— Боже! — воскликнул д’Артуа. — Изерниа! Царство ему небесное. — И он перекрестился.
— Царство небесное ждет и многих из вас, если вы позволите этому венгерцу стать орудием провидения, — сказал Карл с мрачной усмешкой.
— Это угроза?
— Не распаляйтесь и не валяйте дурака. Я предупреждаю.
Я знаю, как он настроен. Мне известны все его намерения.
— Да, вы всегда были его доверенным лицом, — насмешливо проговорил Бертран.
— Это так. Но теперь с меня довольно. Я — неаполитанский принц и никогда не пойду на поклон к варвару.
С ним можно было славно покутить и поохотиться, пока он был просто герцогом Калабрийским и не чаял стать чем-то большим. Но если он сделается моим королем, а наша госпожа Джованна — всего лишь его супругой...
Нет, только не это!
В глазах Бертрана д’Артуа вспыхнула радость. Он схватил Карла за руку и повел вдоль изгороди из виноградной лозы, образовавшей у стены зеленую крытую галерею.
— О, для нашей королевы это добрая весть! — воскликнул он. — Она страшно обрадуется, узнав, что вы верны ей.
— Это не так уж важно, — ответил Карл. — Главное — чтобы вы были начеку. Вы и Эволи — в особенности.
Конечно, среди намеченных жертв не только вы, но венгерец не настолько доверяет мне...
Бертран внезапно остановился. Он смотрел на Карла, и кровь медленно отливала от его лица.
— Я следующий? — спросил он, прижав руку к сердцу.
— Да, вы. Вы следующий. Но не раньше, чем он напялит корону. Тогда он расправится со всеми неаполитанскими дворянами, которые прежде противостояли ему.
Неужели вы не понимаете, — он понизил голос, — какое ужасное черное знамя мести поднимет узурпатор перед коронацией? И ваше имя будет во главе списка людей, которых объявят вне закона. Неужели вас это удивляет?
В конце концов, он супруг и кое-что знает о ваших отношениях с королевой...
— Замолчите!
— Чушь. — Карл пожал плечами. — Что проку молчать о том, о чем знает весь Неаполь? На вашем месте я бы не ждал предостережений. Я-то знаю, на что способен обманутый супруг, когда он становится королем.
— Нужно сообщить королеве.
— Конечно. Лучше, если она узнает все от вас. Идите к ней, пусть примет меры. Но действуйте тайно и осмотрительно. Вы в безопасности, только пока он не надел корону. Но главное, — что бы вы ни решили, ничего не предпринимайте здесь, в Неаполе.
И он удалился, Бертран же поспешил к Джованне.
Выходя из сада, Карл остановился и оглянулся. Он искал глазами королеву. И увидел ее — высокую, гибкую девушку. На ней было лиловое шелковое платье. На прелестное, правильной формы лицо как бы бросала теплый отсвет копна пышных, цвета меди, волос.
Через три дня приближенный королевы по имени Мелаццо, подкупленный Карлом, сообщил, что брошенное им семя упало на благодатную почву. С целью убийства короля был составлен заговор, который возглавляли Бертран д’Артуа, герцог Эволийский Роберто Кабане и его зятья Терлицци и Морконе. Сам Мелаццо, которого считали горячим приверженцем королевы, также был включен в компанию заговорщиков. Кроме того, туда входил слуга Андре, который, как и Мелаццо, был подкуплен Ка^Лом.
На лице Карла появилась довольная улыбка. Игра шла по его правилам.
— Перед коронацией двор выезжает на месяц в Аверсу.
Это самый подходящий момент для осуществления их планов. Намекните им на это.
Коронация была назначена на 20 сентября. За месяц до нее, 20 августа, двор, спасаясь от жары и духоты Неаполя, переехал в более прохладную Аверсу и расположился в монастыре святого Петра.
В ночь их прибытия в трапезной монастыря все было устроено так, чтобы в ней могла расположиться на ужин многочисленная и веселая компания. Длинная комната, выложенная камнем, с высоким потолком и очень высоко расположенными окнами, обычно такая аскетично-голая, была увешана гобеленами, пол покрывали циновки, между которыми были разбросаны вербена и другие ароматические травы. Вдоль боковых стен и в торце комнаты на невысоких помостах были установлены каменные столы, за которыми обычно обедали непритязательные в своих привычках монахи. Теперь на этих столах сверкали хрустальные бокалы, золотая и серебряная посуда. За столами спиной к стене сидели дамы и кавалеры, составлявшие двор королевы. Сводчатый потолок трапезной был покрыт довольно незамысловатыми фресками, изображавшими разверзшиеся небеса — работа монаха, чья кисть была скорее благочестива, нежели искусна. Над столом настоятеля, стоявшим у задней стены комнаты, была изображена, согласно традиции, тайная вечеря.
За этим столом, окружив небрежно развалившегося Андре, расположилась партия короля. Его золотистая грива была слегка взъерошена. Он пил один бокал за другим, как было принято у варваров, то и дело бросал кость или кусок мяса своим темно-рыжим псам.
Весь день компания охотилась в окрестностях Капуи, и Андре, довольный охотой и жизнью, почти позабыл о зловещих нашептываниях Карла; он смеялся и шутил с сидевшим рядом предателем Морконе. Чуть позади стоял его слуга Пасе, тоже человек Карла. По правую руку от него сидела королева, тщетно пытаясь делать вид, что ест; ее красивое юное лицо покрывала смертельная бледность, а во взгляде широко раскрытых темных глаз сквозила ненависть. В числе гостей были мрачно насупившийся Эволи и его зять Терлицци, Бертран д’Артуа и его отец, Мелаццо, также ставленник Карла, и Филиппа Катанезе, величественная и высокомерная, странно молчаливая в этот вечер.
Карла Дураццо в этой компании не было: игроку не пристало превращаться в пешку на доске.
Ему намекнули: то, что он коварно внушил Бертрану д’Артуа, будет осуществлено в Аверсе, и поэтому он решил остаться в Неаполе. У него неожиданно заболела жена, и, как заботливый муж, он не мог оставить ее одну. Карл просил Андре извинить его. Он очень сожалеет, что не сможет насладиться вместе со всеми охотой; на прощанье он в знак дружбы подарил молодому королю лучшего из своих соколов.
Вечер был уже на исходе, когда наконец по знаку королевы дамы поднялись и направились в свои покои.
У мужчин пир разгорелся с новой силой. Вино не успевали подносить, и шум стоял такой, что монахи, укрывшиеся от мирской суеты в своих кельях, наверное, так и не смогли сомкнуть глаз. Смех Андре становился все более громким и бессмысленным. Наконец в полночь он тяжело поднялся и, пошатываясь, отправился спать, чтобы немного отдохнуть перед завтрашней охотой.
Но нашлись там другие охотники, которым не терпелось закончить свою смертельную игру, не дожидаясь рассвета. Это были Бертран д’Артуа, Роберто Кабане, герцоги Терлицци и Морконе, Мелаццо и слуга Андре Пасе. Они ждали, пока монастырь не уснет крепким сном.
В два часа ночи они, стараясь двигаться как можно тише, собрались в лоджии на четвертом этаже, которая представляла собой длинную галерею с колоннами над монастырским садом. На мгновение они замерли перед дверью спальни королевы, выходившей на галерею, потом, крадучись, подобрались к двери короля на другом ее конце.
Пасе дважды резко постучал в дверь; наконец они услышали недовольное сонное бормотание Андре.
— Это я — Пасе, мой господин, — произнес слуга. — Прибыл курьер из Неаполя от брата Роберто с важными вестями.
Они услышали, как король громко зевнул, затем раздался какой-то шорох, звук опрокинутого стула и наконец скрежет отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась, и в тусклом свете зарождающегося дня они увидели Андре, одетого в отороченный мехом халат, накинутый поверх ночной рубашки.
Он увидел только Пасе. Остальные отошли в полумрак.
Не подозревая худого, Андре вышел из комнаты.
— Где этот посланец?
Неожиданно дверь, в которую он только что вышел, резко захлопнулась; обернувшись, он увидел Мелаццо, который, используя кинжал , как засов, пытался запереть ее, чтобы никто не мог воспользоваться этим ходом — ведь в комнате была еще другая дверь, открывающаяся во внутренний коридор.
Конечно, вместо этого Мелаццо мог бы ударить Андре сзади и таким образом мгновенно кончить все дело. Но заговорщикам было известно, что Андре носил амулет — кольцо, подаренное матерью и охраняющее его от стали и яда. Слепая вера людей того времени в чудесную силу таких вещей была настолько велика, что они не решились искушать судьбу проверкой действия кинжала. Вот почему они не обратились и к более легкому способу убийства — яду. Веря в чудодейственную силу амулета, заговорщики решили, что Андре надо задушить.
Когда он обернулся, они все вместе бросились на него и, прежде чем он понял, что происходит, повалили его на пол. Андре яростно отбивался. Он был здоров, как молодой бык, и сладить с ним оказалось нелегко. Он поднялся, расшвыряв противников, но те опять повалили его. При этом он громко закричал, взывая о помощи. Он вслепую наносил удары, один раз его огромный кулак угодил в Морконе, который упал, едва не потеряв сознание.
Осознав, как трудно будет его задушить, убийцы, должно быть, прокляли злосчастный амулет. Он снова поднялся на колени, выпрямился и, окровавленный, оставляя клочья своих белокурых волос в руках убийц, с громким криком побежал по галерее к двери в комнату жены. Колотя в дверь, он звал ее:
— Джованна! Джованна! Ради Бога! Открой! Открой!
Меня убивают!
За дверью была тишина...
— Джованна! Джова-а-а-нна!
Никакого ответа.
Убийцы, испугавшись, что его крики разбудят весь монастырь, на мгновение замешкались и стояли в нерешительности.
Но Бертран д’Артуа, понимая, что отступать слишком поздно, внезапно снова бросился на Андре.
Крепко обхватив друг друга, они несколько минут раскачивались, тяжело дыша: потом с грохотом упали на пол, причем при падении Андре, оказавшийся внизу, сильно ударился головой о каменный пол галереи. Любовник королевы удерживал его в таком положении, придавив коленями.
— Веревку! — задыхаясь, скомандовал он подоспевшим сообщникам.
Один из них бросил ему моток лилового шелка, переплетенный золотой нитью, на конце которого была петля. Бертран накинул ее на голову Андре, туго затянул, не обращая внимания на отчаянные судорожные попытки последнего освободиться. Остальные стали помогать Бертрану.