и в Карелию, или по этапу назад в Эстонию. Можно было наплести, что к фашистам снова ни за что угодить не желал, вынужден был выбрать финскую армию. На Карельском фронте ни разу не выстрелил, стрелял, правда, но только в воздух, в братьев своих стрелять душа не позволяла. Пытался перейти на сторону Красной Армии - не вышло. Привезли в Эстонию, потом погнали в Германию, о том, что воевал также на возвышении Синимяэд, я бы разумно умолчал. Отправили в лагерь в Нойхаммери, оттуда на фронт, в душе, мол, радовался, что под ударами Красной Армии мы все отступали. С радостью отдал свой автомат чешским партизанам, призывал и других сделать это. Был сверхсчастлив, что не попал на Запад. Дайте мне возможность искупить вину, попросился бы хоть на японский фронт. Многие поступали так, и в большинстве это увенчивалось успехом. Чем больше сгущали краски, тем больше веры было. Вы страшно любите, когда каются, посыпают голову пеплом, говорят о перевоспитании, вы и сейчас падки на это лакомство. И ты ждешь, чтобы я раскаялся, сказал: да, дорогой друг, ошибся я. Ничего я отрицать не стал, хотя там жизнь моя не мед была и, как говорится, домой тянуло. Меня перемещали с места на место, считали каким-то заводилой. Я, конечно, поддерживал дух оказавшихся за решеткой товарищей, ободрял тех, кто слабел. Мы сколотили свою крепкую братву, даже вожаки блатных вынуждены были считаться с нами. Потому я так долго и сидел, поэтому меня и не реабилитировали. И ты не жалей меня... От лежания шалеешь, вот и мелю ни с того ни с сего.
Тынупярт закашлялся, он порядком утомил себя. Ан-дреас подумал, что на сегодня с Эдуарда довольно. Не завтра еще отпустят домой, времени на выяснения довольно. Главное, что лед тронулся. Появится у Эдуарда надобность, сам заговорит. Но одно он все же хотел сказать:
- После того как увидел тебя в двадцать первой, у меня был разговор о тебе с вашим ротным политруком. Сказал, что знаю тебя, что ты честный и прямой человек, который рано или поздно найдет правильную дорогу.
Эти слова подействовали на Эдуарда странно. Он вдруг словно бы ушел в себя, какое-то время и слова не сказал. Весь вечер молчал, смотрел в потолок или читал газету. Перед сном опять потребовал двойную порцию снотворного.
Андреас Яллак спал после обеда, в больнице это вошло у него в привычку. Вначале врачи старались, чтобы спал он побольше, чтобы не волновался и не беспокоился за себя. Едва ли дрыхнул бы он иначе целыми днями. Элла, правда, уверяла, что инфарктники и без снотворных и успокоительных спят после приступа, инфаркт потрясает человека до мозга костей. Но Андреас был убежден, что это докторских рук дело. Теперь он дремал только после обеда, случалось, что и вечером не приходил к нему сон. Вечером обязательно приносят снотворное, темную горьковатую жидкость, которую Элла называет "стопкой", но бывало, что и "стопка" не помогала.
Послеобеденный сон приходил сам собою, без всякой "стопки" и таблеток. Так после ранения было и во фронтовом госпитале, и в больнице в Калинине. Больница и послеобеденный сон шли как бы рука об руку. Хотя соней он не был, ему хватало пяти-шести часов, чтобы выспаться, в большинстве своем на койку он и попадал лишь после полуночи. В бытность свою волостным парторгом он был на ногах с раннего утра до позднего вечера, словно ему надо было скотину кормить, спешить в поле или на сенокос. На железной дороге часы его сна и вовсе перепутались. В политотдельские свои дни зачастую спал в дороге, не рассиживался в кабинетах, предпочитал поезда, станции, депо. И на автобазе первые два года были очень беспокойными. Как заведующий отделом кадров, он мог бы сидеть в своей шестиметровой каморке возле картотеки и сейфа и папок с приказами, но из-за парторгских обязанностей иногда еще до петухов спешил на базу и уходил почти что последним. Потом, когда было покончено с леваками, со спекуляцией запчастями и бензином, когда жуликов разогнали, ему хватало и восьми часов. Не руководи он агитпунктом и политкружком, не будь нештатным инструктором райкома и лектором общества с длинным названием, он мог бы жить, как порядочный бюргер. Однако он добирался домой лишь поздно вечером, дома ждали его упреки Наймы, жена была уверена, что он проводит время с другими женщинами. Самые спокойные были годы, когда Андреас учился в республиканской партийной школе. Ученье трудностей не доставляло, у него оставалось время на спорт и путешествия, тогда он обучал сына ездить на велосипеде и кататься на коньках, водил детей в зоопарк и кукольный театр. Старался помогать жене и больше быть с ней вместе, делая все, чтобы не распалась семья. К сожалению, пользы от этого было мало. Во время работы на автобазе он снова стал учиться, на этот раз заочно, что отнимало и вечерние и даже ночные часы. Найма ругала его эгоистом, который заботится только о себе и своей карьере, жена и семья для него ничего не значат. Конечно, работа заведующего отделом кадров не требовала университетского диплома, неполного высшего образования, полученного в республиканской партийной школе, было достаточно, но он чувствовал, что должен учиться дальше. Ограниченность кругозора ничто не оправдывает - ни полученные ранения, ни верность революции, ни вкалывание с утра до ночи. Заочно окончил университет, где изучал историю. Ее, во-первых, можно было изучать заочно, во-вторых, она интересовала его, история казалась ему наукой, которая дает необходимую основу для понимания, сложных современных проблем, заостряет взгляд для проникновения в социальные связи. Преподаватель кафедры истории партии в университете, так же, как Андреас, служивший в Эстонском корпусе, советовал ему оставить практическую партийную работу и заняться историей партии. Стать преподавателем или исследователем или тем и другим вместе. Хотя жажда новых знаний и была велика, хотя все свободное время он копался в книгах, Андреас не хотел ограничивать свою жизнь четырьмя стенами, тем более погружаться в пыльную тишину архива, научным работником по призванию он не был. Лектором еще возможно, только не преподавателем узкой специальности, человеком, из года в год читающим один и тот же курс. Его увлекали проблемы, которые заново вставали каждый день, он любил объяснять, спорить, решать. В радостные минуты, видя результаты своего труда, Андреас считал своич призванием именно живую работу с людьми. Надобность все время находиться в гуще людей Андреас Ял-лак ощутил особенно остро, когда вынужден был из-за болезни отказаться от партийной работы. Возясь с кирпичами, кафелем, глиной, шиберами, заслонками и печными плитами, он все время чувствовал, что ему чего-то не хватает. Сперва думал, что это головная боль и недостаточная сноровка мешают получать полную радость от дела, которым он занялся. И лишь после того, как он снова стал выступать с лекциями, Андреас понял, чего не хватало ему.
Впрочем, Андреас после обеда не сразу укладывался спать. Да и что там было укладываться, все равно лежал в одном положении, спал он или бодрствовал. На ночь просил чуть опустить изголовье, утром - поднять выше, другой разницы между днем и ночью не было. -Большее время читал. Чтобы удержаться от курения и сна. Желание курить ему удалось подавить, сигарет под рукой все равно не было, но сон, несмотря на чтение, брал верх. Элла успокаивала его и говорила, что сон - это выздоровление, пусть не отгоняет сон, ведь спит он и ночью, хоть и с помощью "стопки". Элла верила в "стопку", верила во все, что делала самя или советовала делать больным. И он, Андреас, верит и сейчас, но уже не вслепую.
Иногда Андреасу казалось, что он потому спит теперь столько, что переутомил себя, не думал об отдыхе. Человек должен отдыхать каждый день, хотя бы часок, хотя бы полчаса. Он не считался с этим, верил, что достаточно будет ночных часов. Чем он занимался после официального рабочего дня?. То ли на собраниях сидел, беседы проводил, то ли к лекциям готовился. Больше всего свободного времени отнимали лекции. Андреас удерживался от повторных переписываний прежних текстов. А если и впрямь выдавался иногда вечером свободный часок, то утыкался в книги. В голове все время вертелись одни и те же мысли. Это заметила и Маргит, которая как-то сказала ему: "Ты обнимаешь меня, а сам думаешь о другом. Может, я уже стара или тебе быстро надоедает любая женщина?" - "Дело не в тебе, - ответил тогда Андреас, просто не доделанное днем не дает покоя и вечером", - "Вечером нужно уметь переключаться на другую волну, иначе мы быстро износимся, - с житейской умудренностью поучала Маргит. - Ты все слишком принимаешь к сердцу". Но он, Андреас, не был хорошим учеником. Или* Маргит была не в состоянии захватить его целиком? Или он сам не способен был больше на безоглядное чувство? Найма обвиняла его в том, что хоть он и коммунист, но к жене относится как к подстилке. Он жеребец, а не человек. Что такое любовь, этого он не знает. И свою довоенную девчонку, по которой до сих пор плачет, не любил по-настоящему, просто не смог взять Каарин; если бы он завладел ею, через несколько месяцев и она надоела бы. Андреас тогда страшно рассердился, о чем сожалел потом, так как Найма обнаружила его слабое место и всякий раз колола, когда у них возникала ссора.
И третий секретарь укома обвинял его примерно в таком же духе. О Каарин он, естественно, не говорил, но если бы знал их историю, наверняка не преминул бы использовать ее. Третий секретарь укома о своем авторитете весьма заботился и к каждому возражавшему относился как к человеку, который подрывает его авторитет. Третий секретарь укома повел речь вокруг да около, примерно так: пусть товарищ Яллак не забывает о бдительности, колобродить по ночам парторгу волости опасно. Даже днем глаза у него должны быть и на лбу, и на затылке, бандиты бродят повсюду. А товарищ #л.-лак по ночам предпринимает всякие похождения. Пусть товарищ Яллак не забывает и то, что в Таллине у него жена. "Что останется от авторитета партии, если женатый парторг носится по волости, как пес во время собачьей свадьбы?" - "Жена не хочет ехать в Руйквере, что же мне теперь делать?" - вспыхнул тогда он, Андреас. Третий секретарь в свою очередь повысил голос и выпалил, что настоящий коммунист управляет своими страстями и желаниями. Он говорил о бдительности, о классовой позиции, которую кое-кто из молодых героев войны позабыл в постели кулацкой дочки. "А в