Все вместе они подняли корчащуюся в агонии жертву к ограде лоджии и перекинули через нее. Бертран, Кабане и Пасе держали веревку, на которой висел Андре, дожидаясь, когда он затихнет. Мелаццо и Морконе подошли помочь им, и тут Кабане заметил, что Терлицци держится поодаль.
Тоном, не допускающим возражений, он крикнул ему:
— Идите сюда и помогите! На веревке хватит места и для вашей руки. Нам нужны помощники, а не свидетели, граф.
Терлицци подчинился, и воцарившаяся на миг тишина внезапно была нарушена пронзительными воплями. Кричала женщина, спавшая в комнате под ними; неожиданно проснувшись, она в сером свете наступающего дня увидела фигуру бьющегося в судорогах человека, который раскачивался на веревке прямо перед ее окном.
Еще несколько секунд испуганные убийцы держали свой конец веревки, дожидаясь, пока на другом ее конце все кончится, потом только отпустили ее, и тело с глухим стуком упало на землю монастырского сада. И сразу же разбежались в разные стороны: монастырь, разбуженный криками женщины, уже начал просыпаться.
Трижды, как рассказывают, стучались монахи в дверь комнаты королевы, чтобы получить от нее распоряжения касательно тела ее мужа, и ни разу не получили ответа.
Не получили они ответа и тогда, когда позднее, днем, в закрытом паланкине и в сопровождении охраны она уехала из Аверсы и вернулась в Неаполь. Так и не получив указаний, монахи оставили тело в монастырском саду, где оно лежало до тех пор, пока Карл Дураццо спустя два дня не приехал за ним.
Демонстративно вез он убитого принца, чью смерть так искусно инспирировал, в Неаполь, и там, в кафедральном соборе, перед специально приглашенными венграми и огромной толпой народа торжественно поклялся над телом Андре отомстить его убийцам.
Использовав Джованну и убрав руками ее любовника и его преступных сообщников одно из препятствий на своем пути к трону, он теперь пытался использовать правосудие, чтобы убрать и другое препятствие.
Проходили дни, недели, месяцы, а королева не делала никаких попыток разыскать убийц своего мужа. Не было даже начато следствие. Бертран д’Артуа вместе со своим отцом удалился в Сен-Агата, свое родовое гнездо. Но другие — Кабане, Терлицци и Морконе —продолжали невозмутимо сидеть вместе с Джованной в Кастель-Нуово.
Карл написал письма Людовику Венгерскому и папе с требованием правосудия, подчеркнув, что никаких попыток наказать виновных в королевстве не делается.
Он призвал их взять это дело в свои руки. В результате папа Климент VI 2 июня следующего года издал буллу, по которой верховный судья Неаполя Бертран де Бо должен был поймать и наказать убийц. Второй буллой папа предал их анафеме. Однако святой отец сопроводил эти приказы частным письмом, в котором он строго запрещал верховному судье, ссылаясь на государственные интересы, впутывать в это дело королеву...
Де Бо сразу же принялся за работу и, очевидно, подталкиваемый Карлом, отдал приказ арестовать Мелаццо и слугу Пасе. Карл не собирался обвинять королеву или даже кого-нибудь из ее придворных: слишком серьезные последствия могло бы иметь такое обвинение. Ему достаточно было указать на людей самого низкого звания в надежде, что под пыткой они постепенно выдадут остальных, а в конечном счете и королеву.
Терлицци, узнав об аресте двух заговорщиков и полностью сознавая грозящую ему опасность, решился на дерзкую и отчаянную попытку предотвратить свой арест.
Вместе с группой сообщников он напал на эскорт, когда Пасе везли в тюрьму. Они отбили пленника, но вовсе не для того, чтобы спасти ему жизнь. Терлицци нужно было только его молчание. По его приказу у несчастного вырвали язык, а затем его снова передали страже и предоставили судьбе.
Сумей Терлицци сделать то же самое и с Мелаццо, Карл попал бы в трудное положение. Этого, однако, не случилось, выходит, Пасе изувечили напрасно. На допросе Мелаццо выдал Терлицци, а вместе с ним Кабане, Морконе и других. Более того, его показания уличали Филиппу Катанезе и двух ее дочерей, жен Терлицци и Морконе. О королеве он не сказал ничего. Он знал даже меньше, чем слуга Пасе, и не ведал о ее причастности к заговору.
Вскоре последовал арест остальных. Приговоренные к смерти, они были публично сожжены на площади СенЭлигио, испытав все невыразимые словами ужасы пыток четырнадцатого столетия, которые продолжались вплоть до самой казни. Но даже корчась в муках и теряя под Щипцами палачей сознание, они никого не выдали. Их молчание казалось необъяснимым. Никто не знал о том, что верховный судья Бертран де Бо делал все, чтобы повеление папы было выполнено. Как только обвиняемые начинали говорить лишнее, их языки нанизывались на рыболовные крючки.
Планы Карла были несколько расстроены; кроме того, возникло еще одно, новое препятствие: Джованна снова вышла замуж, на этот раз за своего кузена Лодовико Тарантского[93].
Хотя игра, казалось, шла к патовому исходу, Карл решил все-таки, несмотря ни на что, двигаться дальше.
Он написал венгерскому королю письмо, в котором, теперь уже открыто, обвинял Джованну в убийстве, сославшись в подтверждение своих слов на недостойное поведение королевы.
Людовик, в ответ на попытки Джованны отклонить обвинения в бездействии по отношению к убийцам покойного супруга, отправил ей угрожающее письмо, в котором перечислял все ее грехи. Он писал: «Джованна, ваша прежняя беспорядочная жизнь, ваше стремление сосредоточить власть в королевстве в собственных руках, ваше пренебрежение долгом отмщения по отношению к убийцам вашего мужа, ваше новое замужество и сами попытки оправдаться — все это, несомненно, доказывает, что вы причастны к смерти вашего супруга».
Пока это было все, к чему стремился Карл. До сих пор все шло так, как он хотел. Однако возникло новое осложнение. Людовик Венгерский решил бороться за королевство. Учитывая все обстоятельства, он мог считать себя законным наследником короны, а итальянские принцы предоставили ему возможность свободного прохода через свои земли. Все это совершенно не нравилось Карлу. Он понял, что необходимо срочно принять меры, иначе он может получить нечаянный мат, что сведет на нет всю искусно разыгранную партию.
Эта мысль заставляла его нервничать, и однажды, потеряв самообладание, он сделал неверный ход.
Джованна, обеспокоенная быстрым продвижением войск Людовика Венгерского, призвала на помощь своих сторонников, она вызвала к себе также и Карла, понимая, что любой ценой должна привлечь его на свою сторону.
Выслушав ее, он решил уступить за хорошую цену — титул герцога Калабрийского, дававший право на наследование короны. Собрав мощный отрад улан, он двинулся на Л’Акуилу, которая уже подняла венгерский флаг.
Но там он очень скоро понял, что этот ход был ошибочным. Карл узнал, что королева в панике бежала в Прованс, ища убежища в Авиньоне.
Карл решил немедленно исправить свою ошибку; он покинул Л’Акуилу и направился навстречу Людовику, чтобы заявить о верности ему и стать под его знамена.
В Фолиньо венгерский король был встречен папским легатом, который от имени Климента запретил ему под страхом отлучения захватывать ленные владения святой церкви.
— Когда я стану хозяином Неаполя, — решительно ответил Людовик, — я буду считать себя вассалом святейшего престола. А пока отчитываюсь только перед Богом и своей совестью.
И он двинулся дальше, неся черное знамя смерти.
Солдаты Людовика Венгерского убивали, насиловали, грабили, жгли. Казалось, их король решил отомстить за убийство брата всей этой мирной стране. Так он достиг Аверсы, где расположился вместе с отрядом в том самом монастыре святого Петра, где год назад был задушен Андре. И здесь же он встретился с Карлом, который пришел, чтобы заявить о своей верности. Король радушно принял его, да и как иначе можно было встретить единственного верного друга Андре в этой стране, где вокруг него были одни лишь враги? Не было сказано ни слова об опрометчивом походе Карла на Л’Акуилу. Как и надеялся Карл, это дело было предано забвению ради прошлого и настоящего.
Ночью они пировали в той самой трапезной, где пировал Андре в ту ночь, когда убийцы подстерегли его.
Карл был почетным гостем. На другой день Людовик Венгерский собирался двинуться на Неаполь, и поэтому с рассветом все были уже на ногах.
Перед самым отъездом Людовик обратился к Карлу.
— Прежде чем выступить, — сказал он, — я хотел бы увидеть то место, где умер брат.
Карл попытался отговорить Людовика. Но тот настаивал.Отведите меня туда, — потребовал он.
— Я точно не знаю, где это. Ведь меня здесь не было, — ответил Карл, испытывая некоторую тревогу то ли из-за мрачного выражения сурового лица Людовика, то ли из-за невнятного шепота своей нечистой совести.
— Мне известно, что вас тут не было, но вы наверняка должны знать это место — ведь его может указать любой в этих краях. Насколько я знаю, вы же сами забрали тело брата. Отведите меня туда.
Карлу ничего не оставалось, как подчиниться. Вместе, рука об руку, поднялись они по лестнице к мрачной лоджии в сопровождении дюжины офицеров Людовика.
Они прошли по выложенному мозаикой полу. Над монастырским садом, залитым теперь солнечным светом, ощущался аромат цветущих в саду роз.
— Вот здесь спал король, а на том конце — королева, — сказал Карл. — Где-то здесь все и произошло, и здесь же они повесили его.
Людовик, мрачный, стоял в раздумье, сжимая рукой подбородок. Внезапно он резко повернулся к герцогу, стоявшему рядом. Выражение его лица изменилось, и губы искривились так, что обнажились, словно у рычащего пса, крепкие зубы.
— Предатель! — гневно воскликнул он. — Это ты, имеющий наглость прийти ко мне с улыбкой и лестью, подстрекая к мести, ты повинен в том, что здесь произошло!
— Я? — Карл пошатнулся, побледнев; ноги его стали ватными.
— Ты! — яростно воскликнул Людовик. — Он был бы жив, если бы не твои интриги и попытки лишить его королевской власти, помешать коронации.