем? – усмехнулся он.
– Затем, что газетчики – народ любопытный. Ну что, на память жалуетесь?
– На память я не жалуюсь. Гороховая, тридцать. Ящик для корреспонденции на заборе. Там и оставил.
– А что у нас на Гороховой, тридцать? – разулыбалась Женька.
– А вы сгоняйте и узнайте, – хохотнул Андрей и сел в машину, а мы переглянулись.
– А что там может быть? – озадачилась Женька.
– Я даже не знаю, где эта Гороховая… Эй, – ухватилась я за дверцу, боясь, что парень смоется. – А второй адрес?
– Ворошилова, бывший райком. – Парень не спеша тронулся с места, а мы вновь переглянулись.
– Слушай, мы забыли спросить, когда приходит уборщица, и про туалет надо знать точно, – озарило меня.
– Ладно, вызывай такси, а я пойду узнаю… – смилостивилась Женька. Мы вместе вошли в офис, но сразу же разделились. Я отправилась к Наташе звонить, а Женька завернула в бухгалтерию.
Встретились на улице.
– Так, Мария Ивановна убирается по утрам, адрес есть. Навестим?
– Далеко это?
– В трех шагах.
– Зачем нам тогда такси?
– А ты знаешь, где улица Гороховая? – поинтересовалась Женька.
– Нет.
– Вот и я нет. Разговор с уборщицей много времени не займет, а деньги у тебя есть… – Я только собралась ответить, как Женька ухмыльнулась: – Есть, есть. И нечего экономить на следствии, здесь такой сюжетец разворачивается, какая там Агата Кристи.
– Вот именно, – кивнула я, совершенно не разделяя восторга подруги: может, она успела забыть, как едва не выпила стакан эссенции, а вот я еще прекрасно помню огромный черный джип, несущийся на меня…
Мария Ивановна жила в пяти кварталах от офиса Аверина в небольшом трехэтажном доме. Мы позвонили в дверь, потоптались, ничего не дождались и уже собрались покинуть подъезд, как появилась женщина с большой сумкой в руках и направилась к нужной нам квартире. Женщине было лет шестьдесят, высокая, крепкая, с абсолютно седыми волосами и нежным румянцем. На нас она взглянула без одобрения, а я с опозданием сообразила, что Женькин оживленный наряд в данном случае неуместен.
Я почти уверилась, что нас отфутболят, но карточки собкоров «Комсомолки» произвели магическое действие.
– Я вашу газету с горбачевских времен читаю, хоть и не комсомолка. – Она засмеялась и провела нас в кухню. – До той поры я вообще никаких газет, кроме «Труда», не читала, да и то, если честно, последнюю колонку, а у вас газета интересная.
Стало ясно, Мария Ивановна спутала нас с московскими коллегами, не углядев приписки на карточке. Разочаровывать ее мы не стали. От чая сначала отказались, а потом с благодарностью приняли приглашение, потому что женщина была словоохотливой, а уборщицы, как правило, примечают то, на что прочие люди никакого внимания не обращают. Я выскочила на улицу и отпустила такси, а вернувшись, застала Женьку и Марию Ивановну за столом, присоединилась и минут пятнадцать пила чай, прислушиваясь к их беседе.
Беседа в основном касалась статей в «Комсомолке» десятилетней давности, Женька по большей части кивала, а я так и вовсе не могла ничего вспомнить, должно быть, по причине тогдашнего юного возраста.
– Хорошая газета, – закончила Мария Ивановна к некоторому нашему облегчению: Женька никогда избытком патриотизма не страдала, относясь к своей работе как к трагической неизбежности, причем с безусловно положительными сторонами, например, можно по звонку сорваться в неизвестном направлении, а я так просто никогда не читала газет.
– Спасибо, – пылая липовым энтузиазмом, сказала подружка. – Если у вас такое доброе отношение к нашей газете, вы, возможно, не откажетесь помочь нам в журналистском расследовании. Дело касается вашего шефа, точнее, его гибели.
– Вот тут, девчонки, вряд ли чем помочь сумею, – вроде бы расстроилась Мария Ивановна. – Ярослава я всего раз пять видела и ничегошеньки о нем не знаю…
– А в какое время вы убираетесь? – порадовалась я, что разговор наконец коснулся интересующей нас темы.
– Прихожу к пяти утра. Зимой попозже. Вечером убираться никакой возможности, кто-нибудь допоздна сидит, молодые все, а на работе просто помешались. В наше время такого не было. Раньше 17.15 – и в конторе ни одной живой души, убирайся на здоровье…
– А как вы в офис попадаете, там что, сторож?
– Нет. Сигнализация. Я прихожу, сама дверь открываю и убираюсь. Наташка, секретарша, к половине девятого приходит, тогда я ухожу. Народ в основном к девяти является, и Ярослав тоже. Иногда пораньше приезжал, но редко.
– И что, офис никогда не обворовывали?
– Так ведь решетки на окнах, дверь железная, опять же в самом центре, считай, милиция то и дело ездит. Мальчишки не влезут, а шпана посерьезней нам не страшна. – Мария Ивановна понизила голос и, подмигнув, добавила: – Свои у своих не воруют…
– Вы имеете в виду, что у Аверина был серьезный покровитель?
– Я чего думаю, то и говорю. Парню двадцать семь лет, а он миллионами ворочает. Откуда такие деньги? И на машине разбился, чего это вдруг? Сами знаете, кругом одна мафия. Сначала дружили, а потом, видать, раздружились.
– А в среду утром, когда вы пришли убираться, ничего подозрительного не заметили?
– В среду? Нет.
– А ночью милиция не приезжала, может, сигнализация сработала, никто ничего не говорил?
– А кому сказать-то? Я пришла, открыла своим ключом, позвонила, дверь заперла и пошла убираться. Начинаю я всегда с кабинета шефа.
– У вас ключи от всех кабинетов?
– Да, – с достоинством ответила Мария Ивановна. – Когда только устроилась, убиралась по вечерам. Через полгода я пошла к Ярославу и говорю: неудобно так, ни мне, ни людям, давайте по утрам ходить буду. Вот ключи мне и доверили. Да и чего у нас красть? Бумаги да компьютеры эти, на что они мне?
– А туалет на ночь запирается?
– Туалет? – удивилась Мария Ивановна. – Нет, такого не припомню. А чего вы про среду спрашиваете, он же в пятницу разбился?
– Пытаемся установить, что он делал накануне своей гибели.
– Что делал? Нервничал… поди чувствовал, что убьют. – В словах хозяйки проскальзывала большая нелюбовь к Аверину, если честно, труднообъяснимая: видела она его всего несколько раз и при этом пользовалась прямо-таки безграничным доверием.
– А почему вы думаете, что он нервничал? – кашлянув, поинтересовалась я.
– А чего б ему тогда идти к этому… к психо… забыла, как правильно, ну, который как у американцев – разговаривает с больными и успокаивает, а за это огромные деньги получает. Ярослав-то больным не выглядел, значит, боялся чего-то похуже болезней, а может, у них мода такая, от безделья по врачам ходить…
– А как же вы узнали о том, что Аверин обращался к психоаналитику?
– Как не знать? Он к нему ходил два раза в неделю, на календаре писал, чтоб не забыть. У него на столе ни единой бумажки, и все ящики заперты, но вот календарь он не убирал.
Мы с Женькой переглянулись и с некоторым восхищением посмотрели на собеседницу. В следующий раз (не приведи господи) начинать надо с уборщицы. Фамилии врача на календаре не было, но ходил Аверин всегда в одно и то же время, в 10.30. Мы еще посидели для приличия минут пять и потопали к двери.
– Девчонки, а передача «Пятый угол» когда бывает, по вторникам или средам? – вдруг спросила Мария Ивановна, когда мы уже стояли в дверях.
– Во вторник, – ответила я, силясь отгадать, что это ей пришло в голову.
– Тогда точно это в среду было.
– Что? – в два голоса спросили мы.
– Идите-ка сюда. – Она втащила нас назад в квартиру и трагическим шепотом заявила: – Кровь, вот что.
– Какая кровь? – пискнула я, Женька просто выпучила глаза и замерла удивленным монументом.
– Обыкновенная, – пожала женщина плечами, заговорив нормальным голосом. – Вы спросили, не было ли чего странного в среду, вот я вам и говорю: кровь была. Уж я не знаю, для вас это странно или нет, а я удивилась. Вроде рукой мазнул кто.
– А где была эта самая кровь? – пришла в себя Женька.
– На шкафу. Возле двери на улицу шкафы стоят, вот на том, что крайний.
– И что вы сделали?
– С кровью? Вытерла, естественно. Да ее совсем немного было. Я все как следует осмотрела, но больше нигде ничего не нашла. Только в одном месте, там свет от окошка падал, вот и заметно. Я еще подумала, наверно, обрезался кто и рукой задел…
– А вы об этом кому-нибудь говорили?
– Кому я скажу? Наташке, что ли, так у нее голова с дырой, ей что говори, что не говори, все равно забудет.
– А где на шкафу кровь была: спереди или сбоку?
– Сбоку. Я полы мыла, а в этом углу всегда пыль скапливается, ну и сунулась.
– Высоко?
– Что?
– Эта полоса высоко находилась?
– Ну, вот так будет. – Женщина указала на стену где-то на уровне своего плеча. – А что, важно это? В милицию надо?
– Про милицию ничего сказать не могу, а от нас спасибо, – приложив руку к груди, сказала Женька.
– Да за что спасибо-то? – удивилась женщина, но мы уже рванули на улицу.
– Ну, – возбужденно зашептала я, – труп был. И стоял он между шкафом и стеной.
– А кто сомневался? – усмехнулась Женька. – Парня укокошили в офисе, нож из спины не вынули, чтобы кровь не хлестала, тогда бы этот офис и до утра не отмыли. Пока ты бегала по парку, трупик вывезли, а через несколько дней инсценировали аварию.
– Все замечательно, но ведь надо быть психами, чтобы забыть про экспертизу, – напомнила я. – Это самое слабое место нашей версии.
– А вот тут ты не права, – развеселилась Женька. – Труп сильно обгорел, менты ленивы. А главное, Анфиса Львовна, насчет бабы ты попала в десятку: ляпали все это не профессионалы. Как выпала карта, так и разыграли. Берем такси и быстренько на Гороховую, очень интересно, к кому попала твоя рукопись.