Бабалы и Хезрет не могли удержаться от улыбки. Иван Филиппович обиделся:
— Вижу — не верите…
— Почему не верим? — сказал Бабалы. — Людям надо верить.
— Золотые слова, товарищ начальник! Большое вам спасибо за них. Заходите ко мне в гости, я угощу вас таким шашлыком, что у вас слюнки будут течь, как воды Амударьи!
В это время сзади к нему подошел какой-то мужчина и, бесцеремонно взяв за плечи, повернул лицом к бульдозеру:
— Зарапортовался, Иван Филиппович. Ступай-ка пообщайся с бульдозером, он по тебе соскучился.
И когда тот, развязно попрощавшись с Бабалы и Хезретом, ушел, мужчина, улыбаясь, сказал:
— Здравствуй, Бабалы! Я же говорил: мир тесен, скоро увидимся.
— Камил! — обрадовался Бабалы. — Ты-то как здесь очутился?
— По распоряжению начальника строительства управление Карамет-Нияза направило сюда бригаду бульдозеристов. Я — бригадир. Мы только недавно прибыли.
— Приятная новость! — Бабалы кивнул на бульдозер, который вел Иван Филиппович: — А этот что, с тобой?
— Нет, он из Карамет-Нияза еще раньше удрал. А тут вот попал в мою бригаду. Что, заморочил он тебе голову?
— Да, я его знаю. Как он работает?
— Говорят — неплохо. Он из таких, кого надо крепко держать в узде. Тогда он ломит вперед, как кабан. А ослабишь поводья, так он может, словно камыш, порезать тебе руку.
Бабалы задумчиво потер ладонью щеку:
— Как знать, может, стройка и его выпрямит… Было бы умение работать. А в этом ему вроде не откажешь. В труженике все-таки человек должен победить рвача. Ладно, об этом потом потолкуем. Поедем ко мне домой, Камил? У нас ведь найдется о чем поговорить.
— Мне надо проверить, как бригада сегодня трудилась. Дать новое задание.
— Тогда приезжай вечером.
— С удовольствием, Бабалы!
Когда Бабалы уже садился в машину, Иван Филиппович, высунувшись из кабины бульдозера, крикнул:
— До свиданьица, товарищ начальник! Жду в гости!
Глава тридцать девятаяМЕЖДУ ДВУХ СВАТИЙ
бригаде Мухаммеда царила праздничная атмосфера.
Полным ходом шла подготовка к «историческому событию» — свадьбе Аннама и Марины.
На берегу русла Большого канала ребята поставили несколько столбов и прицепили к ним лампочки, яркие, как прожектора. Выкопали они и ямы для очагов. Из Рахмета в бригаду были доставлены казаны.
Спешно свежевали баранов.
На праздник приехали бахши, и еще с утра зазвучали звонкие струны их дутаров.
Погода, как по заказу, выдалась мягкая не жаркая и не холодная, в самый раз.
И все было бы хорошо, если бы в самый разгар предсвадебных хлопот не возникла размолвка, — нет, не между молодоженами, которые вообще не знали, где они: на земле или на небе, — а между умудренными жизнью, пожилыми женщинами — матерью жениха и матерью невесты.
Тучка на их отношения начала набегать еще загодя.
Надежда Глебовна привезла для дочери свадебное платье и подвенечную фату.
А Бостан давно приготовила для будущей невестки туркменский свадебный наряд.
Накануне свадьбы сватьи поспорили — как одеть Марину по столь торжественному случаю. Бостан-эдже заявила, что хочет видеть невесту одетой согласно туркменским обычаям. Надежда Глебовна добродушно улыбнулась: Марина ведь русская и пусть уж следует русской традиции.
Тогда ссора не зашла еще далеко. Обеих женщин захватили предсвадебные хлопоты. Бостан, так та ни минуты не сидела на месте, бралась то за одно, то за другое.
Воспользовавшись ее занятостью, Надежда Глебовна, в день свадьбы запершись с Мариной в вагончике, помогла ей одеться к вечеру. И залюбовалась дочерью… В белом шелковом платье, в белой воздушной фате, в белых туфлях на высоких каблуках Марина походила на ангела, спустившегося с небес.
Вся сияя от счастья, Надежда Глебовна сказала:
— Поздравляю тебя, дочка. Живи с мужем в мире и радости!
Она была уверена, что все придут в восторг, увидев Марину, и Бостан-эдже — тоже. Марина в наряде невесты была чудо как хороша!
Но Бостан, зайдя в вагончик, в ужасе раскрыла глаза, ахнула и в бессилии опустилась на пол:
— Вай, несчастная я! Прогоните его! Прогоните!
Марина и Надежда Глебовна в недоумении переглянулись. Девушка хотела было поднять Бостан-эдже с пола, но та оттолкнула ее, закричала истошным голосом:
— Прочь! Прочь, нечистая сила!
Тогда Надежда Глебовна взяла ее за руку, помогла встать. Бостан тряслась как в лихорадке:
— Аллах великий, пусть оно сгинет с моих глаз!
И она замахала на Марину руками.
Ни Марина, ни ее мать не понимали, чего так испугалась Бостан. На их счастье, в вагончик заглянул Мухаммед:
— Что стряслось, Бостан-эдже?
— Привидение! Прогони привидение! — показывая на Марину, взмолилась Бостан.
— Какое же это привидение? Это Марал-джан.
— Нет, это нечистая сила, принявшая ее облик. Вай, сам аллах прислал злого духа, чтобы расстроить свадьбу! Я ведь говорила, я говорила!..
Бостан от страха впала в полуобморочное состояние, бормотала что-то бессвязно, руки у нее дрожали. Мухаммед подал ей воды и, пока она пила ее судорожными глотками, объяснил Надежде Глебовне и Марине, в чем дело. Надежда Глебовна пожала плечами:
— Бог знает какая дикость! Уведите ее отсюда, Мухаммед.
Велев дочери переодеться, она тоже вышла на улицу. Мухаммед, видно, успел успокоить Бостан. Та сидела на топчане, тяжело дыша, уставившись в землю мутным взором.
Надежда Глебовна положила ей руку на плечо:
— Бостан-эдже, ну чего вы испугались? Что за привидение вам померещилось? Это Марина была, Марина. Я одела ее к свадьбе, как положено в России.
Мухаммед перевел эти слова Бостан. Из вагончика вышла Марина, одетая, как обычно. Бостан поднесла пальцы к губам:
— Вай, так это ты была, Марал-джан?
— Кто же еще, Бостан-эдже?
Бостан торопливо поплевала себе за ворот:
— Вай, зачем же ты саван на себя напялила? В саван не невест, а мертвецов обряжают, чтобы проводить их на тот свет. О, я несчастная! Опозорила меня моя невестка!
Надежда Глебовна, поджав губы, стараясь держать себя в руках, сказала:
— Бостан-эдже, если вам не по душе русский свадебный наряд — можете одеть Марину по-своему. Я не возражаю.
Бостан, совсем уже опомнившись, попросила Мухаммеда принести ей чаю. Чай привел ее в обычное расположение духа. Взяв Марину за руку, она увела ее в вагончик.
Надежда Глебовна крикнула вслед Марине:
— Дочка, ты не пререкайся с Бостан-эдже. Уступи ей, делай все так, как она хочет.
На Марину напала паника, когда Бостан-эдже разложила перед ней все накопленное к свадьбе богатство. Но, памятуя напутствие матери, понукаемая свекровью, она безропотно принялась одеваться.
Ей пришлось надеть новое платье из кетени, с нашитыми на груди серебряными монетами — их было около сотни. Расшитые узорами балаки, — Бостан-эдже предложила ей на выбор несколько штук. Марина было попятилась от них, тогда Бостан чуть не силой заставила ее влезть в балаки.
И платье, и балаки, — все было сшито руками самой Бостан-эдже.
Далее последовал халат, тяжелый, как воинские Доспехи, от множества дорогих украшений Бостан подпоясала Марину толстым кушаком с рисунком из черных цветов и водрузила ей на голову, несмотря на сопротивление девушки, громоздкий, в полметра вышиной, борык*. Он тоже казался пудовым — от всяких металлических безделушек, серебряных, позолоченных. К тому же к борыку был прикреплен объемистый кынгач из кетени, его бахрома доставала чуть ли не до самого пола.
Но и это было еще не все. Бостан повесила ей на шею цепочку с гурсакчой, нагрудным кулоном, сжала запястья широкими браслетами, а поверх борыка накинула зеленый бархатный халат — пуренджек. На ноги Марине она натянула шерстяные носки, обула ее в кожаные туфли на высоком каблуке. И, в довершение всего, перебросив через плечо девушки один конец кынгача, соорудила из него яшмак*, «платок молчания», прикрывающий рот.
Марина чувствовала себя так, будто ее туго спеленали да еще навьючили неимоверную тяжесть, под которой она даже согнулась.
А Бостан-эдже, отступив от невестки на несколько шагов, оглядела ее с удовлетворением и восхищенно цокнула языком:
— Вай, не сглазить бы, тьфу, тьфу, тьфу! Ну, не девушка — а долька луны!
В своем ярком роскошном наряде Марина, по мнению Бостан, походила на фазана в весеннюю пору, поражающего своей красотой.
А Марина была ни жива ни мертва. Она не могла и головы повернуть из-за борыка, туфли, как тиски, сдавливали ей ноги. Бледное лицо выражало смятение и испуг.
— Не бойся, Марал-джан, — подбодрила ее Бостан-эдже. — Ну-ка, пройдись немного.
Марине казалось, будто ее стреножили, как коня, она опасалась упасть, и оттого походка у нее была скованная, неловкая.
Но у Бостан-эдже невестка вызвала новый прилив восхищения:
— Вай, Марал-джан, ты ступаешь, словно пава!
Ей не терпелось показать Марину другим; взяв девушку за руку, она вывела ее из вагончика.
Надежда Глебовна, увидев дочь, в ужасе всплеснула руками:
— Боже! Что это за кукла?
Оказавшийся здесь Саша выпучил на Марину глаза, закрыл рот ладонью, чтоб не прыснуть со смеха, и бросился разыскивать Аннама.
Мухаммед же, чуя грозу, переводил тревожный взгляд с Бостан-эдже на Надежду Глебовну.
Бостан нахмурилась:
— Вай, Надия, ты недовольна? Да погляди на Марал-джан, это же настоящая Айпери*!
Мухаммед перевел Надежде Глебовне слова Бостан, та только усмехнулась:
— Какая там лунная пери! Страшилище какое-то! Мухаммед, спроси, зачем она Марине рот повязала, ведь дочка слова не может сказать! К чему эта башня на голове? И столько металла — да она вся в цепях, словно каторжница!
Бостан побагровела от возмущения:
— Вай, сватья, что ты говоришь! Марал-джан одета, как по обычаю положено. Нельзя молодой без яшмака, это грех великий! А борык, пуренджек — только красят Марал-джан. Ты приглядись получше. Глянь на ее туфли, они сделаны лучшим башмачником в ауле. А халаты, какие халаты?..