Марина с сомнением посмотрела на майора:
– Я живу в Москве.
– Надо же, какое совпадение, и я живу в Москве, на Шаболовке.
– Хорошо, запишите мобильный.
– Я запомню.
Она продиктовала номер, кивнула и исчезла за дверью.
Штирлиц, долго сдерживающийся, шумно выдохнул:
– Ну, ты даёшь, командир!
Максим пососал костяшки пальцев на правой руке, начал спускаться вниз. Бросил через плечо:
– Пошли.
Они спустились на первый этаж, остановились у батареи под почтовыми ящиками.
– Что на тебя нашло? Ты же их бил в полную силу!
Максим помолчал, удерживая в памяти красноречивый взгляд дочери Гольцова.
– Не знаю… но таких отморозков мочить надо!
Райхман с интересом посмотрел на посуровевшее лицо майора, хотел пошутить, но передумал.
– Что будем делать?
– Ничего… работать.
– А девица и в самом деле хороша. Даже обидно, что она дочь клиента.
– Почему?
– А вдруг он плохой человек?
Максим покачал головой:
– Такая девушка не может быть дочерью плохого человека.
Райхман ухмыльнулся:
– Эк тебя контузило, командир. Уж не влюбился ли?
Максим промолчал.
– Помощь не нужна? - прилетел по рации голос Кузьмича.
– Нет.
– Как ведёт себя клиент? - поинтересовался капитан, искоса глянув на Разина.
– Слушает, как дочь рассказывает о подвигах командира.
Максим порозовел, сдвинул брови:
– Отставить базар!
– Я правду говорю. Она описывает, какой ты сильный и решительный, не чета её мужу.
– Кончай базар, я сказал! Гена, замени Кузьмича.
– Слушаюсь.
– Продолжать работать!
В эфире стало тихо.
– Погуляем? - кротко предложил Штирлиц, догадываясь, что творится в душе командира.
Вышли на улицу.
Мороз немного ослабел, небо затянули тучи, предвещая снегопад.
Окна пятиэтажки гасли одно за другим. Лишь окна на третьем этаже, принадлежащие квартире Гольцова, продолжали бросать снопы света на заснеженный двор.
Максим представил, как Марина с ногами забирается в кресло, и ему страстно захотелось в тепло и уют.
–
Прорыв
–
Внизу раздавались женские голоса, восклицания, порой смех, но Арсик этого не слышал: он в настоящее время жил в другом мире, где люди строили ракеты и покоряли космос. Одновременно он находился у себя дома, на лежаке печки, от кирпичей которой исходило уютное расслабляющее тепло. Арсик лежал на печке и читал фантастический роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды».
Голоса же принадлежали слушателям, точнее, слушательницам: мама вслух читала книгу о подвигах разведчиков на войне, а вокруг неё собралось несколько женщин: бабушка, родная тётя Арсика Ксения, ещё одна тётя - Валя, сестра мамы, и соседки - тётя Катя и баба Фруза. На столе горела керосиновая лампа, по углам небольшой кухоньки бродили тени, атмосфера в доме дышала таинственностью, в ней странным образом уживалось и прошлое, и настоящее, и всем было хорошо, несмотря на разные переживания. Хотя Арсику было лучше всех: он жил в будущем…
Очнулся от голоса мамы:
- Пора спать, фантазёр. Утром не встанешь в школу.
- Встану. - Арсик с трудом оторвался от страницы, чувствуя, как слипаются веки. - Так интересно!
- Завтра дочитаешь.
Он отложил книгу, с трудом слез с натёртой до блеска лежанки, по холодным половикам босиком добрался до кровати, разделся и рухнул в благоухающую чистотой и прохладой кровать…
Ночью вдруг проснулся, не понимая, где он и что с ним.
В уши настойчиво лез густой струнный звон. По комнате бродили тени от веток яблонь в саду, освещенных уличным фонарём. Везде белым-бело, на окнах кое-где лёд. А звон издавали телеграфные столбы на улице и провода, предупреждая, что за стенами избы сильный мороз.
Арсик какое-то время таращился в окно, полусонный, силясь понять, что его разбудило, потом снова уснул. И снились ему звёзды и ракеты, затерявшиеся в чёрной бездне космоса…
Арсений Васильевич посмотрел на часы: половина седьмого, пора вставать. Однако он полежал ещё немного, успокаивая сердце, возбуждённое воспоминанием детства. Затем тихо встал, чтобы не разбудить дочь, умылся, побрился, приготовил яичницу и кофе.
На кухне появилась заспанная Марина, чмокнула отца в щеку:
– Доброе утро.
– Садись завтракать.
– Почищу зубы только. Спасибо, пап.
Марина скрылась в ванной, через пять минут вернулась на кухню, быстро проглотила завтрак, побежала переодеваться и приводить себя в порядок, на что потребовалось гораздо больше времени.
– Как я выгляжу?
Сидящий в кресле Арсений Васильевич улыбнулся, поднял большой палец:
– Ты очень похожа на маму.
– У мамы были русые волосы, а у меня тёмные.
– Не имеет значения. Что это за жакет на тебе?
– Казакин.
– Тебе идёт. Хоть сейчас на подиум.
– Спасибо. А вот ты выглядишь неважнецки. Тебе жена нужна, чтобы ухаживала за тобой и создавала уют.
Арсений Васильевич качнул головой:
– Такой, как твоя мама, больше нет. С годами понимаешь это всё отчётливей.
– С годами всё желанней очертанья Того, чем никогда не обладал.
– Что?
– Это стихи одного моего знакомого поэта. Иногда ему удаются замечательные строки. Не куксись, папуль, может быть, ещё встретишь умную и добрую женщину, влюбишься и будешь счастлив.
Он снова покачал головой, вспоминая свою первую встречу с Милославой.
Арсении тогда заканчивал второй курс института и ехал в троллейбусе с площади Островского в общежитие. На одной из остановок в троллейбус вбежали две девушки, встали рядом, держась за поручень, а у Арсения случился сердечный приступ. Именно так можно было назвать его состояние, когда он глянул на одну из девушек и встретился с ней глазами.
Серо-зелёные светящиеся очи (именно очи, а не глаза), густые ресницы, красивый излом бровей, тонкий прямой носик, изумительного рисунка губы и неимоверной, немыслимрй красоты улыбка, улыбка феи, полная тепла и восторженного отношения к жизни.
Он так и ехал потом, забыв обо всём на свете, проехал свою остановку, не сводя глаз с незнакомки, посматривающей на него лукаво и заинтересованно. А потом девушки вышли, он опомнился, бросился было за ними, но было уже поздно, троллейбус тронулся с места. Сумасшедшей красоты девчонка исчезла как видение, как мираж, дарующий путнику в пустыне надежду на глоток воды, продляющий жизнь.
Лишь спустя пять месяцев Арсений вновь встретил эту девушку - на вечере в институте, посвященном слёту студенческих строительных отрядов. Он не собирался на него идти, хотя сам ездил в составе одного из отрядов на Алтай, под Бийск, строить птицефабрику. После тренировки сборной института по волейболу Арсений заявился в актовый зал на втором этаже чисто ради любопытства, как был - в стареньком зелёном свитере, в немодных штанах, со спортивной сумкой через плечо, и в фойе зала, в окружении однокурсников и парней постарше увидел ЕЁ!
Милослава сидела на стуле у стены, сложив руки на коленях. На ней было блестящее «малахитовое» платье с красной лентой, обтягивающее фигуру, и она была невероятно, потрясающе красива!
У него перехватило дыхание! Сердце оборвалось!
Никого не видя и не слыша, он приблизился к ней, растолкал парней, присел перед ней на корточки. Его окликали, хлопали по плечу, шутили, но он в данный момент жил в пространстве её взгляда и никого не замечал.
– Меня зовут Арсений, а вас?
– Мила, - ответила она, покраснев. - Милослава…
– Я видел вас весной…
– Я помню.
– Подождёте меня? Я сбегаю переоденусь.
– Да…
Он встретил её прямой взгляд и словно умылся чистой родниковой водой. Глаза Милославы говорили, что она подождёт.
В общежитие он мчался как на крыльях. Вернулся через пятнадцать минут, надев костюм приятеля, с которым жил в одной комнате. Собственного «парадно-выходного» костюма у него тогда не было. Его пытались остановить друзья одного из известных на весь институт ловеласов, красавчика Миши Васина, который уже «подбивал клинья» к Милославе (она попала на вечер не случайно, так как в составе одного из студенческих строительных отрядов работала фельдшером, учась в Рязанском мединституте), однако Арсений умело обошёл конфликты, выбрал подходящий момент и пригласил Милу танцевать. И уже больше не отходил от неё.
В декабре они поженились…
– Ты куда-то ушёл, - проницательно прищурилась дочь. - Маму вспомнил?
Арсений Васильевич кивнул, провёл ладонью по лицу, сглотнул горький комок. Душа ворочалась, плакала и звала любимую, мешала думать и разговаривать.
Марина подошла к нему, прижала голову к груди, погладила по волосам:
– Бедный ты мой папочка… я тебя понимаю. А вот мне не везёт. Вадик меня так не любит, как ты маму любил. Он вообще никого не любит, кроме себя.
– Зато красиво говорить умеет, - проворчал Арсений Васильевич. - Гений непризнанный, да и только! Ты извини, девочка, но не уважаю я твоего мужа. Все разговоры в его семье - о том, какой он умный и гениальный. А чего он добился в жизни, чего достиг? Уже десять лет в Москве - и пшик! Как был редактором в низкопробной газетёнке, так и остался. Тебе бы такого, как этот Максим, который отбил тебя у хулиганов. Надо же, так повезло! Никогда у нас такого не случалось.
Марина села рядом, улыбнулась:
– Да, Максим мужчина решительный, сильный. - Она снова улыбнулась. - И симпатичный. Я ему телефон свой дала. Сама не знаю, зачем. Скорее всего растерялась.
– Если ты ему понравилась, он позвонит. Бросай своего рыжего красавца, он полный ноль в семейной жизни, и уходи к этому Максиму.
Марина засмеялась:
– Как у тебя всё легко получается - уходи. У меня дочь есть, ей без отца плохо придётся. А настоящие отцы на улицах не валяются.
– Ничего, проживёшь как-нибудь, я помогать буду. Твой Вадик всё равно не занимается дочерью. Утром спит до двенадцати, вечером приходит после двенадцати, когда она уже давно спит. Родитель хренов! - Арсений Васильевич фыркнул. - По два часа в туалете сидит! Это как понимать?!