— Наши счёты с Гуолиангом — это наши счёты, — холодно сказал я. — Тебя они не касаются. Ещё раз спасибо за помощь. — И отступил в сторону, демонстративно освобождая Наташе дорогу к выходу.
Шагнул к дивану, протянул руку Ниу. Она взялась за неё, встала. Прижалась ко мне.
Наташа, фыркнув, тоже поднялась. Молча прошла через гостиную, обернулась на пороге.
— Ниу, если понадоблюсь — ты знаешь, где меня искать. Всего доброго, уважаемая госпожа Кингжао.
Я услышал, как хлопнула входная дверь. Окна гостиной выходили на улицу. В предрассветном сумраке мелькнула фигурка Наташи, перебегающая дорогу.
— Она нам действительно очень помогла, — сказала Ниу.
— Ты тоже меня осуждаешь? — вырвалось у меня.
— Я? — Ниу подняла изумлённый взгляд. — За что?
Она удивилась абсолютно искренне. Видимо, просто не могла поверить в то, что я способен причинить вред больному старику, которого считаю своим другом.
— Ниу, — прошептал я, прижимая её к себе. Зарылся лицом в волосы, вдохнул ставший таким родным запах. — Ниу… Хорошая моя девочка.
— Гуолианг умер счастливым, Лей, — тихо проговорила Ниу. Оказывается, всё она отлично поняла. — Я была рядом, я видела. Он умер счастливым, правда.
На церемонию прощания с Гуолиангом собралось неожиданно много народу. В основном пожилые люди — те, кто ещё в состоянии работать, в это время суток на работе, — бедно одетые, с белыми повязками на левой руке. Некоторые принесли с собой букеты белых цветов. Они всё подходили и подходили к залу крематория — как будто сбивались в стаю старые, больные птицы. Я не знал никого из этих людей. А Кингжао здоровалась с каждым, каждого называла по имени.
— Это наши соседи, — тихо сказала она мне. — Неужели ты никого не узнаёшь? Гуолианга знали многие, и все, кого держат ноги, пришли его проводить. Посмотри, сколько людей собралось. Новая жизнь Гуолианга будет счастливой.
В словах Кингжао мне послышалась затаённая гордость. Женщина была рада, что сумела собрать этих людей. Я знал, что накануне она ездила в квартал, где жила раньше, и провела там почти целый день. Вспомнил о давнем поверье — чем больше людей придёт проводить покойника в последний путь, тем счастливее будет жизнь, которую он обретёт после смерти. Кингжао, похоже, искренне в это верила.
— Конечно, — сумел проговорить я. — Так и будет. Ты молодец, что их позвала.
Кингжао с достоинством кивнула.
Она взяла на себя все хлопоты, связанные с погребением. Видимо, за свою непростую жизнь успела изучить этот процесс во всех тонкостях. Единственное, что сделал я — оплатил счета. К слову, весьма скромные — за полгода Кингжао так и не привыкла к мысли, что жить можно, не считая каждый грош, и по привычке старалась экономить везде, где только возможно.
Из людей, которые были знакомы мне, у крематория стояли только Ниу и Джиан. Я запоздало подумал, что если бы вспомнил о поверье раньше, мог бы позвать на церемонию парней из клана. И сообразил, что Джиан, кажется, до последнего ждал, что так и сделаю. И парни тоже ждали. Но никто ничего не сказал. Я всё-таки был главой клана и мог себе позволить не комментировать свои решения. А к моим странностям все давно привыкли.
Двери зала открылись. Служащий крематория склонился в традиционном поклоне, выражающем соболезнования. Спросил, обводя взглядом собравшихся:
— Господин Лей Ченг?
— Это я. — Я шагнул вперёд.
— Вы и ваши гости можете зайти для церемонии прощания.
Люди медленно потянулись в зал. Заходили, рассредоточивались по две стороны от стола, на котором стоял открытый гроб.
Я задержался у дверей, пропуская гостей. И вдруг увидел среди толпы стариков молодое лицо.
На рукав толстовки Дэйю повязала белую траурную ленту. На красные волосы надвинула капюшон. Я не мог сказать, в какой момент она появилась. Но готов был поклясться, что минуту назад среди гостей Птицы ещё не было. Мы не виделись и не разговаривали с того момента, как Дэйю исчезла с палубы баркаса. И сейчас она тоже не сказала мне ни слова. Низко опустив голову, чтобы не встретиться со мной взглядом, прошла мимо.
Я встал у изголовья гроба, рядом застыла Кингжао. Старики из трущоб по очереди подходили к нам, произносили слова соболезнования. Мы что-то бормотали в ответ. Старики кланялись лежащему в гробу, одетому в траурные белые одежды Гуолиангу. Я заметил, что Кингжао положила рядом с ним и трубку, и пачку табака, и даже крошечную рюмочку — постаралась не забыть ничего из тех любимых вещей, что могли бы пригодиться старику после смерти. Гости ставили принесённые с собой цветы в специальную вазу и отходили, уступая место следующим.
Дэйю подошла последней.
— Соболезную вашему горю, — сказала, обращаясь к Кингжао.
Кингжао молча поклонилась. Дэйю поставила в вазу белые хризантемы и отошла. А на меня так и не взглянула. Отойдя, замерла на месте, снова опустила голову.
А я услышал, как в наступившей мёртвой тишине раздался странный звук. И вдруг понял, что издаю его сам — до скрипа стиснул зубы, чтобы не сорваться.
Приказал себе отбросить эмоции. Вдохнул. Выдохнул. И заговорил:
— Я, к сожалению, знал Гуолианга не так хорошо, как хотел бы. Гораздо меньше, чем все вы, здесь собравшиеся, и моя уважаемая матушка. — Поклонился Кингжао. — Но одно я знаю совершенно точно. Гуолианг прожил жизнь достойным человеком! Он видел цель, к которой идёт. — Я нашёл взглядом Дэйю. Молчал до тех пор, пока она не подняла голову. И, глядя ей в глаза, проговорил: — Он видел свой путь — и готов был идти по этому пути до конца. Его ничто не заставило бы свернуть! Ни боязнь смерти, ни сама смерть. Гуолианг верил в то, что делает — и умер с осознанием того, что поступил правильно. Его выбор достоин уважения. И здесь, провожая Гуолианга, я, Лей Ченг, клянусь, что так же, как и он, буду верен избранному пути. До самого конца. — Я не отводил взгляд от Дэйю. — До самой смерти. Даже если буду понимать, что следуя этому пути, с каждым шагом приближаю её. Я выбрал свой путь! И меня не остановить. Клянусь.
Я замолчал.
Увидел, что губы у Дэйю дрогнули. Она попыталась что-то сказать, но не решилась. Пронзила меня ненавидящим взглядом — а в следующий миг исчезла. Стояла далеко, за спинами других гостей, и исчезновения никто не заметил — так же, должно быть, как перед этим не заметили появления. А я поймал себя на том, что снова до скрипа стиснул зубы.
Служащий крематория, рассудив, видимо, что с речью я закончил, вежливо осведомился, не желает ли произнести слова прощания кто-нибудь из уважаемых гостей.
Я посмотрел на Кингжао. Та отрицательно покачала головой. Уважаемые гости тоже помалкивали. Видимо, не привыкли выступать с речами.
Я повернулся к служителю. Тот кивнул, что понял. Заиграла траурная мелодия. Конвейерная лента на столе, где лежал гроб, пришла в движение. Гуолианг отправился навстречу новой жизни.
— Полиция! Всем оставаться на своих местах!
Двери в зал распахнулись.
Старики, собравшиеся в зале, застыли бы, как статуи, и без команды — такими изумлёнными выглядели. Ниу громко ахнула, Джиан выхватил оружие, дёрнулся ко мне. Я взмахнул рукой, приказывая ему остановиться.
Полицейских было четверо. Главного я узнал — тот капитан, что меня допрашивал. Сегодня он был одет в полевую форму.
— Лей Ченг, ты арестован! — бросил, едва войдя. И повторил: — Всем оставаться на своих местах!
Я покачал головой:
— Боюсь, капитан, что кое-кому тут нет никакого дела до ваших команд.
Посмотрел на ленту конвейера, несущего гроб — она продолжала двигаться. Обалдевший служащий крематория остановить этот процесс то ли не мог, то ли решил, что на покойников приказы не распространяются.
— Счастливого пути, Гуолианг, — глядя вслед гробу, пожелал я. — Ты всё-таки неисправимый бунтарь.
Через несколько секунд последнее пристанище Гуолианга поглотила печь. Мятежный старик мог бы быть доволен. Он ушёл навстречу новой жизни непокорённым.
Глава 18. Дежавю
Дежавю — раздражающая штука. Кажется, будто бегаешь по одному и тому же заколдованному кругу. И неужели у судьбы вообще не бывает выходных? Можно подумать, на меня и так мало свалилось… Гуолианг мёртв, дома чёрт знает что, Дэйю взялась показывать характер, вместо груза таблеток взяли груз героина, пацанов постреляли, какой-то неизбранный полудурок чуть не угробил нас с Дэйю. Я и так живу насыщенной жизнью, ребята, не беспокойтесь, мне совершенно не скучно!
Но я опять сидел в допросной, с руками, скованными за спиной наручниками. А напротив меня сидел тот же самый полицейский, что и день назад. Сидел и молча смотрел, воображая, будто оказывает психологическое давление.
— Что? — раздражённо спросил я. — Хотите предложить мне абонемент?
— Вроде того, — раскрыл наконец рот полицейский. — От двадцати пяти до пожизненного.
И снова замолчал. Я мысленно закатил глаза, внешне же не выдал своего настроения ни словом ни жестом. Хватит уже кормить копа эмоциями. Даже если кажется, что твои вспышки ничего не значат, не несут никакой информации, на самом деле всё, что ты не контролируешь разумом, даёт грамотному полицейскому пищу для размышлений. И если размышлять он умеет, то в итоге хреново будет тебе же. Слово — серебро, молчание — золото. Истина, хорошо известная тем ребятам, у которых не сложились отношения с законом.
Тишина затянулась. Полицейский заговорил первым, что явно не укладывалось в имевшийся у него сценарий.
— Тебе не интересно, что за обвинения тебе предъявляют на этот раз?
— Мне кажется, мы ещё в прошлый с этим разобрались. — Я пожал плечами, насколько это позволяли скованные за спиной руки. — Так бывает: уйма отделов, иерархия не вполне понятна, один документ пришёл раньше, чем нужно, другой потерялся, и вот, чтобы не получить втык от начальства, приходится отрабатывать заведомую чушь.
— О, так ты думаешь, что речь идёт о том стиральном порошке? — улыбнулся полицейский.