Козырной Женьку очень заинтересовал, а вот Роман Андреевич начал гневаться:
– Тебя отпустили на встречу с Толиком, а не с этим подозрительным типом. Я вам русским языком объяснял: держитесь от него подальше.
– Так ведь что ж ей делать, коли такая удача привалила? – вступилась за меня Женька.
– Я вам покажу «удачу»! – взвился Роман Андреевич, и мы на всякий случай притихли.
Само собой, после таких слов рассказывать о сережке я поостереглась. Мы посидели, поломали головы, высказали кое-какие предположения и решили лечь спать. И тут зазвонил телефон. Женька схватила трубку, сказала «да» и сунула ее мне. Поначалу я не узнала голоса мужчины, потом и вовсе растерялась, потому что звонил Козырев.
– Анфиса Львовна, – исключительно вежливо и даже официально начал он, – простите, что звоню так поздно. Думаю, я должен извиниться перед вами. Кажется, я вел себя… э-э-э… – «По-свински», – подсказала я, правда, мысленно. – Анатолий мне только что звонил, и я подумал, что просто обязан извиниться. Я понятия не имел, что у вас… с ним… – Да он так до утра не выскажется. – В общем, извините. Дело в том, что я привык к тому, что Анатолий обычно посещает рестораны с коллегами, и решил, что вы свободны и не имеете перед ним обязательств…
«Ну ты, парень, вывез», – едва не брякнула я, но вовремя напомнила себе, что я интеллигентная женщина и должна терпеливо ждать, пока ему надоест трепаться. Кое-какую ясность внести все же следовало, и я сказала спокойно, но твердо:
– Вы заблуждаетесь, или Анатолий ввел вас в заблуждение, я не имею перед ним обязательств, если я вас правильно поняла. Хотя ваше внимание слегка удивило. В любом случае извинение принято и беспокоиться не о чем.
– Благодарю, – с чувством ответил он, и мы простились.
Я вздохнула и даже вытерла лоб, от волнения покрывшийся испариной. Роман Андреевич с Женькой, сидевшие до той поры истуканами, начали дышать, а подружка почему-то шепотом спросила:
– Чего он извинялся-то?
– Вел себя неподобающе, ты же слышала.
– Приставал, что ли, прям при Толике? Вот стервец… – Она хихикнула, поведение Козырева не вызвало в ней осуждения, скорее наоборот. – Вдовец зря времени не теряет. Жену в георгины, а сам навстречу новой любви.
– Какой еще любви? – тут же взъелся Роман Андреевич.
– Чего ты к словам придираешься? – обиделась Женька, и, чтобы не накалять обстановку, мы скоропалительно отбыли ко сну.
Утро было еще затейливее вечера. Вообще, жизнь пошла такая, что впору только диву даваться: какая там Амазонка и прочая дребедень, вот у нас приключения так приключения, причем каждый день и с утра пораньше.
В дверь позвонили, а когда мы дружно сделали вид, что каждый в отдельности еще не проснулся и открывать предстоит кому-то другому, дважды бухнули кулаком, и я торопливо поднялась, потому что дверь моя и кому же о ней позаботиться, если не хозяйке? На ходу причесавшись, протерев глаза и накинув халат, я бросилась открывать и едва не лишилась чувств. На пороге стояли трое громил в пятнистой форме. Первой моей мыслью было: «Убьют», второй: «Арестуют», третьей – «Они что, придурки?» На ней я и остановилась и спросила миролюбиво:
– Вы что, спятили? Шесть часов утра.
Все трое заметно смутились, тот, что стоял ближе ко мне, печально потупил глазки и, переминаясь с ноги на ногу, спросил:
– Наш майор у вас?
– О господи! – рявкнула я, хлопнула дверью и прошествовала в комнату. – Майор, там товарищи по оружию, наверное, опять в баню собрались.
– Сдурели они, что ли? – проворчал Роман Андреевич и, не одеваясь, в одних трусах побрел к двери.
Дальше стало очень даже забавно. Троица ворковала, как голуби, пытаясь что-то втолковать майору, а он гневался на весь подъезд, пока я не вмешалась:
– Не могли бы вы выяснять отношения по месту прописки?
Воркование сменилось ласковым шепотом, а раскаты Роминого голоса стали ниже на целую октаву. Через десять минут, трижды употребив нецензурное слово и раз пять близкие к нему, Роман Андреевич появился в комнате с исключительно несчастным видом.
– Пашка лишился звездочки? – догадалась я.
– И вовсе нет, – обиделся Ромашка. – Меня вызывают из отпуска. Говорят, только на три дня. Врут, как падлы… извини. Считай, накрылся отпуск.
– Ничего, переживешь. На время прохождения службы будьте добры переселиться в свою двухкомнатную. Мои соседи к воплям не приучены, могут и милицию вызвать.
– Анфиса, – вздохнул майор. – Ты бы это… проводила меня.
– Далеко? – подняла я голову от подушки.
– До двери, – нахмурился он.
– До двери сам дойдешь. И скажи своим гоблинам, чтоб сюда ни ногой. Они меня до смерти напугали.
– Пойдешь провожать? – прорычал он.
– Я тебе с балкона помашу.
Но обманула и даже близко к балкону подходить не стала. Так и пошел он, ветром гонимый и солнцем палимый, без моего благословения и прощального взмаха синим платочком.
– Круты вы, Анфиса Львовна, ничего не скажешь, – высунув нос из-под одеяла, заметила Женька.
– Бросить нас в такой обстановке, – прошипела я. – Кругом одни убийцы… а еще клялся в любви. Пусть катится на свою работу, если она ему дороже моей жизни.
– Этот аспект я не углядела, – загрустила Женька и стала рассматривать свои ноги. – Я думала, ты лютуешь из-за своего морального облика в глазах соседей. Ситуация и впрямь хреновая, слышь, Анфиса?
– Слышу. Но хочу спать. И не тревожь меня.
Женька затихла, зато через час зазвонил телефон. Роман Андреевич ангельским голосом оповестили, что отправляются в командировку на три дня, не больше (век воли не видать), далее голос стал сладок, точно мед, и он предложил:
– Я вам одного своего парня пришлю…
– Спать на моем диване? – ядовито осведомилась я, бросила трубку и включила автоответчик. Уместить свои высказывания в одну минуту Роман Андреевич не мог и звонил раз двадцать пять, наконец-то высказался и, как видно, отбыл в командировку. А я, пылая праведным гневом, носилась по квартире, точно фурия, призывая на его голову все кары небесные. В самый разгар громометательства я вдруг подумала, что командировка Романа Андреевича может быть сопряжена с риском, струхнула и очень убедительно попросила: «Господи, не принимай мои слова близко к сердцу и помоги этому придурку».
Мы позавтракали в спокойной обстановке, Женька отправилась на свою работу «показаться», а я устроилась на диване и вскоре смогла констатировать, что одиночество меня тяготит.
В 10.45 зазвонил телефон, я выждала некоторое время, сняла трубку и молчала, ожидая, что услышу голос Романа Андреевича. Не тут-то было. Звонил Козырев и, судя по всему, пребывал в отличном настроении.
– Доброе утро, Анфиса Львовна, – начал он душевно.
– Здравствуйте, Николай Петрович, – на всякий случай ласково ответила я.
– Не разбудил?
– Нет, что вы, я встаю рано.
– Значит, по натуре вы жаворонок? – Далее последовала затяжная трепотня на тему: кто есть кто по натуре. Если он возьмется за гороскоп, я его пошлю. Вот ей-богу, наплюю на все приличия и пошлю. Словно прочитав мои мысли, Козырев притормозил и игриво поинтересовался: – Анфиса Львовна, а вы, случаем, ничего не потеряли?
– Я? Нет, – без особой уверенности ответила я.
– А у меня такое впечатление, что вы кое-что забыли в моей машине.
– Нет, я вернулась с сумочкой, ее в машине не открывала, а больше у меня в руках ничего не было.
– Вы потеряли сережку, – засмеялся Николай Петрович. – Она с бриллиантом, и я был уверен, что вы огорчились.
– О господи! – ахнула я, машинально коснувшись своего уха. – Конечно… а я не обратила внимания. Так вы нашли ее?
– Шофер. Он утром мыл машину.
– Поблагодарите его от меня, пожалуйста.
– Разумеется. Думаю, вы хотите получить сережку прямо сейчас?
– Нет-нет, – заверила я. – Это не к спеху. Может быть, ваш шофер как-нибудь сможет ее завезти?
– А чем, кстати, вы сейчас заняты?
– Ничем, – помедлив, ответила я. – Сижу с книжкой и пытаюсь читать…
– Ни к чему красивой девушке портить себе зрение. Знаете, что мы сделаем? Я пришлю за вами машину, вы заглянете ко мне и заберете свою сережку. Машина будет через пятнадцать минут.
Не успела я что-нибудь промямлить в ответ, как он повесил трубку. На кой черт мне к нему ехать, если сережку может привезти шофер? Нет, здесь какой-то умысел. Надо было отказаться… а для чего, спрашивается, я рисковала бриллиантом (если честно, бриллиант был такой маленький, что просто удивительно, как это шофер Козырева его заметил)? В общем, я вскочила с кресла, торопливо подготовилась к встрече с главным злодеем, подошла к зеркалу и, в целях поддержки в себе силы духа, подумала: «Если он решил меня укокошить, рука должна дрогнуть».
В дверь деликатнейшим манером позвонили, я увидела вчерашнего типа подозрительной наружности и покинула квартиру в его сопровождении, оставив Женьке записку в холодильнике. Дозвониться до нее я не смогла, а холодильник выбран был вот по какой причине: если рука у мафиози все-таки не дрогнет и меня укокошат, Женька должна знать, где меня угораздило скончаться. А Козырев хитрец, может послать кого-нибудь из мальчиков проверить квартиру на предмет все той же записки. Но ни у какого мальчика ума не хватит искать ее в холодильнике, а Женька как придет, так в него сразу и полезет. Записка лежит под пакетом молока, и подружка ее не пропустит. Все это дает яркое представление о том, как основательно к тому моменту у меня «съехала крыша». Во дворе старушки наблюдали за моей посадкой в «Мерседес», и это тоже порадовало: есть три свидетеля, и тетя Маша назовет точное время, потому что со своим пуделем Тошей она всегда гуляет в перерыве между сериалами. В общем, меня голыми руками не возьмешь.
До улицы Гороховой мы домчались за десять минут, ворота раскрылись, мы въехали во двор с симпатичными клумбами по бокам, на крыльце собственной персоной стоял Козырев и радостно мне улыбался. Он не поленился спуститься и лично открыть дверь машины. Чего-то ему от меня надо, и скорее всего это «чего-то» весьма важного свойства.