– То есть сначала он обеспечил себе алиби, а потом убил жену?
– Мог и убить, почему нет? В общем, нам по-прежнему нужен труп этой самой Стеллы. Тогда и менты зашевелятся, и в россказни этого типа уже никто не поверит.
– И где же теперь этот труп искать? – затосковала я.
– Понятия не имею. Будем думать. А для начала тебе надо встретиться с Толиком, перетянуть парня на нашу сторону. Стелла его сестра, так что сделать это нетрудно.
На работе Толика не оказалось, женский голос сообщил, что он плохо себя чувствует и дня два его не будет. Я позвонила ему домой, но поговорить смогла только с автоответчиком.
– Может, сам объявится, – утешила Женька.
Мы переглянулись и затосковали, не зная, чем себя занять. Была среда, и хоть Женьку на работе не ждали, сесть за очередной рассказ из жизни животных она категорически отказалась: не до того было. Чтобы придать хоть какой-то смысл своему существованию, я решила приготовить фруктовый салат, но осуществить задуманное не удалось. В дверь позвонили, я крикнула Женьке: «Открой!» и вскоре услышала подозрительное щебетание, доносившееся из прихожей. Таким дурацко-слащавым голосом Женька обычно начинает говорить, встретив очередного блондина своей мечты. Заинтригованная, я прошла в прихожую и от удивления вытаращила глаза. На двух квадратных метрах между вешалкой и дверью в ванную топтался Ярцев, мент и зануда, а Женька обворожительно ему улыбалась, болтая всякую чушь вроде «проходите-проходите» и «чувствуйте себя как дома». Я решила малость умерить ее энтузиазм, хмуро поздоровалась с ментом, а Женьке сказала:
– Знакомься, Евгения. Это Ярцев. Сергей Витальевич, если не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – кивнул он.
А я опять спросила:
– Чему обязана?
– Да ничему, если честно. Шел мимо, дай, думаю, зайду и извинюсь перед женщиной.
– За что? – не поняла я.
– Мне показалось, я вас обидел в прошлую встречу.
Смотри, какой мент пошел. Ему показалось, и он притащился ко мне домой с утра пораньше. Занятые разговором, мы не сразу обратили внимание на Женьку, а между тем с подружкой произошли разительные перемены. Улыбаться и щебетать она перестала и теперь размазывалась по стенке, слегка закатив глаза. Только мы с Ярцевым решили испугаться за ее здоровье, как Женька слегка ожила, посмотрела на Сергея Витальевича с тоской и отчаянием и спросила:
– Скажите честно, вы шли мимо, и вас неудержимо потянуло зайти сюда?
Ярцев неожиданно покраснел и промямлил:
– Примерно так.
– Это судьба, – простонала Женька, но вдруг приободрилась, рявкнула, глядя на меня, но тыча пальцем в Ярцева: – Немедленно гони его в шею, ты что, смерти моей хочешь?
У гостя отпала челюсть, а Женька стремительно скрылась в комнате, так грохнув дверью, что треск пошел по всему дому.
– Извините, – сказала я, разводя руками. – Моя подруга только что пришла от гадалки, и та совершенно определенно сказала, что первый встреченный ею блондин навеки разобьет ей сердце. Вам просто не повезло.
Ярцев попробовал водворить челюсть на место и почти преуспел в этом, а я, ласково улыбаясь, распахнула входную дверь.
– Всего доброго.
– Всего… – ошалело ответил он и скрылся с глаз, потому что я хлопнула дверью. Если честно, Женькино поведение показалось мне исключительно разумным: во-первых, мента следовало проучить за вредность и занудство, во-вторых, подружка сильно опасалась за свою жизнь, а в-третьих, мне вовсе не хотелось за Ярцева замуж. Я прислушалась, ожидая, не позвонит ли он еще раз или как-то иначе себя проявит, и вскоре смогла различить шаги: весьма поспешные, надо сказать. Довольная, я заглянула в комнату: Женька сидела на диване и хмуро пялилась в одну точку.
– Он ушел, – сообщила я, хотя Женька, безусловно, сама догадалась об этом.
– Чертовщина какая-то, – покачала она головой. – Смотри, что делается.
– Он явился что-нибудь вынюхать…
– Нет, Анфиса. Не зря у меня сердце ноет, все ох как непросто. Я вот сижу и думаю: Козырев, возможно, темнит, но в этой дурацкой истории он точно не главное действующее лицо.
– А кто главное?
– Понятия не имею. Но этот человек рядом и вроде как дергает за ниточки.
– То есть ты предлагаешь вернуться к первоначальной идее: кто-то весьма успешно играет с нами в детектив?
– Вполне вероятно.
– Тогда искать надо среди психов, – убежденно заявила я.
Один из них встретился мне буквально через час. Я пошла за хлебом в магазин напротив и возле киоска нос к носу столкнулась с мужчиной.
– Анфиса Львовна, – невероятно обрадовался он, при этом мое имя произносил как «Афифа Фофна», а я по совершенно беззубой улыбке с легкостью узнала художника Аркадия Валахова, на выставке которого мы пытались подружиться с Аполлонским.
– Здравствуйте, – не выказывая бурной радости, кивнула я. – Как творчество?
– Нормально. Даже лучше. Продал четыре картины. – О содержании его реплик я скорее догадывалась, потому что для передачи информации он употреблял крайне ограниченное количество звуков, причем лидером среди них был звук «ф».
– Слушайте, вы бы зубы вставили, – не удержалась я. – Молодой мужчина все-таки, а говорите, как баба-яга из мультфильма.
– Я боюсь, – хлопнув ресницами, сказал Валахов и загрустил. Глаза, очень похожие на телячьи, смотрели жалобно, а мне стало стыдно. Я кашлянула и сдуру брякнула:
– Это ж совсем не больно. Вам укол сделают.
– А вы вставляли? – робко спросил он.
– Нет, – испугалась я.
– Поэтому так и говорите. А я вставлял. Лучше б мне ухо отрезали. Как Ван Гогу.
«Не лучше, – подумала я. – Тебе хоть оба уха отрежь, Ван Гогом ты все равно не станешь».
– А кто купил ваши картины? – поспешила я сменить тему.
– Одну Гавриленко. «Натюрморт» помните? – Еще бы не помнить. Внутренности на подносе. Надо бы у Аньки спросить, Гавриленко не из их клиентов? – Две картины купила фирма, как ее… «Светоч», ну и одну Козырев купил, может, слышали о таком?
– Козырев купил у вас картину? – не поверила я.
– Купил, – приосанился Валахов. – «Обнаженную».
Вот это да! «Обнаженная», скажу я вам, в своем роде была вещью замечательной. Представьте: женщина стоит спиной к зрителю, сплетенные руки над головой (то ли связанные, то ли заломленные от невыносимого страдания), по всему телу кровавые гноящиеся рубцы, а возле ног натекшая лужа крови. Причем рубцы выписаны с особой старательностью, а все остальное так паршиво, точно обнаженную женщину рисовал хулиган-второклассник. А теперь скажите: кто ж такое купит? Я с вами полностью согласна: псих.
– И куда он дел картину? – спросила я.
– Не знаю, – пожал плечами Валахов. – Где-нибудь повесил.
– Что ж, поздравляю, – кивнула я и стала прикидывать, как половчее от него отделаться.
– А вы куда собрались? – спросил он.
– За хлебом, – кивнула я в сторону магазина.
– Да? А я ведь к вам иду.
– Зачем? – удивилась я, вышло не очень вежливо.
– Евгения Петровна написала заметку о моей выставке. Я к ней заходил, не застал, а соседка сообщила, что она временно живет у вас, и адрес дала. Вот я и направился к вам, хотел поблагодарить.
Только тут я заметила, что в руках он держит торт и бутылку красного вина, «Киндзмараули», кажется.
– Я знаю, Евгения Петровна любит сладкое, – сообщил он, кивнув на торт, а я решила, что гости нам с Женькой ни к чему, и со всей возможной твердостью ответила:
– Евгения Петровна неважно себя чувствует и сейчас легла отдохнуть. К тому же я затеяла генеральную уборку на кухне. В общем, сегодня не совсем подходящий день.
– Жаль, – проронил Валахов и, видно, в самом деле расстроился, телячьи глаза смотрели грустно-грустно. Разумеется, мне стало неловко, и я совсем уже было собралась, махнув рукой, тащить его в свою квартиру, но он неожиданно предложил: – Может, вы тогда сами событие отметите? После уборки выпьете чайку с тортом или вот вина. Я специально выбрал грузинское, женщины обычно любят красное…
– Давайте, – кивнула я. – Выпьем за ваш успех.
Он так обрадовался тому, что смог меня умилить, сунул бутылку в мою сумку, торт я взяла сама, и мы наконец расстались. «Странный тип», – подумала я, продолжая свой поход за хлебом.
Женьке моя встреча с Валаховым показалась забавной.
– Неужто правда четыре картины купили? Совсем спятил народ.
– Точно. И одну купил Козырев. «Обнаженную».
Женька нахмурилась, немного помолчала и спросила:
– И что ты об этом думаешь?
– Ничего я об этом не думаю, у меня мозги устали, – ответила я.
Мы посидели, таращась в глаза друг другу, а на столе стояли бутылка «Киндзмараули» и торт. И тут Женька сделала нечто в высшей степени неожиданное: поставила коробку с тортом на пол, а потом дважды на него прыгнула. Прихватила изувеченную коробку, а со стола бутылку и зашагала к входной двери.
– Ты куда? – крикнула я вдогонку, как только смогла вернуть себе дар речи.
– На помойку, – ответила она и в самом деле отнесла дары на помойку (торту, конечно, только там теперь и место), а вернувшись, сообщила: – Бутылку я на всякий случай кокнула.
– Ты ведь не спятила, нет? – робко поинтересовалась я.
– Нет. Просто мне не нравится его живопись.
В общем, выпить за успех художника Валахова мне так и не удалось. Где-то около девяти вечера зазвонил телефон. Я сняла трубку, сказала «да», но ответить мне не пожелали. Минут через пятнадцать вновь позвонили, на этот раз я молчала как рыба, но и мне ничего не сказали, и так три раза подряд, то есть звонили еще два раза и интересно молчали.
– Что это? Как думаешь? – начала я приставать к Женьке.
– Не знаю, – нахмурилась она, – но на всякий случай давай-ка отправимся к Аньке в гости, засидимся с бутылкой и напросимся ночевать.
– Зачем? – начала я, осеклась и стала очень быстро собираться.
Весь следующий день я потратила на поиски Толика, то и дело звонила и оставляла сообщения на автоответчике. Сам он так и не объявился.