! Послушаешь иногда новости, и свалить куда-нибудь хочется.
— Поэтому ты и ушел в свое диггерство?
— Может, и поэтому, — Денис замолчал. — А еще… Еще, наверное, из-за тебя. Хотел найти под землей что-нибудь эдакое.
— Сундук с золотом!
— Вроде того. Во всяком случае, было бы что принести на день рождения. Там ведь, под землей, много чего встречается. Спускаешься и не знаешь — выберешься ли обратно. Особенно когда идешь через старые штольни.
— Слушай! — перебила я. — Ты, правда, веришь в то, о чем пишет этот твой Галльский?
— А я не верю, я проверяю, — Денис улыбнулся. — На практике. Многое, кстати, сбывается. Хозяйку Медной горы, правда, не видел, но ведь не просто так ее выдумали. Странностей там хватает.
— Страшно, наверное, под землей?
— Бывает, — легко согласился Денис. — Только я не ради адреналина спускаюсь. То есть хватает ребят, что нервишки себе любят пощекотать, но это, по-моему, не от большого ума. Там другое… — он нервно прикусил губу. — В общем, есть там что-то иное, понимаешь? Неизведанное. Здесь, наверху, мы все уже исползали да изучили, а там чужая территория.
— В каком смысле — чужая?
Денис нахмурился.
— Я, Жанн, сам не знаю. Только буровые вышки, скважины, шахты — это все несерьезно. Мы забираем то, что нам нужно и уходим, а жизни подземелья не знаем и знать не хотим. А она ведь есть. Кто часто туда ходит, это понимает.
— И переходы там есть? В иные миры?
Денис странно взглянул на меня.
— Видишь ли… — он не договорил. Кто-то зычно крикнул над нашими головами, и тотчас слева бабахнул выстрел. Подскочив на месте, я ошалело проследила за взлетающей ввысь алой ракетой. Но это был вовсе даже не салют. В плечи мои впились крепкие пальцы, Дениса тоже прижали к скамье. Парочка субъектов в штатском стиснула нас с двух сторон, третий стоял в стороне и радостно лопотал по сотовому телефону. Конечно же, я узнала в нем Пьера. Тихоня и мямля, он все-таки добился своего и теперь, верно, рапортовал папе Сереже об исполнении. Может быть, даже надеялся на награду и повышение.
12
Давным-давно, еще в прошлом веке и даже тысячелетии, папа Сережа учился на физика. Потом работал в НИИ, в экспериментальной лаборатории, а когда началась в стране мойка-перестройка, он, по его словам, быстро сообразил, что отныне чистые науки не катят, как не катят и гуманитарные. Катила торговля, катили бандитизм с политикой. Однако ни политиком, ни бандитом отец становиться не желал, и потому от любимой физики перешел в купцы. Как он тогда горестно комментировал: «Музыка погибла, родилось караоке».
Какое-то время папа Сережа (хотя папой он тогда еще не был!) продавал заводские неликвиды, развозил по ларькам военную утварь, детские игрушки, женскую и мужскую одежду. Неосторожно пробовал заниматься утилизацией старого, но опять же не покатило. Ничего бэушного мир решительно не желал, предпочитая исключительно новенькое, хрустящее и благоухающее. В итоге отец занялся транспортом и потихоньку дотянулся до недвижимости. Дела у него пошли неплохо. Обзаведясь дочерними фирмами за границей, он и жить перебрался сюда. Именно об этом папа Сережа мне сейчас и рассказывал. Наверное, в десятый, а может, и в сто десятый раз.
— …Ты думаешь, я не понимаю, что нынешний пластик — это пакость? Понимаю, конечно. Но сейчас все помешались на евроремонтах. Окна, двери, потолки… Все горючее, в комнатах душно, но ведь покупают.
— А ты продаешь, — бесцветным голосом пробормотала я.
— Что мне еще остается? Это бизнес. Здесь уже пластик не берут — переболели, а у нас хватают. Ты ведь знаешь: я с другого начинал.
— Знаю.
— Вот… А мир, как свихнулся. Машины, машины… Сейчас нанотехнологии пошли, — начнут скоро в мозг микрочипы встраивать. Сотовые в уши — вроде сережек, в очки — процессоры с лазерным проектором. Словом, построим мир терминаторов по Замятину и Кампанелле. А после взорвем атомным фугасом.
— Тебе бы фантастику писать.
— Это не фантастика, Жан, самая натуральная явь, — папа Сережа скорбно вздохнул. — И не сомневайся, все и всё прекрасно понимают — политики, ученые, бизнесмены. Только остановиться не могут. Это, малыш, сильнее нас.
— Не называй меня малышом, — я отвернулась от отца. — Лучше расскажи, как ты нас нашел?
— Да так и нашел. С помощью тех же технологий. Сотовый-то при тебе, а если он включен, отыскать человека — плевое дело. Я ведь не зря помянул о микрочипах. Сотовые — только первый шаг. Так что слежка, прослушивание сегодня по силам любому.
— Это я уже поняла.
— Вот и молодец… — на этот раз папа Сережа отвернулся от меня сам. Видимо, понимал, что говорит не о том. Мне показалось, что он вообще стал побаиваться меня. С маленькой общаться не стеснялся — обнимал, тискал, розыгрыши устраивал, а сейчас вот начал сторониться. Потому и нес всякую чушь. Возможно, просто не знал, как держаться со мной, все-таки родная дочура — это не подчиненный. Что с такой сделаешь? Не прикрикнешь и не накажешь. Сам ведь сюда вызвал. Спрашивается, на фига? Чтобы лишний раз досадить матери?
Самое забавное, что Новый год мы умудрились встретить в Париже. Прямо на улице. До папиного логова не добрались самую малость, — Пьер даже извлек из багажника шампанское. Холодная бутылка не выстрелила, зато вокруг пошли взрываться ракеты и фейерверки. Артиллерийскими залпами фонтанировала Эйфелева башня, огненное зарево вскипало над центром Жоржа Помпиду. В общем, было на что посмотреть. А потом нас с Денисом разделили, и меня вежливо отконвоировали в центральный офис. Для торжественной встречи с родителями, а вернее, с моим отцом…
— Тут вот, значит, сюрприз для тебя. Тоже из разряда новых технологий, — папа Сережа откашлялся. — Я дома оставлял, а ты даже не соизволила заехать.
Я покосилась на компактную, лежащую на журнальном столике коробочку. Крест-накрест перемотана шелковым бантом — прямо как торт.
— Что это? Какое-нибудь тамагочи?
— Надеюсь, что нет. — Папа Сережа неуверенно улыбнулся. Сам развязал и раскрыл коробку. Пластиковая чашечка глянула на меня симпатичным экраном. Это напоминало… Хотя ничего это мне не напоминало. Нечто среднее между калькулятором, видеоплеером и электронным будильником.
— Компьютер?
— Лучше. Потому что компьютер с навигатором. А в нем подробная карта Парижа. Закачиваешь, скажем, пятый округ — и любуешься. Тут тебе и Сорбонна, и греческие рестораны, и Театр Одеон. Фотографии качественные — прямо со спутника. А можно и другой город скачать — хоть Питер, хоть Екатеринбург.
— И любую планету?
— Причем здесь планеты? — папа Сережа поморщился. — Мы живем на грешной земле, детка, и пора тебе к этому привыкнуть.
— А кто сказал, что она грешная? — угрюмо поинтересовалась я. — Почему вы решили, что мы тоже будем грешить?
— Куда же вы денетесь? — он невесело усмехнулся. — Поругаетесь, попротестуете — и тоже ухватитесь за вожжи. То есть мы за вожжи брались, а вы за руль — вот и вся разница.
Я придвинула к себе подарок, погладила ободок экрана.
— Договор-то подписали? С японцами?
— По счастью, успели, — отец оживился. — Представляешь, у них все в последний момент решилось. Все ведь шатко — кризис, наводнения… До последнего ждали какого-то законопроекта, а как он вышел, так и сорвались сюда. И нас дернули. Контракт-то на сотни миллионов!..
Он продолжал что-то возбужденно говорить, даже заулыбался, а я сидела и думала о том, что стена между нами выросла еще на пару кирпичных кладок. Так это и происходит в большинстве семей. Время идет, дети растут, родители вертятся-крутятся, — и все вместе выстраивают между собой стену. Вроде той психоделической, которая у «Пинк-Флойда» в мультяшках. Шлепают себе цементом, выравнивают кирпичики — с каждым днем выше и выше… Сначала переговариваются, потом перестукиваются, а после и вовсе разбегаются.
— Галечка-то чего не приехала? — перебила я отца.
— Галечка? — споткнувшись, папа Сережа озадаченно поскреб небритую челюсть. — Почему же… Она приехала. Только не гоняться же ей за тобой по всей Франции. Она, кстати, за тебя заступалась. Говорила: если Жанна не одна, то и пусть себе путешествует.
— Спасибо ей передай.
— Передам.
— Ну а ты? Ты, значит, был против?
— Пойми, Жанн, я все-таки отец.
— Да ну?
— Зря ухмыляешься. Мне, действительно, не все равно, где ты и с кем ты. А тут еще Денис этот вынырнул. Кто он такой, откуда?
— Я уже говорила: мой одноклассник и друг.
— Друг… Я ведь успел навести справки: получается, что твой друг должен быть в России.
— Что, значит, должен?
— То и значит, что ни в одном из пассажирских списков его нет.
— А ты прямо во все списки успел заглянуть!
— Представь себе! Отследить одно направление не так уж и сложно — тем более в наши дни, когда все на ушах от терактов. Так что поезда, самолеты и автобусы исключаются.
— Ты в этом уверен?
— Ну, не на все сто, конечно. Обходных путей всегда хватает. Ла-Манш недавно таджикская семья на резиновой лодочке переплыть пыталась. И через тоннель люди постоянно проходят. Кто ползком, кто пешком. Из Англии сюда бегут, из Франции — туда. Каждый год — сотни незаконных эмигрантов.
— Так в чем же дело? Что тебя удивляет?
— Меня не удивляет, а настораживает, — папа Сережа бережно пригладил на макушке редеющие волосы. — Меня, Жанночка, настораживает все неизвестное. И скажу тебе честно, для меня вопрос «как он сюда попал?» остается открытым.
— А ты закрывай его, папочка. Денис приехал ко мне, потому что я его об этом попросила. Сразу после того, как узнала о вашем отъезде в Канны.
Отец криво улыбнулся.
— И он примчался к тебе на крыльях любви.
— Ты не веришь в любовь?
— Я не верю в крылья. А когда я чему-то не доверяю, я начинаю тревожиться. И тревожусь, между прочим, за тебя. Все-таки ты мне не чужая.
— Потому и загранпаспорт забрал? У нечужой… Чтобы не улетела обратно в Россию?