Как ни отговаривала ее Марина, которая и наполовину не разобрала, что втолковывала ей Бостан-эдже, — та встала с постели и заторопилась к злосчастному экскаватору.
Ребята, все еще толпившиеся там, не обратили внимания на приход Марины и Бостан-эдже. Они были заняты делом: силились водворить на место сорвавшуюся цепь, из-за которой, как, в конце концов, удалось выяснить Мухаммеду, и произошла авария. Цепь в своем движении поддела моток толстой проволоки, тогда-то и раздался скрежет, перепугавший и Аннама, и бригаду.
Сейчас Саша нес эту проволоку, но по пути споткнулся, упал на спину, — проволоку, однако, не выпустил из рук, лежа на земле, торжествующе помахал ею: виновник, мол, схвачен на месте преступления!..
Все облегченно смеялись.
Когда Бостан-эдже услышала этот веселый смех, и у нее отлегло от души: значит, все в порядке.
— Ох, сыночки, нашли, значит?
Мухаммед обернулся к ней с довольным лицом:
— Нашли, Бостан-эдже, нашли!
— Аннама нашли?
— Нашли причину аварии! — Мухаммед вдруг нахмурился: — А что, Аннам так и не появлялся?
Марина отрицательно покачала головой:
— Где же он?..
Общее оживление как рукой сняло. Все, понурясь, с участием смотрели на Бостан-эдже.
А Аннам в это время лежал в кустах, совсем неподалёку от экскаватора. В отчаянии он царапал пальцами землю, в глазах стояли злые слезы, злился он и на себя, и на судьбу, оказавшуюся столь немилостивой, и готов был провалиться сквозь землю от стыда и горя.
Коварная же это штука — жизнь!.. Живешь и не можешь угадать — что произойдет с тобой буквально через минуту? Еще недавно он радовался, гордимся собой, ощущая всем своим существом послушание могучего механизма. Ковш экскаватора, подчиняясь его командам, движениям его рук, тоннами выбирал грунт, русло канала на глазах становилось все более глубоким, и сознание своей оспы, своего умения пьянило, как терьяк. Аннам высоко воспарил горделивой мечтой — и внезапно она низринулась камнем, как фазан, в которого угодила жестокая пуля.
Аннам застонал, как от боли. Что же он наделал, несчастный?.. Ведь все верили в него, несмотря ни на что, и Мухаммед, бригадир, проследив за его работой, подбодрил: видишь, мол, у тебя уже получается. Получилось!.. Рванулся он было в полет да сорвался с ветки, как неоперившийся птенец. Рано он полез на экскаватор — ведь настоящий специалист способен по неуловимым признакам определить состояние своей машины, как доктор по одному дыханию человека чувствует, болен тот или нет. Нет, видно, кишка у него тонка — командовать такой махиной. Он походит на мышь, играющую со слоном… Что же теперь делать? Если он даже пожертвовал бы всем своим родом — беды все равно не поправить, экскаватор стоит, как мертвый, по его вине… Что делать, куда податься!? Обратно в аул? А как он будет глядеть в глаза землякам, Артыку-ага?.. Тот ведь послал его строить, а не разрушать!.. Уйти куда глаза глядят?.. Но разве позволит ему совесть искать приют в чужом доме — если он в своем не сумел сохранить честь и достоинство? Может, пока не поздно, вернуться в бригаду? Не отдаст же его Мухаммед под суд Хотя было бы справедливо спросить с него по всей строгости. Провинился — так будь добр, отвечай. И возмести ущерб, нанесенный тобой государству!.. Нет, ответственности он не страшится. Куда хуже — суд собственной совести. Он ведь обманул доверие Мухаммеда, бригады, подвел своих товарищей. И какое имеет значение, что сделал он это не по нерадивости — по неопытности. В бригаде-то — простой. И, как и односельчанам своим, он не сможет взглянуть в глаза ребятам из бригады. И Мухаммеду…
Аннам с силой ударил кулаком по песку. Пускай бы уж земля разверзлась под ним! Но она равнодушна к его горю…
Внезапно ему почудилось, будто- он слышит чей-то плач… Казалось, вся пустыня наполнилась жалобными стоками: «Аннам-джан!.. Сыночек!.» Аннам вскочил, будто в бок ему вонзили кинжал. Мать ищет его!.. Он растерянно огляделся, но вокруг никого не было, и блуждающий его взгляд различил сквозь знойное марево лишь темный остов экскаватора и колеблющуюся толпу возле него.
Стенающий голос исчез — словно растаял в раскаленном воздухе. Аннам снова ничком упал на песок.
Что же делать?
Глава восемнадцатаяНОВЫЕ ВСТРЕЧИ
осле Карамет-Нияза следующим крупным пунктом, где шла строительство Большого канала, была Ничка.
Бабалы считал, что это искаженное название: месту этому следовало бы именоваться «Инче» — «Тонкий». Здесь, в низменной впадине, часто встречались старые заброшенные колодцы с узкими, «тонкими», скважинами. Когда-то, в засушливые годы, сюда, видаю, добирались чарджоусцы со своими стадами.
Сейчас же здесь было разбросано несколько казахских кибиток. Бабалы вспомнилась поговорка: в пустыне казахов — не меньше, чем сазака.
Казахи снабжали строителей, чалом — кислым верблюжьим молоком. В знойной пустыне это был идеальный освежающий напиток; он пенился, как шампанское, он утолял жажду — и бодрил, разгоняй кровь по жилам.
Путники прибыли в Ничку вечером, голодные и усталые. Их принял пожилой казах с тонкими усами и редкой тройной бородкой. Он проводил гостей в юрту и сразу же поднес каждому по миске с чалом. Новченко и Бабалы с жадностью выпили свои порции, Ханин же некоторое время с брезгливым выражением разглядывал миску, а потом вылил ее содержимое на пол: видимо, посуда показалась ему недостаточно чистой.
Бабалы укоризненно покачал головой, а Новченко, наливаясь яростью, прошипел:
— Черт бы тебя побрал, чистоплюй несчастный!..
— Сергей Герасимович!..
— Наверно, мнишь себя культурным человеком, а держишься, как дикарь! Хозяин угостил тебя от всего сердца, а ты обидел его, вместо того чтобы поблагодарить!..
Ханин съежился под свирепым взглядом Сергея Герасимовича. И когда хозяин подал еду, он, давясь, съел все до последней крошки.
Они уснули, как только головы их коснулись подушек.
Бабалы поднялся раньше всех. Солнце уже выплыло на голубой небесный простор. Утро выдалось безветренное, и Бабалы с наслаждением вдыхал свежий чистый воздух.
На канале вовсю кипела работа.
Бабалы медленно прошелся вдоль канала. Шагавший ему навстречу мужчина в вытертой шоферской кожанке, в дымчатых мотоциклетных очках остановился перед ним и, поздоровавшись, протянул руку. Бабалы машинально пожал ее: он знал, что у некоторых принято здороваться со всеми, кто приехал издалека. И только когда мужчина поднял очки на лоб, Бабалы узнал его и радостно воскликнул:
— Камил!.. Какими судьбами?
Они крепко обнялись.
Приехав на строительство Большого канала, Бабалы встретил здесь уже много друзей, односельчан, фронтовых товарищей, с которыми давно не виделся. Ему начало даже казаться, что на строительные участки спешила вся республика.
И вот еще неожиданная встреча — со старым фронтовым побратимом, которого Бабалы на польской земле, неподалеку от Кракова, вынес на спине из кровавой схватки. Камила отправили в госпиталь, и с тех пор Бабалы ничего о нем не слышал. Адресами они не успели обменяться и потеряли друг друга…
И вот Камил стоял перед Бабалы, живой и невредимый, и говорил хрипловатым басом:
— А я все время помнил о тебе, Бабалы. Ведь ты спас мне жизнь.
— На фронте все мы так или иначе выручали друг друга. Может, ты убил тех фрицев, пули которых предназначались как раз мне?.. Ты скажи лучше, как здесь очутился.
— Как все. Услышал, что начинается великая стройка — собрался, по-фронтовому, без проволочек, да махнул сюда. А еще, вот честное слово, я верил в глубине души, что встречу здесь тебя. Ты ведь еще на фронте мечтал стать инженером-ирригатором.
— Я и стал. Ты-то кем работаешь?
— Бульдозеристом.
— А где?
— На Пионерном канале. Не слышал о таком?
В это время с грузовика, стоявшего неподалеку, позвали:
— Ахме-едов!
— Прости, Бабалы, меня ждут. Мы как раз на Пионерный едем. Я из машины тебя видел. Гляжу, знакомая фигура маячит. Ведь я бы тебя из тысячи узнал, Бабалы!.. Ну, я попросил ребят задержаться — и к тебе… Не обмануло меня фронтовое чутье!.. Я побежал, Бабалы. Теперь уж не потеряемся, верно?
— Нет, Камил, нет!.. Я тебя разыщу. И ты запомни: я работаю начальником участка Рахмет. До свиданья, дружище!
Когда Бабалы вернулся в юрту, все уже были на ногах. Новченко повел своих спутников в «филиал» конторы Карамет-Ниязского участка, находившийся в Ничке.
Их встретил главный инженер участка Евгений Власович Попов. Он был видной фигурой на стройке. Пока все пили традиционный чай, он сидел молча, о чем-то задумавшись. Серые светлые глаза смотрели из-под густых бровей как-то отрешенно, в них отражалась напряженная работа мысли.
Бабалы всегда трудно было «связать» этот умный, острый взгляд, тонкое интеллигентное лицо с неуклюжей, мешковатой фигурой Попова, простотой и открытостью его манер.
Когда с чаем было покончено, Попов коротко доложил, как идут дела на участке, в чем ощущается особо большая нехватка. Новченко, слушая его, что-то отмечал в своей записной книжке, иногда перекидывался деловитыми репликами с Бабалы и Ханиным.
Узнав, что на участок еще не доставлены шагающие экскаваторы, он сердито спросил:
— В чем причина задержки?
— В бездорожье, Сергей Герасимович.
— А зачем им дороги? На то они и шагающие — чтоб маршировать и без дорог!
— Принимаю это как шутку. Вы же сами знаете, что весят они по сто шестьдесят пять тонн и потому, «маршировать» по сыпучим пескам — не могут.
— Вы что же, предлагаете отправить их назад?
— Нет, мы уже нашли выход.
— Опять какое-то новаторство на мою голову?
— Ну, ничего особенного мы не придумали. Возле канала выкапывается котлован. По воде туда доставляется баржа. Затем вода высасывается. Мы грузим на баржу экскаватор, снова заполняем котлован водой и везем экскаватор по каналу.
Новченко пожевал губами:
— Что ж, неплохо. Как говорится, дешево и сердито. Чей это проект?