Ее дикость проступила сейчас. На секунду занавес стыдливой скромницы спал, и показалась она истинная. Эта негодяйка опустилась ниже по моим бедрам, упершись в член, и быстро поднялась, как ни в чем не бывало. Ей ничего, а мне новую порцию яда в кровь.
— Вот это! — проговорила она агрессивно и с укором, как будто только я один виноват, что у меня стоит колом на нее.
Это? — вопросительно поднял брови и переместил руки на ее пышную задницу, вжимая в себя до ее округлившихся в испуге глаз и робкого стона. — Думаешь, он об этом хочет знать? В твою ли честь?
Она сильнее впилась пальцами в мои плечи и попыталась спрыгнуть, но лишь усилила трение между нами, и я едва не зарычал. Где-то за домом послышался рев двигателя, и присутствие наших родителей, заключивших брак, все еще было слишком осязаемым.
Что я делаю? Кому назло? Отцу, ей или себе?
— В твою, — добавил хриплым шепотом. — Не сомневайся. Каждый раз, когда ты злишь меня. Хочешь проверить, как долго я протяну на одних только прикосновениях?
— Отпусти! — зашипела она и плеснула в меня воду. Отпустил, потому что опять перегнул. — Пускай я виновата, что нарушила перемирие, но ты меня тоже бесишь, знаешь ли!
Она, может, и была слегка зажатой, но никогда безвольной. Не знаю, почему, но мне действительно стало интересно.
— И чем же?
Мила пораженно ахнула.
— Еще спрашивает! Ты неделю меня игнорировал.
Для тебя же старался, дурочка! Держался подальше и переключился на свои проблемы, спасибо, их выше крыши.
— Пропадаешь черт знает где и с кем. Хотя понятно, с кем. Но скажи мне вот что, Рома. Если тебе так хорошо по ночам с Лией, то какого хрена ты приходишь спать ко мне весь побитый с ног до головы? Что так? Подружка не приютила, не пожалела? Ну, прости, у меня тоже не получается.
Она закончила свою пламенную тираду, и оттолкнувшись от меня, стоит заметить, весьма неудачно, начала плыть. Это было жалкое подобие того, что люди называют плаваньем, но ей каким-то образом удавалось двигаться в сторону борта. Сжав предателя в шортах, я нырнул с головой под воду. Двадцать кругов, минимум, чтобы отпустило. А тогда поговорим о том, где и с кем я провожу ночи.
Хм… Это что вообще было? Ревность?
Когда я закончил, Милы уже не было. Она с радостью вылезла из воды, закуталась в полотенце и слиняла от меня подальше. Ничего другого я от нее не ожидал, и понимал, что теперь она будет избегать меня весь день. Пожалуй, это разумно.
Я снял с вешалки сухое полотенце, обтерся, бросил его на шезлонг и пошел в дом, чтобы переодеться. Надо бы занять чем-то голову. Чем угодно, мать твою, чтобы только не думать об этой заднице.
Вошел на кухню и застыл. Ну почему, блядь? За что?!
Мила уже успела надеть сухую одежду. Опять свои пошлые шортики, едва прикрывающие булки, и короткий то ли топ, то ли лифчик, с долбаными малинками. Почему Господь послал меня в дом, где живет самая сексуальная девочка, которую я по всем правилам не должен хотеть? Но я хочу. До одури. Все дело в клятом воздержании. Надо было трахнуть хотя бы Катю. Да… Тогда Вадя вышиб бы мне мозги.
— Голоден? — спросила Мелкая как ни в чем не бывало и даже не посмотрела на меня. Она копошилась у плиты, откуда по всей кухне разносился обалденный аромат блинчиков. Но слюна у меня выделалась не от них.
— Всегда, — ответил сипло.
— Я готовлю твои любимые панкейки, — произнесла она и наконец глянула на меня. Всего пару секунд — облизнула взглядом и отвернулась. Можно подумать, если она смотрит на меня так мало, то это не считается. То, что она хочет меня не меньше, но не признается даже себе.
Неправильно все. Страшно ей. Боится разочаровать наших родителей. И не доверяет мне. Естественно. Я ведь очень старался показать, что ей лучше держаться от меня подальше. По крайней мере, пока я не закончу с Чертом, так точно.
Разумные мысли отрезвили. Все верно. Пускай лучше малышка думает, что я придурок, портящий ей жизнь. С этого мы и начинали.
— Будут готовы через три минуты, — пробормотала она себе под нос. — Как раз успеешь переодеться.
Мне хватило и двух, чтобы снять мокрые шорты и надеть сухие, которые не жалко испачкать краской.
Когда я сел за стол, Мила поднесла тарелку с горой блинов, сладким сиропом и взбитыми сливками. Я не собирался проводить аналогию, что мог бы еще ими измазать, но она стояла очень близко и пахла слишком вкусно, чтобы игнорировать.
— Я думала о том, что ты сказал, — заговорила, усаживаясь напротив. Облизнула палец, измазанный сливками, и я вспомнил, зачем плавал до изнеможения и онемения конечностей. Кое-кто опять проснулся и предательски дрогнул.
Я процедил ругательство сквозь зубы, а Мила расценила это по-своему.
— Я могу не продолжать, если хочешь, но пока мы не погорим…
— Продолжай, — заверил я и начал жевать. — Очень вкусно!
Она улыбнулась и задержала на мне взгляд дольше обычного. Конечно, в гляделках я себя ограничивать не стал.
— Я туда яду подсыпала! — игриво произнесла она. Моя шутка!
— У меня на твой яд уже выработался иммунитет, — соврал я и закинул в рот еще один блинчик.
Мила хмыкнула, посерьезнела и сказала:
— Я хочу перемирия на постоянной основе. Не только ночью, когда тебе плохо, а и днем, когда плохо мне. Раз ты пришел, значит, нуждался в друге. Почему мы не можем стать друзьями?
Она смотрела на меня, как кролик на единственную на грядке морковку своими огромными чистыми глазенами, а я не знал, какие слова подобрать. Хороший вопрос.
— Я понимаю, не все так просто. Тебе сложно принять развод родителей, я сама через это проходила. Было паскудно, уж я-то могу тебя понять. И ты переживаешь на счет денег.
Вот тут я хмыкнул. Переживал. Вернее, думал, что у меня нет других путей, только плясать под дудку отца, как это приходилось делать ему. Но выход есть всегда, и я его уже нашел.
— Можешь смеяться, сколько угодно. Я говорю это не в укор тебе, просто пытаюсь понять. — Мила вздохнула и схватилась за голову. — Знаешь, я все еще надеюсь, что мы… Что… У нас…
— Это пройдет? — закончил я, как ей смелости не хватило.
— Да!
— Нет! — оборвал ее радость. Поморщился, задумался всерьез. — Не знаю. Мне трудно себя контролировать, когда ты рядом.
Она, видимо, не была готова к таким откровениям. Я сам себе удивлялся.
— Значит, мне действительно лучше переехать на квартиру, — проговорила она тихо. — Я поговорю с родителями еще раз. Думаю, на этот раз они не откажут.
Еще раз. Быстро она все решила. Смоется, и все внимание отца мне одному? Всю жизнь мечтал… Только сейчас, пожалуй, это будет лишним.
— Тебе не нужно никуда съезжать, — сказал на полном серьезе. — Я сам скоро съеду. Месяца три еще потерпи.
— Три? — она засмеялась, правда, как-то невесело. — Да мы прибьем друг друга за это время. Или еще чего похуже.
Я внимательно на нее посмотрел, даже брови поднял. Интересно, это что же для нее может быть похуже?! Густо покрасневшие щеки все сказали без слов. Да. За три месяца много чего может произойти. Я могу натворить дел, но даже зная это, я не хотел представлять, что моей персональной занозы не окажется через две стенки. А о ком я тогда буду фантазировать в душе? Кого донимать и вгонять в краску? Нет, так не пойдет!
Отодвинув пустую тарелку, я опять обратился к ней без приколов:
— Хорошо, что в твоем понимании перемирие?
Раздраженно сложил руки на груди, когда она удивленно округлила глаза.
— Не ссориться! — тут же выдвинула свои условия. Ну-ну! — И не оскорблять друг друга. Ну, если только в шутку.
— То есть, если ты вдруг опять назовешь меня придурком, то это любя, да?
Она скрыла улыбку, покусывая губы. Блядь, мне самому хотелось закусать их до красноты. К черту! У нас намечается долбаное перемирие.
— Я не буду таких слов говорить, — заверила она. — Если ты не будешь делать со мной ничего плохого.
— Тут мне очень требуется уточнение, — попросил я.
Мила встала со стола, собрала наши тарелки и ответила:
— Не портить мои вещи, не поступать со мной плохо и неуважительно.
Это я могу.
— И еще кое- что. — Она положила посуду в раковину и с деловым видом подошла, радуясь тому, что на целую голову выше, пока я сижу. — Ты знаешь, о чем я. Не заставляй меня это произносить вслух и краснеть.
— Но мне нравится, когда ты краснеешь, — возразил. — Я живу для этого!
Она покрылась краской снова, стиснула зубы и отвернулась.
— Тогда перемирия не будет.
Я поймал ее прежде, чем она ушла. Потянул на себя, усадил на колени, хотя она и смотрела на меня с укором.
— Ладно, — вынес свой вердикт. — Я понял.
— Точно? — усомнилась Мелкая.
Улыбнулся, ведь нагло врал, но она была такой доверчивой и чертовски милой. Прям зубы сводило от этого. Нельзя быть и горячей, как ад, и милой, как крольчонок. А у нее получалось.
— Точно. — Не удержался и провел рукой по ее волосам. Она сощурила глаза, слегка отдернув голову, но даже не пыталась слезть. — Я смогу держать себя в руках. Если и ты свои распускать не будешь.
— Я и не…
Она остановилась, когда поняла, о чем я. Малина на моей заднице все еще не смылась. Мне не пришлось напоминать об этом, Мила по взгляду прочитала все мысли. Потому и спрыгнула с меня побыстрее.
— Эй! Ты уходишь? Я думал, мы закрепим перемирие поцелуем.
Она остановилась у двери и обернулась, стрельнув в меня предупреждающим взглядом.
— Дружеским! — заверила я. — Сестринско-братским.
— Ты извращенец, — сказала «монашка». — А я иду красить забор.
Глава 21
Мила
Перемирие, которое я так долго ждала, оказалось чем-то непостижимо странным. Будто меня вырвали из привычной реальности и поместили в параллельную, где Рома смешной, игривый, смотрит на меня с огоньком, без капли злости. Его словно подменили с ночи. И больше всего мне хотелось узнать, какой он настоящий — этот или тот. В какой момент он вдруг свернул на другую дорожку? Возможно, доказательство того, что мы не родные, заставили его пересмотреть ситуацию? Возможно, и я очень надеюсь, он начал сомневаться во всей той чуши, что ему навешала на